Носком ботинка я отодвинул к стене горку опилок, и оттуда вывалился кусок серебряного припоя – дорогая штука. Я поднял его и сунул в карман.

– Когда приедешь в следующий раз, я разденусь и залезу в бочку, – сказал я. – Тогда ты действительно сможешь мной гордиться.

– Нет, я серьезно. Я бы за такое что хочешь отдал, – сказал он и, подняв руку, провел пальцами по гладкой стропилине. – Ей-богу, Мэтью, мне ведь через месяц уже сорок стукнет. А я снимаю двухкомнатную дыру без раковины в ванной.

– Все ту же?

– Ну да, – ответил он.

– Брось, – сказал я. – А как же квартирка в новом комплексе, к которой ты приценивался?

– Прицениваться-то приценивался, но потом этот ипотечный кризис… – сказал Стивен. – Просто не хочу, чтоб меня облапошили.

– Слушай, чудак, чего ты мне-то не позвонил? Они еще продаются?

– Уже нет.

– А дедовы деньги, твоя доля? Их хватит на первый взнос?

Он кивнул.

– Вот что, когда вернешься в Орегон, мы тебе что-нибудь найдем. Оглядись там, пришли мне какие есть предложения, я помогу разобраться. Мы тебе подыщем нормальную хату.

Стивен посмотрел на меня с опаской и сомнением, будто я предложил стакан с лимонадом и он не был уверен, что я туда не помочился.

Я хотел доделать крыльцо до темноты и сказал Стивену, что мы с Джорджем займемся этим, а он пока может взять выпивку и пойти на вершину – там подвешен гамак. Но Стивен сказал, что он с удовольствием помашет молотком часок-другой.

Мы разгрузили доски, и они с Джорджем принялись за работу, а я ушел в дом и начал промазывать светлые листы рифленой панели золотистой морилкой “Минвакс”. Всякий раз, выглядывая наружу, я видел, как Стивен совершает надругательство над крыльцом. Забивая гвозди, он гнул каждый третий, а потом калечил покрытие, выдирая их гвоздодером. Я знал, что в эти вмятины будет просачиваться вода и дерево начнет гнить, но Стивен трудился в охотку, и я не стал его трогать.

Через закрытые окна было слышно, как Джордж со Стивеном болтают и смеются. Прожив здесь несколько месяцев, я привык к тишине, и теперь она мне даже нравилась. Но меня все равно согревали долетающие с крыльца голоса, хотя где-то в глубине души шевелилось подозрение, что они смеются надо мной.

Когда Джордж и Стивен приколотили все доски, наступили сумерки. Мы вместе отправились к крошечному пруду, который я сделал, запрудив ручей позади дома. Там мы сбросили одежду, плюхнулись в восхитительно черную воду и, фыркая, поплыли в разные стороны. “Ах, ах, ах, до чего ж хорошо!” – восклицал Стивен с таким животным упоением, что мне стало его жалко. Но это было прекрасно – небо и вода слились в единую апокалипсическую тьму, и мы парили в ней, пока не онемели, как настоящие мертвецы.

Вернувшись домой, я приготовил этак с галлон бефстроганов, посолив его по методу Джорджа – так круто, чтобы на глаза наворачивались слезы.

Благодаря удачному спазму Гольфстрима сюда пришло ночное тепло, и мы с комфортом поужинали на свежеобшитом крыльце. По ходу дела мы употребили две бутылки вина и полпинты джина. Когда настал черед кофе с коньяком и черничного пирога, который Джордж принес из своего дома, на крыльце было уже столько дружелюбия, что хоть топор вешай.

– Нет, ты глянь, – сказал Стивен, топая по одной из только что прибитых досок. – Черт возьми, я десять лет работаю с клиентами, и какой им с этого прок? Не знаю. Но постучи два часа молотком – и у тебя уже есть на чем стоять. Вот он, результат. Вот чем мне надо заниматься. Перееду-ка я сюда. Поселюсь на холме и буду кайфовать.

– Вообще-то я рад, что ты поднял эту тему, – сказал я. – Сколько там у тебя осталось от наследства?

Он жеманно пожал плечами.

– Ну-ну? Штук двадцать пять примерно?

– Пожалуй, – сказал он.

– Я почему спрашиваю, – сказал я, – потому что есть предложение.

– Угу.

– Я вот о чем: прикинь, сколько на свете людей вроде нас, вроде меня? Хотя бы приблизительно?

– Что значит “вроде нас”? – спросил Стивен.

И я стал разворачивать перед ним картину, которая давно маячила у меня в голове и казалась особенно привлекательной после обильно сдобренного выпивкой ужина, когда мое восхищение этой землей, звездным небом и огромными лягушками в моем пруду достигло максимума. Я думал о легионах наших грустных, начинающих полнеть собратьев, которые еженощно меряют шагами снятые внаем квартирки по всей Америке, от Спокейна до Чаттануги, и страстно мечтают о собственном укромном уголке. Я собирался протянуть им руку помощи. Идея была проста. Я даю на последних страницах мужских журналов рекламу о продаже одноакровых участков, строю несколько стандартных домиков, сам беру подряды на другие, ставлю тир, прокладываю трассы для мотосаней, добавляю маленький бар на вершине – и они повалят сюда толпой, наши новые друзья, захватив с собой пару миллиончиков на мою безбедную старость!

– Ну, не знаю, – промямлил Стивен, плеснув себе очередную щедрую порцию бренди.

– Чего ты не знаешь? – сказал я. – Давай свои двадцать пять штук, и я возьму тебя в долю. Получишь столько же, сколько остальные вкладчики за пятьдесят.

– Кто это – остальные? – спросил Стивен.

– Рей Лотон, – соврал я. – Лотон, Эд Хейз и Дэн Уэлш. Ты что, не въехал? Я могу взять тебя даже с двадцатью пятью. Вложишь свои двадцать пять и получишь равную долю со всеми.

– Звучит, конечно, здорово, – сказал Стивен. – Но мне с этими деньгами надо поосторожнее. Это ведь все мои сбережения.

– Черт возьми, Стивен, я хочу тебе кое-что объяснить. Я делаю на этом деньги, – сказал я. – Я беру землю и немного денег, а потом превращаю их в целую прорву денег. Понимаешь? Вот что я делаю, а я очень хорошо умею это делать. Все, чего я прошу, – это просто занять у тебя твои двадцать пять штук этак на месячишко, а взамен даю тебе шанс кардинально изменить всю свою жизнь.

– Не могу, – ответил он.

– Ладно, а сколько можешь? Десять? За полный пай? Десять тысяч можешь вложить?

– Послушай, Мэтью…

– Пять? Три? Две тысячи?

– Да постой…

– Как насчет восьми сотен или, к примеру, двух? На две ты можешь подняться. Или это тебя разорит?

– Две сотни будет в самый раз, – ответил Стивен. – Считай, что за эти деньги я твой.

– Пошел ты, – сказал я.

– Хватит, Мэтью, – вмешался Джордж. – Охолони.

– Я спокоен как никогда, – сказал я.

– А, по-моему, тебя несет, – возразил Джордж. – И вообще, нечего препираться попусту. Эта твоя затея с ранчо для придурков все равно не прокатит.

– Почему?

– Во-первых, округ никогда не позволит строиться на водосборной площади. Десятиакровая полоса…

– Я уже говорил с ними насчет допуска. Они запросто…

– А во-вторых, я переехал сюда не для того, чтобы жить в толпе раздолбаев.

– Извини, Джордж, но речь же не о твоей земле.

– Понятно, Мэтью, – сказал Джордж. – Я только говорю, что если ты накромсаешь этот холм на дольки и натащишь сюда разных кретинов из Бостона, очень может статься, что как-нибудь вечерком, в межсезонье, я малость переберу пива и захочу наведаться в твою коммуну с канистрой керосина под мышкой.

Джордж вперился в меня неестественно свирепым взглядом, как актер на сцене захудалого театра.

– Зачем тебе керосин, Джордж? Вполне достаточно молотка с гвоздями, – сказал я, повернувшись и махнув рукой на резные финтифлюшки над входом. – Просто загляни сюда ночью и соверши рейд с лобзиком. Преврати все дома в гигантские кружевные салфетки, и их обитатели мигом разбегутся куда глаза глядят.

Я расхохотался и продолжал хохотать, пока живот не заболел, а на подбородке не задрожали слезы. Снова посмотрев на Джорджа, я увидел, что его губы сжаты в плотную маленькую черту. Он явно очень ценил свои ремесленные таланты. Мне стало неловко. Я еще держал в руке тарелку из-под пирога и вдруг неожиданно для себя самого швырнул ее в кусты. Раздался треск без утешительного звона разбитого фаянса.

– Зараза, – сказал я.

– Что? – спросил Стивен.

– Ничего, – ответил я. – Что за поганая жизнь!

Потом я ушел в хижину, лег на матрас и скоро заснул крепким и глубоким сном.

Я проснулся в начале четвертого. Пить хотелось, как отравленной крысе, но я лежал, парализованный опасением, что прошлепать к раковине – значит прогнать сон насовсем. Сердце колошматилось в груди. Я подумал о спектакле, который устроил на крыльце, и о хорошей толстой веревке с петлей – как она раскачивается, поскрипывая. Подумал об Аманде и о двух своих бывших женах. О своей первой машине, у которой заклинило двигатель, потому что я не прошел техосмотр, когда накатал сто тысяч миль. О том, как два дня назад проиграл Джорджу в криббидж тридцать долларов. О том, как после смерти отца по уже забытым мною причинам перестал носить исподнее и как-то в школе узнал о дырке на заду своих штанов благодаря холодной заклепке в стуле. Я подумал обо всех, кому задолжал деньги, и обо всех, кто задолжал мне. Я подумал о нас со Стивеном, и о детях, которых мы так до сих пор и не произвели, и о том, что если мне все же удастся запихнуть в кого-нибудь свой генетический материал – а вероятность этого неуклонно уменьшается, – то к моменту, когда наш малыш научится завязывать шнурки, его папаша превратится в краснорожего пятидесятилетнего полустарика и будет высасывать из своего отпрыска восторг и невинность с жадностью скитальца, нашедшего в пустыне апельсин.

Я хотел, чтобы встало солнце, хотел сварить кофе, отправиться в лес и выследить вожделенного Джорджева оленя, хотел вернуться к плетению из бессмысленных мелких действий той циновки, которой все труднее становилось прикрывать полную сожалений яму, притягивающую взгляд бессонными ночами. Но солнце не торопилось. И пестрые кадры в голове продолжали сменять друг друга до самого рассвета, а звуковой дорожкой для них служила утешительная музыка петли: скрип-скрип, скрип-скрип, скрип-скрип.

Я встал, как только в восточных окнах забрезжили первые розовые лучи. Воздух в хижине загустел от холода. На запасном матрасе Стивена не было. Я надел ботинки, джинсы и холщовую парку, налил в термос горячего кофе и поехал к домику Джорджа, отстоящему от моего на четверть мили.

У Джорджа горел свет. Сам он делал приседания, а Стивен пек вафли на завтрак. Счастливая парочка! На кухонном столе пыхтела кофеварка, и я со своим термосом в шотландскую клетку почувствовал себя лишним.

– Салют, – поздоровался я.

– А вот и он, – сказал Стивен.

Потом он объяснил, что спал у Джорджа на диване. Вчера они допоздна засиделись за нардами. Он сунул мне вафлю, излучая прямо-таки миссионерские благожелательность и великодушие.

– Ну что, Джордж, – сказал я, когда старик покончил с зарядкой. – Поедем постреляем?

Он потер искорку пирита в одном из печных камней.

– Можно. – И взглянул на Стивена. – Ты с нами, маленький братец?

– У меня для него ружья нет, – сказал я.

– Могу дать ему свою запасную тридцатку, – ответил Джордж.

– Не возражаю, – сказал Стивен.

Посовещавшись, мы выбрали местом назначения Пиджин-лейк – решили, что переплывем озеро, чтобы добраться до хвойного леса на дальнем берегу.

Мы поели, прицепили к моему “Доджу” прицеп с лодкой Джорджа и покатили по тряской дороге, окутанной белым туманом.

Мы спустили лодку на воду. Я сел на корме, подальше от брата, и мы понеслись вдоль берега на север, мимо бесконечных зарослей камыша и горбатых массивов розового гранита, облитых ярким рыжим солнцем и оттого похожих на рубленую солонину.

Джордж причалил в илистом закутке, где, по его словам, ему когда-то улыбалось счастье. Мы привязали лодку и отправились в лес.

Меня мучило тяжкое похмелье. Я чувствовал себя отсыревшим и нечистым; жизнь казалась конченой, и я не мог сосредоточиться ни на чем, кроме видения прохладной постели со свежими простынями и стакана ледяной газировки с ли моном.

Первым на след оленя напал Стивен: он заметил под молодой сосенкой, ободранной рогами самца до оранжевого мяса, кучку его испражнений. Придя в восторг от находки, он набрал горсть какашек и принес их Джорджу, а тот обнюхал темные комочки с такой жадностью, что на миг мне почудилось, будто он вот-вот их съест.

– Свеженькие, – сказал Стивен, который не охотился со старших классов школы.

– Наверное, почуял нас и удрал, – сказал Джордж. – Хороший глаз, Стив.

– Просто повезло, – возразил Стивен. – Бывает.

Потом Джордж нашел лабаз – помост из жердей, про который он знал, – и залез туда, а мы со Стивеном устроили засаду в чаще поблизости. Стонала гагара. Верещали белки.

– Эй, Мэтти, – сказал Стивен. – Я насчет вчерашнего вечера.

– Может, не будем? Я уже выкинул это из головы.

– Нет, правда. Насчет того, что ты говорил, – чтобы мне вложить сюда деньги. Надо бы обдумать, я так считаю.

– Как хочешь.

– Я в смысле, что необязательно же строить здесь мужской лагерь, а вообще. Купить клочок земли. Джордж говорил, он продал тебе по девяносто долларов за акр.

– Нормальная рыночная цена, – ответил я.

– Да, конечно, я не об этом. В смысле, я бы всего за штуку мог купить целых одиннадцать акров, и еще осталось бы на домик.

– Допустим, но что ты здесь будешь делать? Как же твоя работа?

– А ты что делаешь? Буду ходить на охоту. Рубить дрова. Работать руками. Восстанавливать гармонию души и тела, слыхал про такое? Я устал как собака, Мэтти. Я двадцать лет упираюсь рогом. Вкалываю без передышки и что имею? С месяц назад я заполнил анкету на сайте знакомств в Интернете. Там был вопрос: “Если бы вы были животным, то каким?” Я написал: “Шмелем, который пытается трахнуть мраморную статую”. И это правда. Гудишь, жужжишь, стараешься, а в ответ – ни хрена. Все без толку.

– Люди, которым ты помог, вряд ли так думают, – сказал я.

– Я не про занятия, – пояснил Стивен. – С этим любой справится. Даешь им стандартные упражнения, и все. Нет, я про музыку. Это все, что я делаю, Мэтти, – сочиняю. Никуда не выхожу. Ни с кем не встречаюсь. Только сижу в своей занюханной дыре и пишу. Все эти двадцать лет я мог бы колоть себе героин, и результат был бы тот же, разве что у меня за плечами было бы побольше впечатлений.