После того, как вдова Заволжского констатировала, что, кроме старинного самурайского меча из оружейной коллекции мужа, ни одна из ценных вещей не пропала, Соловьев предложил Яне выйти во двор, так сказать, на свежий воздух. Внешний вид Быстровой говорил о том, что ей лучше покинуть квартиру Заволжских. Она была бледна, малоразговорчива и часто и глубоко дышала.

***

Могли бы и меня подождать, – ворчливо произнесла Маргоша, выходя из подъезда и с завистью поглядывая на разложенную еду вокруг сидящих на лавочке Соловьева и Быстрову.

Сергей Репнин по заданию шефа сбегал в соседнюю палатку со смешным названием «Крошка-картошка» и притащил оттуда целый пакет с едой и напитками в пластиковых стаканчиках, а сам понесся снова в квартиру, где произошло убийство. Олег с удовольствием поедал салаты, уложенные прямо в размятый горячий картофель, а Яна, стараясь не глядеть на еду, посасывала из трубочки кока-колу со льдом, наотрез отказавшись от горячего кофе.

– Садись, Маргарита! – Приветливо показал Соловьев на место рядом с собой. – Давай, присоединяйся, еды на всех хватит. – Ну что, смогла что-нибудь интересненькое выведать у соседей? – он с улыбкой придвинул ей пакет с едой, но Маргоша, раздосадованная тем, что трапезничать начали без нее, стояла, надув губы. Наконец, когда ноздри ее стал щекотать аромат свежеис-печенного картофеля, она сменила гнев на милость и принялась уничтожать салаты, сэндвичи и хрустящие гренки, не забывая при этом выдавать информацию, как говорится, на-гора:

– А из восьмой квартиры Зоя Антоновна, такая мрачная тетка лет шестидесяти, в бигудях, сообщила мне, что рыжая Маринка в последние дни буквально не вылезала от Марата. Носилась по лестнице то туда, то сюда. Вся расфуфыренная. Короче, тетка намекает на то, что у Маринки что-то было с убитым. Правда, думаю, что из зависти сочиняет много. Она ведь живет одна, без детей, без мужа. Вот и выдумывает, что ни попадя.

– Молодец, Марго, интересная информация. Будем проверять. А еще с кем-нибудь удалось переговорить? – Соловьев закурил и с наслаждением выпустил дым.

– А как же! Еще Ариадна Павловна из шестой квартиры нашептала мне, что в последнее время между супругами Заволжскими случались громкие перебранки. Дочь-то у них уже взрослая, Тамара, так ее почти не было дома весь прошлый месяц. С женихом уехала отдыхать на море. А вот Наталья Николаевна и Марат Аркадьевич, да домработница Глаша сидели все время дома и собачились. До тех пор, пока Наталья Николавна и Глаша не уехали на дачу. То есть собачились-то хозяева. Домработница не в счет. А Ариадне Павловне этой все через стенку слышно. Ведь она рядом живет. А стенка-то между ними из гипсокартона, не настоящая значит.

– Как это не настоящая? – удивилась Яна.

– Когда-то, во времена перестройки, семья Ариадны очень нуждалась в деньгах, а Заволжские расширяться захотели, вот и продала она им одну комнатку. А теперь с удовольствием подслушивает, наверное.

– Так она наверняка должна была что-то услышать из вчерашней кровавой бойни, – вставил свое слово Соловьев, все это время внимательно прислушивающийся к болтовне Маргоши.

– Так должна-то она была должна, – причмокнула губами Маргоша, чтобы картофель не выпал у нее изо рта, – но не слышала… Сама, по-моему, себе этого простить не может – вчера на весь день уезжала к сестре в гости, вернулась лишь к девятичасовой программе «Новостей».

– Да, жаль, однако. Ну, тогда, кстати сказать, неплохо было бы пообщаться с этой домработницей, как ее, Глаша что ли, – заметил Соловьев, выпуская клубы дыма изо рта.

– Приедет с дачи – пообщаемся, – деловито заявила Маргоша. – Ну, так вот. А самое интересное рассказал мне один дядечка пожилой. Кажется Савелий Рудольфович или Эдуард Семенович, я что-то запуталась в этих сложных «Фридрихах Карловичах и Пульхериях Андреевнах», живущих в «сталинке».

– Ты давай, Марго, по существу, по существу, – поторопил разглагольствующую Пучкову Соловьев.

– Ну да, это и вправду не важно. Важно то, что старик живет здесь всю жизнь. В седьмой квартире. И помнит, как здесь появилась эта Маринка-то. Значит так, – Пучкова деловито нахмурилась и даже временно прекратила жевать, – отца Маринки этой никто не видел. Кажется, и не было его у нее вовсе. То есть, конечно, он где-то был, но Маринка появилась вне законного брака. И сразу же стала круглой сиротой – мать ее скончалась в роддоме. Здоровьичко вроде как у нее слабое было, поэтому и роды не перенесла. А поскольку в квартире этой никого больше не было, то соседи и не сразу-то узнали, что дите сиротой осталось. А потом вдруг через какое-то время Маринку маленькую какая-то тетка привезла из роддома. И стала с ней тут жить. Назвалась Полиной Сергеевной, сказала, что дальняя родственница Малиновых. И Марат Аркадьевич проявил заботу и, кажется, даже помогал материально им.

– А как же тогда Маринка нам говорила, что родители ее погибли в автокатастрофе? – спросила Быстрова и под влиянием гастрономического азарта Пучковой рискнула взять хрустящую гренку из бумажного пакета.

– Как, как, – крякнула Маргоша, – почти все дети без отцов уверены в том, что их папы космонавты или капитаны дальнего плавания. На крайний случай, для тех, кто не слишком верит в эти сказочки, говорят, что отцы их погибли в катастрофах.

– Ну ладно, эту историю мы тоже проверим, – Соловьев аккуратно затушил о край лавочки сигарету и кинул в кусты неподалеку. – Сереге Репнину предстоит побегать по паспортисткам. Паспортистки все знают. А не скажут паспортистки, по картотеке проверим. Может, и узнаем, что за «капитан дальнего плавания» участвовал в рождении Марины Витальевны Малиновой.

– Думаешь, Заволжский? – Яна посмотрела на него с недоумением.

– А что? – пожал плечами Соловьев. – По возрасту он вполне мог оказаться ее отцом. Как говорится, седина в бороду. А иначе чего бы это он стал так опекать девчонку? Не отдал ее в детский дом после гибели матери, нанял нянечку, помогал во всем. Доверял. Маринка-то даже ключ от его квартиры имела при себе! Обязательно проверим.

– Но тогда версия с рыжей Мариночкой, первой обнаружившей труп, глухая, – задумчиво произнесла Быстрова, – не будет же дочь убивать собственного папашку, тем более что он помогал ей всю жизнь. А отпечатков ее пальчиков в квартире полно – она ведь почти каждый день там торчала. Вообще мне кажется, что обычная женщина не может убить мужчину вот таким зверским способом, тем более без особых на то причин.

– Тем более самурайским мечом! – Маргоша стряхнула крошки со свитера и деловито подбоченилась, – это ж надо, какая дикость – башку человеку отсечь! Да это сколько силы-то надо! Не каждому доступно мечом размахивать! Я бы, например, и поднять этот меч не смогла…Не то, что по шее кого-то бабахнуть! Кровь рекой! Обезглавленное тело! Жуть!

– Марго! Ты опять за свое! – с укором посмотрела на нее Яна, опасавшаяся, что гренка, которую к этому времени ей удалось проглотить, вернется обратно. – Ну, неужели нельзя без спецэффектов!

– Ладно, девчонки, не собачьтесь, – Олег решил увести разговор от этических противоречий в другое русло, – скажите лучше, помогать будете? А то мне, боюсь, без вашей помощи тут труднехонько придется. И текучка опять, зараза… Ведь московские преступники не ждут, пока я это убийство раскрою – они каждый день душегубствуют. А в этом деле особый подход нужен. Сдается мне, что убийство это имеет какую-то мистическую подоплеку. А вы такие дела любите. Ну так что? Будем дружить?

– А то! – деловито поднялась со скамейки Пучкова. – Ты главное, нам «зеленую улицу» обеспечь, чтобы нас не третировали с нашими «частносыщицкими» пропусками.

– Я скажу Сереге, чтобы он позаботился о том, чтобы вас везде, где нужно, пропускали. А будут проблемы – звоните, я всегда помогу, – на полном серьезе ответил Соловьев. – Быстрова! Очнись! Я пошел! Марго! Присмотри за ней. Она что-то неважно себя чувствует, по-моему.

– Ладно уж, пригляжу, – Маргоша свысока поглядела на свою бледную подругу и снова села на скамейку, – мы тут пока посидим еще, воздухом подышим, а ты иди, «наша служба и опасна, и трудна!»

Проследив немного грустным взглядом за удалявшимся следователем, Маргоша развернулась всем корпусом к Яне и примирительно пробасила:

– Да ладно, подруга, не грузись ты так. Ты же детектив, а не кисейная барышня. Между прочим, обилие крови вокруг трупа говорит о том, что голову отрубили живому Заволжскому, а не мертвому. Вот я тут думаю, – она деловито поерзала на лавочке и хитро прищурилась, -а я ведь не все Олегу рассказала.

Быстрова с удивлением воззрилась на нее. Даже тошнота сразу прошла.

– Да, нечего их баловать, сами раскроем, у меня тут идейка одна появилась. – Маргоша отломила сухую веточку с соседнего куста и стала что-то царапать ею на песке.

– Ну, давай, выкладывай свою «идейку», – поторопила Яна подругу, – а то ведь не май месяц, замерзнем тут, пока ты с мыслями собираешься.

– Мне кажется, что надо бы поближе познакомиться с этой рыжей, ну, с Мариной Витальевной этой, – начала Пучкова вычерчивать какой-то замысловатый рисунок на песке, – где работает, чем занимается в свободное время, кто за ней ухаживает, ну и так далее… Потому что носом чую – она что-то знает! И выведет нас, может быть, сама того не подозревая, на убийцу. Может, она его давно знает, и даже не обратила внимания на его звонок или приход – такое часто бывает. Я читала. Люди не замечают людей, которых видят ежедневно – соседей, родственников – поэтому и считают, что «никого не было», «никто не приходил», «никто не звонил».

– С чего ты взяла? – Яна понемногу уже начинала приходить в себя и обретать ясность мысли. Маргошина теория ее встревожила.

– А вот с чего. Ты вот сама подумай. Пока что на сегодняшний день рыжая девица была последней, кто его видел живым.

– Может, мы не все знаем, и к Марату Аркадьевичу приходил кто-то поздно вечером, – предположила Быстрова. – Ведь с того момента, как она ушла от него спящего, прошло много часов – почти сутки – до того времени, как она же его обнаружила.

– Может, приходил, а может, и нет. Наша задача, причем, наипервейшая, это понять, почему он с детства опекал Марину. Ясно? Клубочек нужно разматывать постепенно, проверять всех знакомых досконально, тогда будет вырисовываться правильная картина. Ясно?

– Ясно, ясно. Но ты же слышала, что Соловьев сказал. Пошлет «ежика» к паспортисткам. Надо подождать.

– Ничего мы ждать не будем, – Марго встала с лавочки, отшвырнула в кусты прутик и скрестила руки кренделем, – будем действовать сами.

– Но как?

– Думаю, что для начала нужно провести обыск в ее квартире.

– Ты в уме, Маргарита? Это же подсудное дело, – возмутилась Яна, тоже вставая. – А если нас кто-нибудь застанет копающимися у нее в квартире?! Полицию вызовут! Да нам даже Соловьев тогда не сможет помочь! Ведь без санкции прокурора это будет считаться проникновением в чужое жилище! Нет, я этой ерундой заниматься не буду, да и тебе не позволю!

– Да о чем ты говоришь?! – возмутилась в свою очередь Пучкова. – Кто тебе сказал, что мы должны вламываться в квартиру рыжей без нее? Мы, наоборот, все сделаем так, что она будет дома и сама нас примет. Ну-ка, пошли, пошли, – и Маргоша бодро зашагала по направлению к подъезду.

– Марго! Опомнись! Ты спятила! – пыталась урезонить ее на ходу Яна. – Сначала объясни, что ты задумала!

– Не все же тебе экспромтами блистать, – обернулась с хитрой улыбкой Маргоша, – могу и я чем-нибудь удивить!

– Только смотри, не перестарайся! – многозначительно посмотрела на подругу Яна.

Но возразить ей особо было нечего, и Яна неохотно поплелась вслед за ней.

***

– Ты хотя бы рассказала, что задумала, – ворчала Яна, когда они, пыхтя, поднимались на шестой этаж. Лифтом тучная Маргоша воспользоваться категорически отказалась, чем страшно удивила Быстрову.

– Слишком уж старая конструкция, – туманно заявила Марго, – да и вид у нас должен быть не такой свеженький, как обычно.

Еще больше удивило Яну то, что, подойдя, наконец, к квартире под номером 22, Пучкова вызвала лифт и невозмутимо открыла дверь приехавшей кабинки. Тут же с грохотом захлопнув ее, Марго с силой надавила на дверной звонок.

– Молчи, говорить буду я, – прошипела она окончательно сбитой с толку Быстровой.

Послышались торопливые легкие шаги. Дверь распахнулась, и на пороге возникла уже знакомая фигура Марины, рыжеволосой соседки-"лисички" убитого Заволжского. Узнав тяжело дышавших дам, девушка остановилась в дверях с дежурной улыбкой. В глазах ее застыл немой вопрос.

– Вы хотите еще что-нибудь узнать? – голос ее прозвучал довольно натянуто и холодно. – Я очень устала и плохо себя чувствую.

– Марин, да мы сами еле дышим, – хрипло начала Маргоша, и, схватив ничего не подозревавшую о своей важной миссии Быстрову под руку, зашептала-заохала, – помогите нам, пожалуйста!

– Что случилось? – рыжие брови красивой дугой поползли вверх по мраморному лбу.

– Понимаете, Мариночка, наша сотрудница в положении, но срок пока еще маленький. На работу все же ходить надо. Служба. И от увиденного в пятой квартире ей стало очень плохо. Ну да вы видели, наверное. Как она в ванную убегала. Так вот. Все на машинах уже разъехались. А Яне опять плохо стало. Так вот я и подумала, может, приютите нас на полчасика, пока она в себя не придет. А то я боюсь с ней одна на метро-то ехать. Токсикоз – страшная вещь. – Марго сделала печальное лицо и невозмутимо продолжила тираду, – пожалуйста, Мариночка, у нас ведь здесь никаких знакомых больше нет. Мы только чуть-чуть побеспокоим вас. – И не дожидаясь приглашения хозяйки, Маргоша, подхватив еще не оправившуюся от шока подобной «версии» Быстрову, проследовала вглубь квартиры.

– Ой, – заторопилась им вслед Малинова, – проходите на кухню, а то у меня в комнатах не убрано.

В кухне было просторно и спокойно. Окна игриво поблескивали разноцветными воланчиками симпатичных занавесочек из органзы. На плите в небольшой пузатой кастрюльке что-то кипело, видимо, хозяйка перед их приходом планировала пообедать. Стены были сплошь увешены всевозможными тарелочками, ложками и кашпо с искусственными цветами. На овальном небольшом деревянном столике красовалась расшитая аляповатыми цветами льняная скатерть. Солонка, перечница и держатель салфеток в виде белых грибов придавали уют этому островку девичьего одиночества. То, что Марина проживала одна, Яна поняла по отсутствию мужской обуви и верхней одежды в коридоре.

Немного успокоившись, Быстрова, «вошедшая в роль», так внезапно навязанную ей Маргошей, медленно опустилась на небольшой низенький диванчик, обшитый гобеленовой тканью с цветами, и сложила руки на животе (она видела в кино, что так поступают беременные героини, и теперь старалась «держать марку», решив про себя, что после задаст Пучковой трепку за самоуправство).

– Хотите чаю? – предложила хозяйка квартиры, нажимая кнопку электрического чайника.

– Ой, вы так любезны, Марина, спасибо вам, – заворковала Маргоша и добавила почему-то полушепотом, – а где у вас тут «ручки помыть можно»?

– Вон дверь, там совмещенный санузел, – довольно прохладным тоном ответила девушка.

Маргоша со словами суетливой благодарности исчезла из поля зрения. Яна запаниковала. Она совершенно не представляла, о чем говорить с этой неприветливой девушкой в том положении, в какое поставила ее Маргоша. Поэтому она решила прикрыть глаза и сделать вид, что собирается с силами.

– Вам какой чай? Цветочный? Черный? А может, зеленого заварить?

– Да, да, если можно, то зеленый, – все еще извиняющимся тоном произнесла Яна. – Вы уж, простите нас, Марина, но такого кошмара я не видела ни разу… Вот и реакция организма.

– Слабый организм у вас какой для оперативника-то, – недоверчиво процедила Малинова, но в голосе ее уже не чувствовалось напряженности. И Быстрова расслабилась.

– Да как-то не приходилось раньше нарываться на такое… Да еще беременность… Скажите, Марин, вы, наверное, сильно испугались, когда увидели Марата Аркадьевича в таком виде?

Девушка, отвернувшись, наливала в это время чай в изящную фарфоровую чашечку с изображением каких-то пасторальных фигурок. Но по напряженной спине ее Яна догадалась, что вопрос застал Марину врасплох. Наконец, после неловкого молчания, та ответила:

– Ну, а вы-то как думаете? Я все-таки не патологоанатом… Да и Марата Аркадьевича с самого детства знаю. Конечно, испугалась. Да я так заорала, что аж стекла зазвенели на окнах… А потом сразу же бежать… Я ведь полицию-то из дома уже вызвала, – она аккуратно поставила чашку с ароматным чаем перед Яной и села напротив, на круглый стульчик.

Марина сидела спиной к коридору и не увидела, как Маргоша, дико вращая глазами, показывает приложенными к щеке ладошками, что Яне следует попроситься полежать.

– Ой, Марина, – театральным жестом Яна схватилась за голову, – что-то закружилось все. Мама… Ой, я, кажется, сейчас упаду, – слабым голосом пролепетала она, мысленно планируя убить Пучкову по окончании спектакля.

– Ой, Яночка, что с тобой? – кинулась откуда ни возьмись Маргоша и засуетилась, – Марина, где у вас можно положить ее? Видите, она сейчас сознание потеряет. У беременных это каждый божий день случается. Да помогите же мне скорее!

Через пару минут Яна уже возлежала на большом мягком кожаном диване в просторной гостиной и разглядывала красивую хрустальную люстру с позолотой. Рядом хлопотала Маргоша. Она зачем-то махала на нее бумажными листами, взятыми с хозяйского стола без спроса. Охала, ахала, послала на кухню Марину за стаканом воды. Потом крикнула, чтобы та накапала туда немного валерьянки.

– Давайте ненадолго оставим Яночку полежать тут в тишине, – сказала ласково Маргоша, беря под локоток взбудораженную странными гостьями Малинову. – Пойдемте, пойдемте, – затараторила она, видя, что хозяйка квартиры не совсем с ней согласна.

Когда Яна осталась одна в комнате, до нее вдруг дошло, что Марго изо всех сил стремилась увести Марину на кухню не для того, чтобы Быстрова тут прохлаждалась на диване.

Немедленно вскочив на ноги, она пробежала глазами по стене, сплошь уставленной книжными полками, скользнула взором по небольшому изящному письменному столу в углу и подошла поближе, чтобы рассмотреть то, что лежало на его поверхности.

Ничего особенно интересного она не нашла, да и нервы были на пределе: приходилось все время прислушиваться к случайным шорохам, доносившимся из кухни. Яна очень боялась, что внезапно в комнату войдет Марина и разразится жуткий скандал. Но она не могла не оценить подвига Пучковой, которая, так сказать, приняла удар на себя и из последних сил сдерживала хозяйку квартиры на кухне.