Глава

8. 

Нескончаемый

день

Spell It Out – You Me At Six

   Оказавшись на пассажирском сиденье, молча злюсь на Алекса. Для этого у меня предостаточно поводов. Пора составить список, чтобы случайно не забыть ни одного: побег со свидания, внезапное появление на обыске в моей квартире, а теперь ещё и неожиданное знакомство с его матерью, которая с завтрашнего дня должна будет защищать меня по уголовному делу. И отказ сообщить мне, где в коробке с «Птичкой» лимонные конфеты.

   По телу снова разливается слабость, и я откидываюсь в удобном кресле. Пока я могу её контролировать, но скоро нужно будет что-нибудь съесть, чтобы утренний приступ не повторился.

   Волков печатает кому-то короткое сообщение и оставляет телефон в подстаканнике. Экран развёрнут ко мне, и я вижу высветившийся на нём ответ: «Хорошо. Родителей прощать легче, пока они живы, поверь моему опыту». Имя отправителя не видно, но фраза отчего-то цепляет что-то внутри меня. Заставляет круговорот мыслей завертеться в голове, как стёклышки в цветном калейдоскопе. Вызывает вопросы о том, что послужило причиной их ссоры и почему теперь всё изменилось.

– Мне нужно будет поработать несколько часов, а вечером я за тобой заеду, – как ни в чём ни бывало сообщает Алекс, когда Краун несёт нас по Некрасовскому путепроводу.

   Отрёшенно интересуюсь:

– Зачем?

   Этот день настолько переполнен эмоциями, что сил на то, чтобы удивляться чему-то или радоваться уже не осталось. Хочется просто поскорей оказаться дома и отдохнуть. Понять, что делать дальше. Проанализировать произошедшее. Выспаться, наконец.

   Алекс пожимает плечами:

– Затем, что завтрашним утром Прокопьев должен исключить меня из следственной группы по твоему делу – отвести, если говорить правильно. А я для этого отвода пока ещё ничего не сделал.

– Что вообще такое «отвод»?

   За окном суетится Владивосток, разворачиваясь разноцветным полотном, смешивающим яркими красками жизни тысяч горожан. Мелькают вывески и рекламные щиты. Серой лентой нагретого солнцем асфальта вьётся путепровод. Вдалеке за железной дорогой, голубой полосой расстелилось море. Эта привычная картинка немного придаёт сил, напоминая о том, что в отличие от моей собственной жизни, которая с сегодняшнего утра трещит по швам, в глобальном смысле всё вокруг стабильно и гармонично.

– Отстранение кого-то из участников, – объясняет Алекс. – Прокопьев исключит меня потому, что посчитает, будто я прямо или косвенно заинтересован в исходе дела.

– Но ты же и так заинтересован, разве нет?

   Нет необходимости составлять список того, сколько раз за сегодня Алекс помог мне. Я и без того помню. Тем не менее до сих пор не могу понять его мотивов.

– Заинтересован, конечно, – улыбается он. – Но Прокопьев-то об этом не знает. А нужно, чтобы узнал, причём обязательно не от меня. Иначе он не только не отведёт, но и назло заставит проводить все следственные действия с твоим участием.

– И что для этого нужно делать?

   Алекс отмахивается:

– Ничего существенного. Сегодня вечером один из следователей нашего отдела будет отмечать день рождения, и ты просто будешь присутствовать на празднике. В идеале это может стать основанием для того, чтобы отвести всех следователей нашего отдела, но на такое счастье я даже надеяться не смею.

   Фантазия уже мысленно записывает его слова в мой ежедневник как «свидание», и я вынуждена одёрнуть саму себя. Нет, это не свидание. Это для дела, Алекс же сказал. И всё равно я почему-то краснею и отворачиваюсь к окну, чтобы он не заметил.

   После этого всю дорогу до моего дома мы почти не разговариваем. Когда Краун останавливается у обочины, мы коротко прощаемся и, пообещав заехать за мной в полвосьмого, Алекс уезжает, а я остаюсь у забора. Замираю, не спеша открывать калитку, потому что из припаркованного неподалёку Мерседеса ко мне уже спешит мама.

   Она недовольна. Для того чтобы это понять, не нужно ходить к экстрасенсу или раскладывать карты Таро. Она шагает так, как шагают солдаты на плацу, а выражение лица у неё, как у палача, провожающего жертву на эшафот. Как будто мне общения с Ангелиной Волковой сегодня мало было.

– Кто это был, Вали? – строго спрашивает мама.

   Коротко отвечаю, доставая ключи:

– Следователь.

   И по её лицу понимаю, что в подробности лучше не вдаваться. Познакомь я маму с Алексом, непременно выслушала бы целую лекцию о том, как сильно Волков мне не подходит. Может и к лучшему, что у нас с ним не сложилось.

   Мама недовольно кривит губы и раздражённо бросает:

– Ты знаешь, что в офисе Альянса был обыск?

– У меня он сегодня тоже был, мам.

   Открыв калитку, скрипнувшую начинающей ржаветь верхней петлей, я шагаю к дому по вымощенной брусчаткой тропинке.

– Не дерзи! Мне Светлана Иосифовна весь мозг выела, между прочим, а у тебя абсолютно никакого раскаяния!

   Зато хоть кто-то выел маме мозг, для разнообразия.

   Обычно она сама этим занимается.

   А я не чувствую раскаяния. Только вселенскую усталость и растерянность. Открывая входную дверь, застываю на пороге. В гостиной беспорядок. Такой же, как когда я уезжала отсюда несколько часов назад. Грязные следы, разбросанные вещи, раскрытые дверцы шкафов.

– Светлане Иосифовне надо было лучше следить за своим сыном, – утомлённо обрываю я мамины причитания. – Никита часто пил в последнее время. Возомнил себя непонятым поэтом, вёл себя скверно… Что ты так смотришь, мам? Или ты серьёзно думала, что я причастна к его убийству?

   Мама со вздохом поджимает губы, оглядывает царящий вокруг бедлам.

– Собери вещи, Вали. Останешься у нас, пока всё не разрешится. Отец найдёт тебе хорошего адвоката.

   Эта трогательная забота очень эстетично вуалирует домашний арест. Переехав к ним, я на вторые сутки с ума сойду от контроля каждого моего шага.

   Зато не придётся ничего решать, можно будет расслабиться и плыть по течению.

   Но это не то, чего я хочу. Совсем не то. Глядя на Алекса сегодня, я поняла кое-что важное. Я и без того слишком сильно завишу от родителей и именно поэтому должна жить так, как они укажут. Эта зависимость – золотая клетка. Комфортная, но одновременно лишающая свободы и самостоятельности. Однако я не уверена, что мне хватит смелости, чтобы это изменить.

– У меня есть адвокат, мам, – произношу я робко, вжимая голову в плечи.

   Подхожу к холодильнику. Наливаю холодное молоко из пакета. Отрезаю кусочек батона, сыра и грудинки, чтобы немного утолить голод. Смотрю за тем, как мама брезгливо поднимает перевёрнутую соусницу, собирает со столешницы осколки разбитой кем-то кружки. Её раздражает беспорядок, а я отчего-то чувствую вину, словно это я сама здесь всё разбросала.

– Ой, да разве ты способна найти кого-то стóящего, Вали! Ты совсем не разбираешься в людях, – отмахивается мама. – Собирай вещи, говорю. Твой отец всё решит. Как обычно.

   Жую наскоро собранный бутерброд, смотрю на то, как мама бродит по кухне, пытаясь привести её в нормальный вид, и придумываю какой-нибудь весомый аргумент, чтобы никуда с ней не ехать.

   Но аргумент внезапно появляется в дверях, которые вошедшая за мной мама забыла закрыть:

– Здравствуйте, можно я тоже разуваться не буду? – Оглядев окружающий беспорядок, Милана уверенно входит в гостиную и, кивнув маме, направляется ко мне. – Как ты, Лерусь?

   Мама смотрит на мою подругу с тем же презрением, с которым только что разглядывала осколки разбитой кружки. Она винит Лану в том, что по её вине я рассталась с Сахаровым. Ник ведь не преминул рассказать об этом своей матери, предпочтя изобличить кого угодно, кроме себя самого, а Светлана Иосифовна, в свою очередь, передала эту историю всем, кому сочла нужным. В том виде, в котором услышала, разумеется, то есть очень далёком от правды.

– Всё нормально, устала только, – признаю́сь я, обнимая Лану вместо приветствия. – И проголодалась. Скоро буду в норме.

– Будешь, конечно. Я привезла тебе еду из Перфект Бэланс. И вызвала свою домработницу, на случай если твоя занята.

   Она достаёт из пакета запакованный контейнер, открывает и ставит на стол. По-хозяйски убирает ещё несколько в холодильник.

– Спасибо, – несмело улыбаюсь я. – Да, у моей как раз сегодня выходной.

   Лана ловит мамин взгляд и смотрит на неё столь же пристально. Интересуется, приподняв одну бровь:

– Всё в порядке, Елена Валерьевна?

– В порядке, – отвечает та, но так, чтобы по кислому выражению её лица можно прочесть многое.

   Держу пари, Милана прекрасно понимает причины такого отношения. Но понимает также и то, что мама не из тех, кто станет бросаться обвинениями. У неё иные методы, не приветствующие открытого нападения. Вот манипулировать, эксплуатировать, обесценивать и навязывать свою точку зрения – это по её части.

– Ладно. Я, пожалуй, поеду, – капитулирует она, недовольно хмурясь. – Позвони, если всё же решишь переехать к нам на какое-то время.

   Киваю, не став упоминать о том, что у меня сейчас нет ни телефона, ни её номера. Разберусь как-нибудь потом. Приезд Миланы вселил в меня немного уверенности.

– И давно у тебя диабет? – интересуется подруга, когда стихает цоканье маминых каблуков по брусчатке во дворе. – Я вообще думала, что этой болезнью до пятидесяти не болеют, и вообще, все диабетики страдают лишним весом…

   Напряжение отступает вместе с её уходом, и я принимаюсь с удовольствием есть булгур с печёными овощами и индейкой.

– Не факт, что это вообще диабет, – пожимаю плечами я, но под внимательным взглядом сдаюсь: – Пару месяцев всего. Это генетика, когда-то это должно было случиться.

   Устраиваясь за столом с чашкой свежесваренного кофе, Лана мрачнеет. Она легко догадалась до того, о чём я не захотела ей говорить.

– Тогда, когда после расставания с Никитой, ты на неделю заперлась дома, питаясь одним мороженым? Сменила проблемы с Сахаровым на проблемы с сахаром?

   Теперь я тоже хмурюсь:

– Не взваливай вину на себя, Лана. Дело совсем не в тебе. Ник ведь не просто ушёл тогда. Собирая вещи, он столько всего мне наговорил на эмоциях. Что я никогда ему не нравилась. Что не заслужила такого, как он, а он, в свою очередь, легко найдёт себе кого-нибудь получше. Что в постели со мной он думал лишь о должности директора Альянса, которую должен был когда-нибудь получить, но никакая должность не стоила его страданий…

   Воспоминания о тех словах ранят даже сейчас. Заставляют все внутри дрожать от бессильного гнева. Я бездумно смотрю на лепесток пиона, лежащий на столе. Кто-то задел букет утром, потревожил цветы, и теперь тонкий розовый лист скукожился и потускнел. Хорошо, что остальные в порядке.

– Знаешь, раз ты не убивала Сахарова, то после вот этого его стóит найти и убить, – фыркает Милана и успокаивающе касается моей руки. – Вот только зачем после этого всего он пытался вернуться?

– Не знаю. Может, остыл. Может, родители надоумили, Ник ведь тоже от них зависит… зависел, – поправляю я саму себя, понимая, что Никита, скорее всего, сейчас мёртв.

– Брось, этот придурок живучий, как таракан. Я уверена, что Сахаров найдётся и с тебя снимут все обвинения.

– Надеюсь.

   Доев, бросаю контейнер в мусорное ведро, а вилку – в посудомоечную машину.

– Кстати, у тебя ведь нет телефона, – вспоминает Милана. – Следователь сказал, что твой они вернут нескоро. Поэтому я привезла свой, мне всё равно Марк позавчера новый подарил.

   Она достаёт из сумочки и протягивает айфон, на экране которого как раз высвечивается надпись «ciao». Не сильна в итальянском, но слово «привет» мне известно.

– Спасибо, Лана. – Я улыбаюсь. – Но у меня всё равно нет ничьих номеров.

   Кроме номера Алекса, который я зачем-то запомнила, прежде чем удалить. Милана смеётся, наливая себе ещё кофе:

– Мой есть. А номер Елены Викторовны я бы на твоём месте пока не вбивала.

– Она не со зла, – вступаюсь за маму я. Добавляю, оправдываясь: – Просто Сахаров после той истории выставил тебя перед всеми злом во плоти, поэтому она тебя не любит.

   Но Лана снова смеётся:

– Иногда мне кажется, что я и есть зло во плоти, Лер. Но это перестало меня волновать, как и то, что думают обо мне другие. Мне важно, чтобы меня любил Марк, брат и ты. Ну, может ещё Женька с Аней. А на остальных плевать. – Она вдруг становится серьёзной: – И перед тобой я действительно виновата, не спорь. Поэтому искренне хочу помочь.

   Хотелось бы и мне так – иметь внутреннюю опору, чтобы плевать на мнение окружающих с высоты телевышки Орлиное гнездо. И, раз уж Лану не переубедить, я с удовольствием принимаю её помощь. Оказывается, это нужно не столько мне, сколько ей самóй.

– Алекс сегодня заедет за мной вечером, – зевая, делюсь я собственными планами. – Мы вместе поедем на день рождения кого-то из его коллег.

   Милана округляет глаза:

– Свидание?

– Не свидание, – спешу заверить я. – Так нужно, чтобы Прокопьев счёл его заинтересованным в исходе дела…

   Но подругу не переубедить:

– Свидание-свидание! – с довольным видом она потирает руки. – Тогда сейчас же отправляйся спать. Косметики лучше сна ещё не придумали. А я побуду здесь, встречу домработницу, и выберу, что тебе надеть.

– Не свидание, – зевая, бубню я, поднимаясь по лестнице на второй этаж, под хохот подруги.

   В спальне всё тот же бардак, но у меня нет сил, чтобы убрать хоть что-то. Расплакаться тоже не помешало бы, но спать хочется больше. День кажется нескончаемо длинным, как будто с утра прошла целая вечность. Скинув одежду, забираюсь в постель, где даже простынь расправлена, напоминая о том, что даже под матрацем люди Прокопьева пытались что-то найти.

   «Оружие, или предметы, использованные в качестве него, вещи Сахарова, тело последнего или его части», – звучит в голове голос мерзкого сусликоподобного следователя.

   Сейчас всё это кажется абсурдным до смешного. Обыск, обвинения, допрос. Тем не менее я каким-то образом оказалась втянута в этот цирк и лишилась телефона, машины и денег. И чуть не лишилась свободы. Временно, конечно, но всё же.

   Зато вечером у тебя «не свидание».

   Не свидание. Но я снова увижу Алекса. Мне стоило бы обидеться на него, разозлиться, убедить себя в том, что Волков совершенно мне не подходит. Но отчего-то не получается. И, засыпая, я жду этого «не свидания» с таким трепетом, с каким ещё ни одного свидания в жизни не ждала.