Глава 2

Стоя перед зеркалом, Анна вдевает в уши золотые серьги, подаренные Константином, и вспоминает вчерашний ужин с Дэймоном. Его негромкий смех, быстрые внимательные взгляды исподлобья, интимное «slainte!»^[13], как будто «люблю!»… Что за чушь лезет в голову. Только вчера уехала Шэннон, а до нее наверняка были еще десятки других. Если не сотни. Парень с такими внешними данными и таким банковским счетом (простая наблюдательность – его же собственное выражение) может позволить себе менять подружек так же часто, как женщина меняет колготки.

В то время, как ты, дорогуша… Анна окидывает себя придирчивым взглядом и украдкой вздыхает. Ты не красавица и никогда ею не была. Обыкновенные русые волосы до плеч, обыкновенные карие глаза. Зубки могли бы быть и поровнее, волосы погуще. Единственное, что тебя спасает – это голос. Об этом тебе говорили неоднократно. Медлительный, через чур низкий для женщины голос, которым ты, сознавая его исключительность, научилась пользоваться еще в школьные годы.

Почему ты молчишь? Почему, Анна? – приставал к ней Дэймон на обратном пути из Дублина. Поговори со мной. Он хотел снова и снова слышать ее голос. Он просил об этом. Так же, как и все остальные.

Несс, пришедшая, чтобы поменять постельное белье и убрать в комнате, терпит изо всех сил, но надолго ее не хватает.

– Вы ездили в Дублин, мэм?

Ей, как и всему персоналу отеля, доподлинно известно, что Анна ездила в Дублин вместе с Дэймоном Диккенсом на его громадной американской машине.

– Да, Несси, ездила.

– Хорошо провели время?

– Да, спасибо. Очень хорошо.

Несс сосредоточенно полирует тряпкой поверхность тумбочки.

– Знаете, мэм, это, конечно, не мое дело, но… – Она запнулась. – Вы с ним поосторожнее, честное слово. Я девушка простая, в июне школу закончила, а в колледж только на будущий год думаю поступать, но есть кое-что, в чем я понимаю лучше вас, потому что я родом из этих мест, а вы – приезжая.

– Быть с ним поосторожнее? – Анна медленно повернулась, не зная, смеяться или сердиться. – О ком ты говоришь?

Несс молча указала пальцем на стену.

Будто бы положил на него глаз кое-кто из знати…

– Тебе не очень нравится мистер Диккенс, правда? – улыбнулась Анна, разглядывая круглое симпатичное личико, усыпанное веснушками.

– Как раз наоборот. – Несс решительно тряхнула головой. – Очень даже нравится. Но вы мне тоже нравитесь, мэм, и я должна вас предупредить.

– О’кей. Считай, что ты меня предупредила.

– Не ходите с ним к Бругу^[14]. А в дни Самайна вообще никуда вместе с ним не ходите.

– Ладно, если ты объяснишь, почему.

– Он… – Несс хмурилась, кусая губы. – Ну, как бы вам сказать…

Положил на него глаз кое-кто…

Анна решила на время забыть о приличиях.

– А что ты вообще о нем знаешь?

– Не очень много, мэм, если честно. Знаю, что он ирландец только наполовину. Что он в родстве с нашей семьей. Что приехал в Ирландию из Соединенных Штатов, да так здесь и остался.

– А чем он зарабатывает на жизнь?

В самом деле любопытно, какую работу мог найти американец в Ирландии, при том, что она не требует ежедневного пребывания на рабочем месте и, судя по всему, хорошо оплачивается.

– Он художник, мэм. – Нэсс понизила голос, как будто разглашая какую-то страшную тайну. – Очень хороший художник. У него есть агент в Калифорнии, который продает его картины. А одну из своих картин он подарил Мэделин на Рождество, и теперь она висит у нее в офисе. Могу показать, если хотите.

– Ты хочешь сказать, он знаменит?

– Знаменит или нет, не знаю, – пожала плечами Несс, встряхивая одеяло. – Только в деньгах он не нуждается.

Что верно, то верно. Часы, болтающиеся на его узком запястье, тянут как минимум на десять тысяч евро. Тонкие рубашки, обувь отличного качества.

– А с чего ты взяла, будто кто-то из старейших… ну, приметил его. – Анна умышленно повторила слова самой Несс. – Положил на него глаз.

Лицо Несс на мгновение сделалось непроницаемым, отчужденным – вспомнилась реакция Константина. К тому же, Анна знала, ирландцы вообще неохотно говорят с чужаками о делах дивного народа, незримо присутствующего в их повседневной жизни, несмотря на всеобщую христианизацию.

– Несси, – окликнула Анна, не переставая наблюдать за девушкой. – Поверь, МНЕ ты можешь сказать.

– Ладно, мэм, – ответила та со вздохом. – Как хотите. – Тщательно взбила подушки, расправила покрывало. – Он ведь из Корка, вы знаете? Там его родня. Так вот, Селия О’Кронин, она приходится невесткой моей тетке Мэделин, рассказывала, что когда он впервые переступил порог ее дома, большой портрет ее деда, висящий в гостиной, сам собой сорвался со стены и грохнулся об пол. Стекло, правда, не разбилось, но когда она, то есть Селия, увидела сына своей покойной сестры, а после этого опять взглянула на дедов портрет, то сразу же поняла: одна кость, одна кровь. Дед-то ее, царствие небесное, был человек непростой. Ему, говорят, вечно кто-то из знати на ушко нашептывал. Оттого-то была ему удача во всех делах, и будущее он видел, и еще много чего знал и умел, о чем нам с вами лучше не задумываться.

– Значит, внешне Дэймон похож на своего прадеда?

– Похож? Разве я сказала: похож? Я сказала: одно лицо.

– Ладно. Это ясно. Дед был непрост. Но Дэймон-то чем вызвал твои подозрения?

– Это не только мои подозрения, мэм. Мэделин тоже замечает…

– Продолжай, – быстро произнесла Анна.

– Он слеп на левый глаз! – сообщила Несс таким тоном, каким уместно было бы объявить: у него есть хвост.

– Я знаю. Ну и что?

– Он ослеп на один глаз после гибели своего приятеля, тоже ирландца из Штатов, о котором говорят, что будто бы владыка Бруга забрал его с собой. Увидел и пожелал, а благородным никто не отказывает. Для смертного это невозможно. Вот так.

«Они не ведьмы и не демоны, и рассказы о них – не детские выдумки и уж тем более не бредни суеверных обывателей. Сверхъестественное здесь обладает сдержанностью и достоинством», – так сказал отец незадолго до ее отъезда, увидев у нее на столе книгу «Кельтские королевства». О чем у них тогда зашла речь? Ах да, о сверхъестественном. О сверхъестественном и непостижимом.

Глядя на взволнованную ирландскую девушку, Анна чувствовала, что мир вокруг нее необратимо утрачивает привычные формы. Тает и растекается, как шоколад или пластилин. Увидел и пожелал, а благородным никто не отказывает… Неужели следует в это поверить? Одно дело слышать о чем-то таком и снисходительно посмеиваться над чужими суевериями (при условии, что все происходит на приличном от тебя расстоянии) и совсем другое – столкнуться с этим нос к носу. Все равно что прочесть книгу о привидениях, а потом увидеть одно у себя на кухне.

– Но при чем тут Дэймон и его глаз?

– Если в нем сильна кровь его рода, то знайте: он может видеть невидимое. Почти все, кто носит фамилию О’Кронин, могут это. Если, конечно, хотят.

– Видеть невидимое? – задумчиво повторила Анна. – По-твоему, каждый человек с ослабленным зрением способен видеть невидимое? Общаться с духами?

– Не с духами, мэм, – Несс говорила очень тихо, словно боясь, что их услышат. – Народ Сидов – это не духи.

Народ Сидов… Aes Sidhe…

– Кто же это? Боги?

– Может, так, – еще тише ответила Несс. – А может, и нет.

– Но почему ты считаешь, что незрячий глаз Дэймона может служить доказательством его способности видеть сидов?

– Не только глаз.

– Что?

Чтобы расслышать ее шепот, Анне пришлось подойти поближе.

– Он спал на холме, мэм.

Анна остолбенела.

Спал на холме… В спальном мешке или на тростниковой циновке?

– Он спал на холме в канун Самайна. Да еще не на каком-то там первом попавшемся холме, а на самом что ни на есть знатном.

Так. Срочно возьми себя в руки.

– Спал под открытым небом в последнюю ночь октября. Должно быть, у него отменное здоровье… И что же?

– Известно, что, мэм. Можете смеяться надо мной, но я скажу вам то, что слышала от своей матери, а моя мать слышала от своей: если кто уснет на вершине холма, король сидов похитит его душу.

– Король сидов? – вздрогнув, переспросила Анна. – Ты имеешь в виду…

Несс зябко повела плечами и ответила уже совершенно беззвучно:

– Здесь, в долине реки Боанн, только один король.

Давным-давно правил Ирландией славный муж из Племени богини Дану по имени Эохайд Оллатар. А еще звался он Дагда, ибо умел творить чудеса и был властен над стихиями и урожаем. Была в то время супругой Элкмара из Бруга женщина по имени Боанн. Пожелал Дагда близости с нею, и отдалась бы ему женщина, если бы не страх перед Элкмаром. Отправил Дагда Элкмара с поручением к Бресу, сыну Элата, в Маг-Инис, а когда тот собрался в дорогу, навел на него великие чары, дабы не смог он воротиться назад раньше срока. Избавил Дагда Элкмара от голода и жажды и дневным светом озарил ночи его. Долгим сделал он путь Элкмара, так что прошли для него девять месяцев как один день, и говорил после Элкмар, что воротился он домой еще до заката. Между тем возлег Дагда с супругой Элкмара, и родила она ему сына по имени Энгус. Излечилась Боанн от недуга прежде возвращения Элкмара, и не заметил он на ней вины от близости с Дагдой.

Отдал Дагда мальчика на воспитание Мидиру в Сид-Бри-Лейт, и оставался там мальчик ровно девять лет. Трижды пятьдесят ирландских юношей и трижды пятьдесят ирландских девушек играли на полях Бри-Лейт, но всех превзошел Энгус благодаря своему прекрасному облику и славному роду. Было у него и другое имя – Мак Ок, ибо сказала его мать: «Воистину молод сын, зачатый перед рассветом и рожденный до заката!»^[15]

* * *

Не ходите с ним к Бругу… Но именно к Бругу-то ей и хочется с ним пойти!

– Ты была там уже тысячу раз, – бормочет Дэймон, не вынимая изо рта сигарету, в то время как «понтиак» черной молнией уносит их по пятьдесят первому шоссе на запад, в направлении Моллингара.

– Не тысячу, а всего два!

– Этого вполне достаточно. Что за радость день за днем бродить вокруг доисторических могильников, размышляя о королях и королевах, чьи кости истлели несколько тысяч лет тому назад!

Он прав лишь отчасти, и сам об этом знает.

Курган, стоящий на месте (точнее, поверх) входа в подземные покои одного из самых могущественных, вероломных, неотразимых воинов-магов из клана Туата-Де-Даннан, действительно, долгое время считали гробницей кельтских королей, датируя ее возникновение первыми столетиями нашей эры и приравнивая к шахтовым могилам в Микенах. На самом же деле он много старше Микен.

В 1699 году на него случайно наткнулись какие-то люди, прочесывающие долину реки Бойн в поисках строительного материала. Ну, подумаешь, холм… Всего-навсего холм, каких полно в округе. В 1963 году холм был вскрыт, и под слоем земли обнаружилось странное сооружение из серых и белых камней, представляющее собой правильную полусферу около восьмидесяти пяти метров в диаметре.

Первый раз Анна побывала там одна. Дрожа на холодном ветру, она долго бродила вокруг кургана, сверкающего белой кварцевой галькой, и рассматривала его крутые склоны, не решаясь войти внутрь. Когда-то он был опоясан кольцом огромных, вертикально поставленных глыб, из которых сегодня сохранились лишь две перед входом. Она отдавала себе отчет в том, что видит перед собой не Бруг, самый знаменитый Сид ирландской традиции, а Нью-Грейндж, языческий храм с могильником, где некогда покоились останки пяти человек. Кем были эти люди? Если правителями, то каким народом правили они в те далекие времена? А если нет, то кто и почему похоронил их подобным образом?

Шагнув под темные своды, она увидела тоннель из массивных каменных глыб метровой приблизительно ширины. Высота на входе не превышала полутора метров, так что пришлось идти, согнувшись в три погибели, а непосредственно перед погребальной камерой вдруг увеличилась почти вдвое. Беззвучный смех камней: вот теперь можешь выпрямиться, пришелец… Только теперь, не раньше. Повинуйся.

Анна остановилась, вся дрожа. Ей стал ясен смысл выражения «каменная неподвижность». Неподвижность самих камней, неподвижность воздуха между ними, неподвижность мыслей стоящего среди камней человека. Со всех сторон ее окружали валуны с причудливым спиральным орнаментом. Был ли это просто декор, или чье-то стилизованное изображение, или один из древних сакральных символов?

Через несколько дней она пришла туда снова, уже с Константином. Ее интересовало не столько то, что он скажет, сколько то, что он почувствует. И почувствует ли вообще.

Константин начал с того, что сообщил ей об открытии профессора О’Келли: могильник ориентирован в пространстве таким образом, что в день зимнего солнцестояния свет восходящего солнца падает сперва на боковую стену туннеля, а затем проникает в погребальную камеру и освещает ее в течение семнадцати минут. Причем не всю камеру, а один-единственный украшенный орнаментом камень в самом дальнем ее углу.

– Очень интересно, – кивнула Анна. – Но скажи мне: ты чувствуешь?

– Что?

Она внимательно посмотрела на него. Стройный силуэт на фоне серых камней. Стоит, напряженно приподняв плечи, засунув руки в карманы. Заострившиеся черты лица. Расфокусированный взгляд человека, который прислушивается к музыке внутри собственной головы.

Несомненно, чувствует, но ни за что не признается. Будет сыпать цифрами, датами… Безо всякой причины она припомнила все, что слышала об этом парне еще до того, как состоялось знакомство. Холодный, злопамятный, скрытный, упорный. Может рискнуть, но перед этим продумает все до мелочей. Настоящий карьерист. Холодный как змея. Злопамятный как сиамская кошка.

Кое-что подтвердилось, кое-что нет. Упорный точно. Не паровоз даже, а танк. Холодный? Да, пожалуй. Из тех, что отпускают себя на волю только в постели.

– Здесь кто-то есть, правда? – Анна тронула рукой немой, но не мертвый камень. – Он здесь и разговаривает с нами, но мы его не слышим.

По тому, как вздрогнул Константин, нетрудно было догадаться: он слышит. Если не все, то по крайней мере что-то. Но внятного ответа на свой вопрос она так и не дождалась. Скрытный? О господи, просто могила.

Когда они выбрались наружу, Константин, пытаясь уйти от темы, обратил ее внимание на остальные курганы долины Бойн, благо их было немало (никак не меньше двадцати, так что это грандиозный погребальный комплекс растянулся вдоль берега реки почти на четыре километра), но Анна лишь мельком взглянула на Кноут и Доут и почти не удостоила внимания отдельно стоящие каменные глыбы, для которых у Константина тоже нашлось какое-то мудреное название.