Глава 5. Герман

У Маруськи горят глаза от предвкушения предстоящего расследования. Мне это хорошо знакомо, сам был таким десять лет назад. Хочется всё и сразу, выяснить и вывести всех злодеев на чистую воду. И только с годами понимаешь, что в расследовании главное -выдержка, пауза, как любил говорить наш Дед или главная героиня романа Сомерсет Моэм «Театр». Умеешь держать паузу, ты – профи. А я умею. Но неугомонная Маруська уже куда-то меня тянет за руку.

– Ну, Герман Валерьевич, что вы застыли? Пойдёмте, скорее!

– Куда, пойдёмте? – усмехаюсь я. – Кстати, ты опять переходишь на «вы». По «легенде» ведь мы пара. Априори должны говорить друг другу «ты». Спалить нас хочешь?

– Я не хочу спалить, – покаянно проговорила Маруська, – просто я ещё не привыкла. Но я исправлюсь. Я вот что подумала, в библиотеке обязательно должны быть какие-то интересующие нас вещи.

– Например? – приподнял я бровь.

– Фотографии, портреты, книжки, да что угодно. Это ведь старинный дом? Должны быть старинные книги. Или всё-таки дом не старинный?

Я пожал плечами.

– Вряд ли это старинная усадьба, переделанная на новый лад. Наталья говорила, что тётя и её муж купили землю ещё в девяностые. Не думаю, что от старой усадьба что-то осталось. Если и осталось здание, то реконструкция, конечно, здесь обошлась в копеечку. Но результат того стоил. И мы с тобой можем это оценить.

В поисках библиотеки мы прошлись по первому этажу, она оказалась в самом конце коридора – огромная комната, заполненная стеллажами с книгами аж до потолка. Свободные стены увешаны старинными портретами. Я, конечно, не такой уж и знаток живописи, но сразу понял, что это подлинники, вот кто автор, не скажу. Но Маруська ахнула.

– Ничего себе! Да это же Рокотов.

– Кто-кто? – растерянно переспросил я. Фамилия Рокотов мне, конечно, знакома. Один из самых узнаваемых и ярких портретистов в XVIII столетии. Но с чего Маруська взяла, что это его картины? – А ты откуда знаешь? – подозрительно поинтересовался я, оглядываясь на девчонку.

– Он использовал целый ряд приемов, по которым можно безошибочно определить его руку, как мастера, – улыбнулась Маша. – Например, у Рокотова есть фирменная «дымка», размытость изображения или застывшая в пол оборота фигура, лёгкая полуулыбка. Вот смотри, на этом портрете как раз есть «дымка» и лёгкая полуулыбка, – Маша указала на портрет молодой женщины.

Я внимательно рассматриваю портрет на стене. Незнакомка на портрете красива, несмотря на дурацкий парик, вряд ли это паклеобразная составляющая может быть волосами молодой красавицы. Хотя кто их знает, может они пудрили волосы, приближая их к виду парика? Портрет примерно восемнадцатого века. Интересно, это просто портрет или портрет какого-то далёкого предка бывшей хозяйки? На этот вопрос может дать ответ только Наталья, если она, конечно, знает. Дальше на стене тоже портреты, но эти явно уже девятнадцатого века.

– А это какой художник? – спрашиваю я, указывая на другой портрет, на котором тоже изображена женщина, только мне она показалась смутно знакомой. Как будто я уже когда-то видел подобный портрет. Женщина – брюнетка, с распущенными волосами, с соболиными чёрными бровями, глазами, как чёрные маслины, пушистыми ресницами, которые отбрасывают тень на щеки. А на левой щеке маленькая родинка, или это мушка? Красивая! – произношу я, – похожа на «Незнакомку» Крамского.

Маша остановилась напротив портрета и, закусив губу, перевела на меня ошарашенный взгляд.

– А это и есть Крамской, – она показывает мне размашистую подпись в левом верхнем углу картины. – И ты прав, молодая женщина действительно похожа на героиню знаменитого портрета. Может у Крамского была тайная любовь или это собирательный образ, которым он наделял всех своих героинь? А давай спросим у Натальи.

– Добрый день, – неожиданно у нас за спиной раздался бархатный баритон.

Мы с Маруськой резко обернулись. В дверях библиотеки стоял интересный мужчина и с любопытством разглядывал нас.

– Добрый, – поприветствовал его я, а Маруська улыбнулась. Вот офигенная у неё всё-таки улыбка. По реакции мужчины я понял, что это не только моё мнение.

– Николай Глинский, – улыбнулся он Маруське в ответ, – дальний родственник умершей. На удивление она упомянула меня в завещании. Не знаю, как она нашла меня, но мне позвонил её нотариус и пригласил присутствовать при оглашении завещания. Кстати, на портрете, который вы так тщательно рассматриваете, изображена моя прабабка – Глинская, мать моего деда. А вы тоже родственники Янины, очередные претенденты на наследство? Сколько же нас всего?

– Нет, я – Огарёв, Герман Валерьевич – адвокат Натальи Юрьевны Скульской, а это, – я кивнул в сторону Маруськи, – моя девушка – Маша. Наталья Юрьевна любезно пригласила нас погостить у неё в доме, а заодно и разобраться с вопросами будущего наследства. Наталья Юрьевна за всю свою жизнь ни разу не слышала, чтобы у Янины были родственники, кроме неё.

– А откуда вы знаете, что на портрете изображена ваша прабабка, если раньше никогда не бывали в этом доме и не встречались с Яниной? – тут же влезла любопытная Маруська.

– У моего деда была фотография этого портрета, – невозмутимо ответил Глинский. – Эта семейная реликвия, её хранил мой отец, теперь она у меня. Нужно же знать свои корни. А с чего это Наталья Юрьевна взяла, что нужно разбираться с наследством? – недобро взглянул на меня Глинский. – Насколько я понял, в завещании фигурируют четыре человека. Очевидно, каждому отписана определённая часть наследства. Изменить завещание нельзя, так что придется смириться с тем, что тебе отписано.

– Изменить нельзя, – прищурился я, – но можно оспорить, или признать кого-то «недостойным наследником», например.

– Что значит, «недостойным»? – нахмурился Глинский.

– Согласно закону, недостойными наследниками признаются лица, совершившие противоправные действия в отношении наследодателя, – медленно проговорил я, сканируя лицо Глинского. – Это могут быть умышленное лишение наследодателя жизни, нанесение ему тяжких телесных повреждений, причинение психического вреда, уклонение от содержания наследодателя и другие подобные действия.

– То есть, вы хотите сказать, что Янину могли убить? – уточнил Глинский. – И это вполне может быть один из претендентов на наследство?

– Ничего подобного я не говорил, – усмехнулся я. – Просто ответил на ваш вопрос о «недостойном наследнике».

– Простите, пожалуйста, – снова вклинилась Маруська, – а вы внук брата матери Янины? Наталья Юрьевна рассказывала, что у её бабушки был родной брат – Петр Глинский. Она предположила, что он погиб во время революции, так как о нём никто больше ничего не слышал. Но оказывается он остался жив?

– Да, дед остался жив, – прищурился Николай, – он уехал во Францию, во время Второй мировой войны принимал активное участие в сопротивлении фашистской Германии, а после войны в 1953 году вернулся в Россию, то есть в СССР. С тех пор наша семья живёт в России, в Питере. Деда, конечно, уже нет в живых, отца к сожалению, тоже. Из Глинских остался только я. Но я знал, что у деда была сестра. Отец рассказывал, что дед навсегда вычеркнул её имя из своей памяти, так как она связалась с чекистом, именно с тем, кто расправился с её родителями. Дед в это время был на войне, я имею в виду, империалистическую, 1914 года. Ему рассказали соседи, когда он вернулся. Больше он не видел свою сестру, вернее, не желал видеть, а вскоре уехал во Францию.

Маруська замерла.

– А Наталье вы рассказывали эту историю?

– Зачем, – пожал плечами Глинский, – она встретила меня, если не как врага, то как соперника. Её бы воля, она меня на порог бы не пустила, но увы, – он зло усмехнулся, – она вынуждена исполнить волю покойной. И вот я здесь. Придётся прожить целую неделю в этом доме, чтобы узнать, что же мне оставила в наследство дочка последней из рода Глинских. А вы, Мария, значит, девушка Германа Валерьевича? – неожиданно перевёл разговор в другое русло Глинский, с интересом разглядывая Маруську.

Она бросила на меня испуганный взгляд и неуверенно кивнула.

– Совершенно верно, – я подошёл к ней и демонстративно, нежно обнял за плечи, почувствовав, как она напряглась. – Мы с Машей в отношениях. А что?

– Да ничего, – усмехнулся Глинский, – если только вы не боитесь нарушить закон. Вам, Машенька, восемнадцать лет уже стукнуло?

– Вообще-то мне двадцать один, – покраснела Маруська, – и я уже дипломированный юрист.

– Никогда бы не подумал, – изумился Глинский, – на вид вы дитя дитём и никак не смотритесь рядом с вашим взрослым другом.

– К сожалению, такой недостаток, как возраст, быстро проходит, – процедил я сквозь зубы. Со мной рядом Маша значит, не смотрится, а с ним смотрится? Он, между прочим, старше меня! Этот престарелый плейбой, по-моему, уже положил глаз на мою Маруську. На мою? Это я так мысленно её уже окрестил? Офигеть! Никогда бы не подумал, что я такой собственник. Но сейчас, когда эти сальные глаза ползут по телу девчонки, меня охватывает бешенство. И я демонстративно прижимаю её к себе и крепко целую в губы. Чтоб знал, моя!

Глинский в шоке. Маруська, кажется, тоже. Когда я её отпускаю, у неё краснеет не только лицо, но и шея. Она осторожно отодвигается от меня подальше, смотрит на Глинского и задерживает взгляд на его руках. Несколько минут проходит, чтобы мы все пришли в себя. Маруська справляется первая.

– Я обратила внимание, у вас на безымянном пальце очень красивый перстень, – неожиданно обращается она к Глинскому. – Это ведь старинный перстень, правда?

Я тоже перевожу взгляд на Глинского, вернее не на него самого, а на его левую руку. Действительно, на его пальце сверкает массивный перстень-печатка с замысловатым узором из бриллиантов. Глинский демонстративно протянул руку, чтобы мы рассмотрели перстень.

– Эта печатка моего деда, – охотно поясняет он. – Ему подарил её его отец, как он сказал – на счастье.

– Точно такую же он подарил своей дочери? – вырвалось у Маруськи.

– С чего вы взяли? – искренне удивился Глинский. – Это явно мужской перстень. Не думаю, что молодая женщина будет носить что-то подобное на пальце. Вы ведь имеете в виду сестру деда? Тогда, в 1917 году ей было не больше восемнадцати.

– Бабушка 1903 года рождения, – неожиданно раздался за спиной знакомый голос, – и ей тогда было пятнадцать лет.

Мы повернулись и увидели в дверях Наталью. Она стояла, облокотившись рукой о косяк двери и не отводила внимательный взгляд от Глинского. – Значит, вы мой троюродный брат? – наобум спросила она. – Как интересно! Ну хоть что-то теперь становится понятно. А вот кто такая Татьяна Шиманская – третий претендент на наследство? Может, тоже моя пятиюродная сестра? – хмыкнула Наталья.

– Почему бы вам всем не собраться за круглым столом не выяснить интересующие вас вопросы? – отозвался я. – Ведь не просто так Янина в завещании написала, что вы должны прожить все вместе под одной крышей неделю до оглашения этого самого завещания. Что-то же этим она хотела сказать?

– Вы правы, Герман, – задумчиво проговорила Наталья, – нам нужно выяснить, зачем всех нас собрала Янина. Хотите я покажу вам генеалогическое древо рода Глинских?

– Даже так? – усмехнулся Глинский. – Ну что же, я с удовольствием посмотрю. Или вы имели в виду только своего адвоката, – он насмешливо смотрит на меня.

Наталья поджала свои накаченные губы.

– Ну что вы! Я имела в виду всех присутствующих. И вас Николай, конечно же, в первую очередь. Ведь вы, в некотором роде, мой брат.

Она прошла в комнату и неторопливо двинулась вдоль стеллажей.

– Герман, – она повернулась ко мне, – помогите мне, пожалуйста. Вот здесь, – Наталья показывает на верхнюю полку, чуть меньше моего роста, – старинная книга рода Глинских.

Я достаю с нужной полки действительно старинную книгу. Вообще, такие книги смотрят в перчатках. Но Наталью похоже это не очень волнует. Она берёт у меня из рук книгу и приглашает всех рассесться на диванах вокруг низкого столика. Неожиданно открывается дверь библиотеки и входят ещё двое – мужчина и женщина. Мужчина примерно мой ровесник. Женщина возможно старше, просто она хорошо выглядит.

– О! – мужчина вздёрнул бровь вверх. – Кажется все в сборе, не хватает только нас. А вы, – он кивнул в мою сторону, – нужно полагать, адвокат Натальи, она говорила. Я – Яншин Артур, племянник мужа усопшей. Даже и не предполагал, что она вспомнит обо мне в завещании. А вот я её хорошо помню, когда был юношей. И хоть мы не общались двадцать лет, но Янина прекрасно знала, что всё это, – он окинул взглядом комнату, – принадлежало моему дядьке. Видать, совесть её заела, решила вспомнить о настоящем наследнике.

Наталья скривила губы.

– А ты уверен, Артурчик, что именно твой дядя приложил руку к накопленному имуществу?

– Естественно, – хмыкнул Артур, – он был известный антиквар, а Янина обычная домохозяйка. Что она могла? Да она даже и не работала ни дня, сидела у дядьки на шее.

– Но-но! Поосторожнее с выражениями, – Наталья строго взглянула на Артура. – Наш род пересекается с родом Ивана Грозного, между прочим, – она распахнула старинную книгу. – Смотрите, род Глинских начинается от Мамая из рода Кият. Далее ветка идет к его сыну Мансуру от него к Алексу – Александру, так он окрестился – сыну Мансура. Он получает во владение земли и в том числе город Глинск (ныне Украина). У него было три сына – Борис, Фёдор и Семён. По сути, князь Борис стал первым Глинским. У Бориса тоже было три сына: Лев, Василий и Иван, следите за мной внимательно, – улыбнулась Наталья, показывая на нарисованное древо. – Дальше будет самое интересное. У Льва – четыре сына: Иван, Василия по прозвищу «Слепой», Фёдор и Михаил. Так вот, дочка Василия «Слепого» стала матерью Ивана Грозного. Видите, ветка пошла вправо. Оставим эту ветку в покое. А вот левая ветка идёт от сына Бориса – князя Василия Борисовича, правнука Мамая. Он имел пять сыновей, князей: Ивана старшего, Василия, Семёна, Дмитрия и Ивана младшего. Нас будет интересовать эта ветка. Ведь именно от неё идёт род моей бабки. Двигаемся по этой ветке вниз. Так-так-так. Опа! Богдан Глинский – помещик Смоленской губернии. Его имя упоминается во времена императрицы Елизаветы Петровны. Это прадед отца моей бабушки. Вот! – Наталья с гордостью оглядела всех присутствующих.

– А откуда у вашей тёти эта книга? Она ведь примерно восемнадцатого века? – с видом знатока осведомился Глинский.

– Всё очень просто, – усмехнулась Наталья. – Книга досталась тёте от бабушки, которая была последней Глинской.

– Последний Глинский – это я, – скрипнул зубами Николай. – Дед всю жизнь искал эту книгу. Эта книга была собственность его отца. Он был готов на всё, чтобы вернуть семейную реликвию. А оказалось, её умыкнула сестрица-предательница. Зашибись!

– Выбирайте выражения, Николай, – фыркнула Наталья, – между прочим, вы у меня в доме.

– И что, Наталья Юрьевна? – усмехнулся Артур. – Рассказали нам сказку про белого бычка, не имеющую никакого отношения к наследству. Всё это чушь собачья! Книжечку эту, конечно, если продать, тысяч сто получить можно, больше вряд ли. Странно, что дядя при жизни этого не сделал. А всём остальным можете «вешать лапшу на уши» и тешить своё эго, что вы, якобы, каким-то боком относитесь к роду Ивана Грозного.

– Как адвокат, я призываю всех к спокойствию, – я внимательно оглядел присутствующих в этой комнате. – Вам вместе ещё жить целую неделю. А вы собачитесь в первый же день. Ну вот, какое-то родство между вами уже проглядывает. Я только не понял, Татьяна, – я взглянул на женщину, которая зашла вместе с Артуром, – ведь вы Татьяна Шиманская, я правильно понял? – уточнил я. – Вы каким боком относитесь к Янине Скульской? – вот теперь я хорошенько её рассмотрел.

Женщина интересная, брюнетка, не красавица, лет, то ли сорок, то меньше, непонятно, но ухоженная. Вот глаза у неё действительно красивые, чёрные с бархатными ресницами, нос – немного длинный, явно портил общее впечатление. Но всё- таки было в ней что-то такое, за что цеплялся мужской глаз. Манкость, что ли? Мужики таких женщин не пропускают.

– Понятия не имею, – хихикнула она, прищуривая свои глаза, отчего ресницы выстроились в прямую линию. – Мне позвонил нотариус. Я пришла в его контору, и он заявил, что моё имя упоминается в завещании покойной. И я, если хочу получить наследство, должна приехать в посёлок Горки Глинского района и прожить там неделю до оглашения завещания.

– Тогда может вы расскажите нам немного о себе, о своей семье, – предложил я. – Может и появится какая-то связь с родом Глинских.

Татьяна и Артур прошли в библиотеку и уселись как раз напротив меня, предоставив мне возможность хорошо их разглядеть. Нет, ей никак не меньше сорока пяти, хотя на первый взгляд мне показалось, что около сорока. Действительно не красавица, но есть в ней что-то, цепляющее мужчин, я бы сказал – «стервозность», а может, как говорит мой друг – «блядство». Мы ведь мужики, хоть и хотим в жены хорошую девочку – девственницу, но любим стерв и блядей, так же, как хорошие девочки любят плохих мальчиков. Я с интересом разглядывал Татьяну. Длинные чёрные волосы, татуированные брови. Фигура гибкая, как у пантеры. О да! Она действительно была похожа на эту дикую кошку. Кажется, сейчас зарычит. Артур же на вид особо из себя ничего не представлял. Немного старше меня, уже лысеющий и тщательно маскирующий этот процесс. Как и положено мужику в этом возрасте, если он не ходит в спортзал, намечается круглый животик. Лицо неприятное. Маленькие, бегающие глазки, узкие, нервные губы. Мой взгляд вернулся к Татьяне. Она откинулась на спинку дивана и томно улыбнулась Наталье.

– Можно попросить вас кофе?

Наталья кивнула, вызвала по мобильному телефону домработницу. Татьяна чувствовала себя совершенно свободно, никакой нервозности.

– Даже и не знаю, с чего начать, – она ещё раз улыбнулась. – Меня зовут Татьяна Ивановна Шиманская. Я единственная дочка у мамы и внучка у бабушки, не замужем. Мужчин в нашей семье никогда не было. Мама умерла год назад, и сейчас я осталась одна. Ей было семьдесят пять лет, она родила меня в двадцать пять, в отличие от бабушки, которая родила маму рано. А прабабка, та вообще родила в четырнадцать лет. Она жила в доме какого-то дворянина. Вот он и приглядел себе красивую девочку тринадцати лет. К Скульским я не имею никакого отношения, мои родственники, тоже. Фамилия моей прабабки Шиманская, вот мы и носим гордо эту фамилию. Всё!

– А Глинские? – нарушила тишину Маруська.

Татьяна отрицательно качнула головой.

– Впервые слышу эту фамилию. И горю желанием узнать, почему покойная указала меня в списке наследников.