Цитаты из книги «Литература как опыт, или Буржуазный читатель как культурный герой»

человеческими слезами, в ней, как и в прозе, «течет одна и та же человеческая кровь»169.

своих «Лирических балладах» молодые авторы сообщали читателю, что тексты эти частично основаны на местной истории, частично на их собственном личном опыте, а частично вымышлены. В принципе тематика и сюжеты были более чем характерны для современной им газетно-журнальной продукции — истории о брошенных женщинах, осиротелых отцах, рыдающих матерях, потерявшихся детях и т. д. Но сюжетность в данном случае довольно второстепенна, сравнительно с непомерным вниманием к частностям пережитого, микроскопическим «происшествиям обыденной жизни» (incidents of common life). Чем она оправдана? Теми ассоциациями, пояснял Вордсворт, которые любой человек формирует особенно легко и обильно в состоянии волнения, пробужденности чувств. А это, в свою очередь, — аргумент в пользу потенциальной поэтичности даже самой банальной, вульгарной прозы: плачет поэзия не ангельскими, а

историю, предполагающую сочувственную реакцию слушателей. В Англии еще с XVI века широкое хождение имели так называемые печатные баллады (broadside ballads), которые читались и исполнялись вслух, адресовались же большей частью аудитории «некнижной», от литературы далекой. Как правило, такая баллада предполагала рассказ о сенсационной «новости», то есть в некотором смысле это была форма «низовой» журналистики. «Новость» могла перепечатываться годами, так что «свежесть» ее и подлинность зачастую были лишь видимостью (любопытно тем не менее, что по крайней мере один авторитетный современный исследователь Ленард Дэвис считает печатную балладу одним из культурных источников английского реалистического романа168).

Сочиняя новый, странный жанр — «лирическую балладу», — Вордсворт и Кольридж имели в виду как литературные, так и фольклорные образцы. Во всех вариантах баллада предполагала рассказ — обычно печальную

«Любовь, восхищение, равнодушие, обида, отвращение и даже презрение, с которыми воспринимались эти стихи... все были доказательствами их незряшности»167.

слышим: „Сам я не возражал бы против такого-то стиля или способа выражения, но таким-то и таким-то классам людей они покажутся низкими или смешными“. Подобного рода критика, разрушительная для суждения здравого и непредвзятого, распространена повсеместно; потому и я обращаюсь к читателю с просьбой: быть независимо приверженным собственному чувству, и в случаях, когда оно испытывает живое воздействие, не позволять вышеупомянутым домыслам нарушать переживаемое вами удовольствие»165.

Потенциальному адресату автор «Лирических баллад» ставит одно, но важное условие: «Моя просьба к читателю состоит в том, чтобы, вынося суждение об этих стихах, он опирался исключительно на собственное непосредственное чувство, а не на рассуждения, предпринятые, скорее всего, на основе чужих суждений. Как часто мы

производства смысла подавлена привычкой к чтению копеечной прессы и сенсационных романов?

Поэт сталкивается с парадоксальной необходимостью объяснить зрителям-читателям их глубочайшую нужду, о которой сами они не знают, именно потому что естественная чувствительность заглушена городской суетой и «унизительной жаждой грубой стимуляции»161. Как им поверить в то, что источником поэтических опытов может быть самая обыкновенная жизнь и самая обычная речь, если поэзия в их представлении — классические образцы, далекие, как звезды, а способность к усилию творческого

В стихотворении «Глядящие на звезды» («Star-Gazers», 1807)