Смотрю на белые розы, и рука не поднимается выбросить их.
Пальцами касаюсь своих опухших губ. Они немного саднят. Ещё никто и никогда не целовал меня так страстно и собственнически, как Данте.
Хоть его поцелуй был грубым, но одновременно сам мужчина был нежным. Он не хотел причинить мне боль. Он хотел, чтобы я почувствовала его мощь, ауру и силу желания. Это было необычно, это было возбуждающе, это было пугающе.
Не понимаю саму себя. И едва дышу от злости на саму себя и на Данте. Почему я не нахожу его выходку омерзительной?
Пытаясь совладать со своими разобранными чувствами и сбившимся от волнения дыханием, я беру ведро с цветами и задвигаю их в самый дальний угол – в чулан, где наша уборщица хранит все принадлежности для уборки – швабры, губки, тряпки.
Почти тоже, что и выбросила.
Возвращаюсь к своим обязанностям и понимаю, что вечер сегодня будет тихим. Из-за Данте отменены все заказы. Никого нет. Только если кто-то решит просто прийти, без записи… Но уже давно люди приучены заранее записываться куда угодно.
Но может, оно и к лучшему? Я сейчас нахожусь в возбуждённо-злобном состоянии. В голове хаос, а в теле чувствуется слабость после его прикосновений.
Стыдно признаться… но… я бы не прочь повторить этот поцелуй…
Боже! О чём я только думаю?!
Мне не нравится это ощущение – оно опасное. Мне не нужны отношения с больным человеком. Ни к чему хорошему они не приведут. А у меня будущее распланировано. Мне нужно об учёбе думать, о дипломе и карьере, а не о поцелуях блондинистого психа! Даже если он обольстительный и властный, безжалостный, но нежный.
Так, я же хотела узнать о нём информацию. Кто он, что он?
Нахожу в заказах контакт и неприятно удивляюсь, что заказ делал не Данте, а некто Данилов Денис Александрович.
Наверное, кто-то из его друзей.
– Чёрт, – выдыхаю раздражённо и с силой закрываю папку с записями.
Смотрю на себя в зеркало и вспоминаю, как этот ненормальный наматывал мою косу на свой кулак.
Сейчас же записываюсь в салон, чтобы завтра отрезать косу.
Выхожу из клуба и сразу налетаю на хмурые взгляды Гены и Стаса.
– Что? – скалюсь я.
– Ты просто чудовище, – хмыкает Стас, но его глаза серьёзны.
– Не новость. В чём дело? Почему лица похоронные?
– Придётся боулинг прервать. Уж прости, Данте. Но нарисовалось одно дело, – вздыхает Гена. – Крош ещё не в курсе, он сейчас в самолёте летит…
– Ты мямлить долго будешь или уже скажешь, какого хера произошло? – рычу я. – Швед звонил?
Я на взводе: моя Ангел не просто с характером, она – кремень. Но бля… Какая же она вкусная. Сладкая. Маленькая. Мягкая. Тёплая. И в то же время строптивая, страстная.
Стояк жутко мешает, хоть садись в тачку и дрочи, представляя губы Ангела, её затуманенный взгляд и…
– Не Швед. Позвонила девушка Кроша. Её дочь похитили. Позвонила какая-то мразь и требует выкуп за девочку, – говорит Гена.
Дальше я не слышу ни его слов, ни его голоса. Звуки исчезают. Из самых тёмных, злых уголков моей души поднимает голову Монстр.
Да, в моей душе давно поселилось Зло. Оно засыпает и пробуждается в подобные моменты.
Перед глазами возникает образ моей сестры – красивой, чистой, улыбчивой и такой живой.
Но этот светлый образ сменяет страшная картина – она искалечена, изуродована и мертва. И я опознаю её тело…
После я вижу тех мразей. Слышу их смех. Они бросаются тухлыми шуточками в мой адрес. Они начинают говорить о ней… В тот миг Он и возникает – Монстр.
Этого Монстра создали ублюдки, решившие отчего-то, что им всё позволено. Позволено обижать женщин, детей. Похищать их, издеваться над ними. Убивать их.
И моего Монстра сдержать невозможно. Никто не в силах уничтожить его. Даже я.
– И ты знаешь, кто это? – спрашиваю абсолютно спокойным, уверенным и полным предвкушения голосом.
Как и любое животное, Монстра тоже нужно кормить.
– Дарья говорит, что не знает, кто звонил, голос был изменён, и номер незнаком, но подозревает, что это её бывший. Стас уже написал нашему менту, чтобы звонок пробил, – отчитывается Гена.
Перевожу взгляд на Стаса. Он как раз с кем-то переписывается в телефоне.
Стас произносит, не отрывая взгляда от гаджета:
– Крош говорил, что Дашкин бывший, как только узнал, что он появился в её жизни, начал помогать ей с ребёнком и деньгами, да и просто оберегать их, попробовал выбить из девушки бабло. Шантаж там, угрозы. Типа ребёнка отберёт, если она не заплатит. Просил даже украсть у Кроша деньги. Даша не дура, всё рассказала. Крош пришёл в ярость и отбрил придурка. Тот в больничку почти на полгода отчалил. И вот, пожалуйста, ноги отсюда и растут…
Да, Крош рассказывал. Познакомился он с одной милой девушкой Дашей, но забитой, пугливой и с трёхлетним ребёнком на руках. Влюбился и пропал. А говорил, что после двух неудачных браков уже никогда не влюбится.
Стас поднимает на нас жёсткий взгляд:
– Звонил некто Пётр Романович Степков. По чистой случайности он брат Леонида Романовича Степкова – бывшего мужа Дарьи.
– Адрес узнал? Откуда звонок поступил?
– Обижаешь, – зло усмехается Стас. – Кстати, ментам она не звонила. Ублюдок пригрозил, что убьёт малышку.
– Позвонила тебе, – киваю на Гену.
– Да.
– Тогда едем. Вернём ребёнка матери.
– А ублюдков? Оставим Крошу или сразу… того?
– Сначала посмотрим на их поведение.
Оба грёбаных пидора прячутся в заброшенном бараке самого стрёмного района. Здесь тусуются конченые наркоши. Это пробившие самое дно с прогнившими душами и телами нелюди. Ради дозы дерьмо сожрут, убьют, разорвут.
Походу киднепперы как раз из таких.
Мы не проводим разведку. В этом месте нет смысла.
В нужном нам бараке лишь на втором этаже в одной только комнате горит тусклый мерцающий свет.
Влетаем на второй этаж бесшумным вихрем.
Верные «ТТ» с глушителем наготове.
Гена прикрывает наши со Стасом спины. Я иду первым, Стас за мной.
Замираем перед нужной дверью и отчётливо слышим детский плач и громкие голоса двух мужиков.
Один пытается успокоить перепуганного ребёнка. Другой что-то мямлит про бабло и новую жизнь.
Уроды.
Убираю пистолет за пояс и прикрываю курткой. Малышку пугать не хочу.
Осторожно толкаю незапертую дверь. Она без замка. Дерево от времени давно уже рассохлось, и от моего прикосновения трухлявые куски сыплются на пол.
Мягко ступая, бесшумно вхожу в провонявшее мочой, дерьмом и блевотиной помещение, когда-то бывшее коридором.
Под ногами мусор.
Свет горит в одной из комнат.
Быстро заглядываю в нужный проем, и мне этого хватает для оценки ситуации.
Жестом показываю парням, чтобы просто прикрывали мою спину и не вмешивались.
Достаю пистолет. Взвожу курок.
Убивать ублюдков не собираюсь. А вот вырубить их нужно.
Киваю парням и поднимаю кулак. Начинаю отсчёт.
Один. Два. Три.
Влетаю в комнату и стреляю из «ТТ».
Даже с глушителем всё равно звук выстрела отчётливый, просто уши не вылетают.
Звучит слабое «пффт…», «пффт…»
Одному и другому стреляю точнёхонько в плечо.
Мужики падают на пол и орут благим матом.
Быстро подхожу и добавляю по этим мразёвским рожам ботинком.
Они ненадолго вырубаются.
Маленькая девчушка с непокорными кудряшками сидит на грязном и вонючем матрасе. Она спиной вжимается к обшарпанной стене и горько плачет. По лицу размазывает пухлыми кулачками слёзы, смешавшиеся с пылью и грязью, и не понимает, где мама, почему она не рядом и почему так страшно.
Убираю пистолет и сажусь на корточки перед ребёнком.
Нависать над крохой и пугать её ещё больше ни в коем случае не хочу.
– Ш-ш-ш… Теперь всё хорошо, – говорю негромко и мягко ей улыбаюсь. – Нас за тобой мама отправила.
– Мама? – сквозь плачь и икоту переспрашивает девочка.
Киваю ей.
– Тебя как зовут, кроха? Меня Данте.
Девочка перестаёт реветь. Икает и сквозь икоту произносит:
– Саша…
– Александра, значит. Красивое имя.
Оборачиваюсь. Гена и Стас этих ублюдков уже оттаскивают в другую комнату. Отлично.
– Дядю Гену знаешь? – киваю на друга, когда тот возвращается.
Девочка не сразу, но кивает.
– Он отвезёт тебя домой к маме, – произношу уверенно, но всё так же мягко. – Она тебя очень ждёт.
Гена уже набирает Дарью.
– Отвези её и успокой Дарью, – говорю другу. – Мы со Стасом тут дальше сами.
– Если их сейчас убьёшь, Крош расстроится, – говорит Гена и берёт малышку на руки.
Она утыкается ему в плечо, окончательно успокаивается. Потом смотрит на меня через плечо Гены отчего-то так спокойно, хотя недавно в её глазах плескался вселенский ужас, и вдруг показывает пальчиком на меня и говорит картаво:
– Кылья.
Оборачиваюсь, но, кроме мусора и окна, затянутого пожелтевшей плёнкой, не вижу никаких крыльев.
Хмыкаю и иду к Стасу.
– Скоро очухаются, – говорит он и сплёвывает на пол.
– Отлично, – выдыхаю с предвкушением.
Снимаю куртку. Разминаю шею и щёлкаю пальцами.
Один из ублюдков стоит на коленях после моих ударов и сплёвывает кровь, заодно и несколько зубов.
– Я тебя урою… тварь… – хрипит Степков младший. Тот что выкрал ребёнка. Дядя малышки.
Хотя какой он нахер дядя? Это просто мразь, пачкающая мир своим существованием. Как и его старший брат. Как и остальные подобные подонки.
– Смотри-ка, Данте, – усмехается Стас. – Он думает, что живым останется.
Дёргаю уголками губ и произношу очень спокойно и негромко:
– Хочешь узнать, что я чувствую, причиняя боль таким вот ублюдкам, как ты? Мм?
– Иди на хуй! – рычит Степков и снова сплёвывает кровь и облизывает губы.
Руки у него связаны за спиной, и он шатается, стоя на коленях. В глазах – ненависть. Страха нет. Пока нет. А вот Степков старший быстро сдался – пара ударов от Стаса, и он в глубокой отключке. Но может быть и хорошо. Пусть отдохнёт, потом увидит, что я сделал с его брательником и поймёт, какое веселье ожидает и его.
– Я всё равно расскажу, – произношу медленно и обхожу его по кругу. Затем хватаю за сальные короткие волосы и запрокидываю его голову, вглядываюсь в омерзительное лицо и говорю со зловещей улыбкой: – Когда я делаю больно плохим парням, я испытываю удовлетворение.
– Мне срать, что ты, тварь, испытываешь… – плюясь кровью, рыча от бессилия и злобы, шипит подонок. – Я за себя всё знаю. Я не без греха. И хоть я сделал много дерьма в жизни, но я могу честно сказать, что я никого не убил, никого не калечил. За своё я отвечу. А вот тебя, засранец, ждёт самый страшный суд.
Рывком отпускаю его голову и захожусь в истеричном смехе.
Стас тоже ржёт и качает головой.
– Ты веришь в Бога? – сквозь смех спрашиваю его. – Ты? Похититель детей? Веришь, но не следуешь десяти Его заповедям?
Меня охватывает неистовый, просто огненный и бешеный гнев.
– Будто ты следуешь. Будто кто-то из людишек следует, – издевательски смеётся урод.
Я холодно улыбаюсь.
– Я скажу тебе одну вещь, – произношу острым, словно бритва тоном. Ублюдок вздрагивает. Ощущает перемены.
– Бояться должно лишь того, в чём вред
Для ближнего таится сокровенный;
Иного, что страшило бы, и нет.[4]
– Что это за хрень? – смеётся мне в лицо эта гнида.
– Это «Божественная комедия», – произношу я, сжимая руки в кулаки. Вновь обхожу мерзавца по кругу. Пора прекращать разговоры.
– Ты псих, – продолжает он смеяться. – Ты – безумец.
Сажусь на корточки. Заглядываю ему в лицо и говорю:
– А кто сказал, что безумцем быть плохо?
Он видит что-то в моих глазах пугающее для себя и прекращает смеяться. Теперь я вижу, как на его лице отпечатывается страх. Даже ужас. Дикий, липкий, зловонный.
Поднимаюсь и произношу свою любимую цитату:
– Чем ближе к совершенству каждый станет, Тем ярче в нём добро и злее зло.
Стас смотрит на меня, замерев. Друзья всегда стараются стать незаметнее, когда на меня находит хладнокровное бешенство.
Достаю свой нож и смотрю на его лезвие – острое и смертоносное. Оно изготовлено вручную, из дамасской стали. На удобной рукояти выгравирована гидра. Подарок Шведа.
– Крош мне «спасибо» не скажет за твою смерть и смерть твоего брата. Я знаю, что он сам бы вас кончил. Выпотрошил бы, как грязных свиней. Но он мой друг. Он часть моей семьи. И я не хочу, чтобы кто-то из них дополнительно пачкал руки в крови таких ублюдков, как вы. Можешь помолиться перед смертью. Можешь сказать последнее слово.
Мужик кроваво улыбается и плюёт мне на ботинки. Но промазывает.
– Жаль. Мог бы искупить свои грехи молитвой. В прошлой жизни я реально верил, что ОН простирает своё прощение тем, кто кается и получает его.
Хватаю ублюдка за плечо и рывком поднимаю его с колен. Смотрю в его глаза и вижу на лице отражение прогнившей душонки. Не уверен я, что даже Ад примет такую мразь.
Одним мощным и точным ударом вонзаю нож ему в грудь по самую рукоять – в самое сердце. Затем наклоняюсь к его уху и произношу холодно:
– Всем тварям, что я убил, передавай от меня пламенный привет.
Его тело дёргается. С губ срывается предсмертный всхлип. Под ногами собирается лужа – ублюдок обмочился.
Медленно вытаскиваю свой нож из груди ублюдка.
Разжимаю пальцы, и мёртвое тело падает на прогнившие доски, когда-то бывшие полом.
Присев, вытираю нож о рубашку мертвеца.
Когда один умер, другой, наконец, приходит в себя.
Степков старший стонет и не сразу осознаёт, где он и что происходит.
Приходится помочь с возвращением памяти.
– Ты и твой младший брат похитили маленькую девочку, – ледяным тоном произносит Стас. – Требовал у её матери выкуп.
Стас хватает его пальцами за подбородок, с силой сжимает и рычит ему в рожу:
– Ты реально думал, что это сработает? Что Крош – дебил и лох? Что Дарья не сообщит нам о похищении?
Мужик трясётся со страха и что-то мычит.
А когда его взгляд падает на тело младшего брата, начинает выть, скулить и умолять нас не убивать его.
– Пожалуйста… Прошу-прошу-прошу… Я всё, что угодно, сделаю… Что хотите… Только… Не убивайте меня-а-а! Я не хочу умира-а-ать!
Качаю головой и говорю брезгливо:
– Твой младший брат хоть и подонок, но был бесстрашным.
Мужик самым натуральным образом рыдает. Пускает слюни пузырями. Из его носа текут сопли. Омерзительное зрелище.
– Умоляю вас… – скулит он. – Я же не похищал Сашу… Это не я…
– Не ты. Твой брат. Но ты всё спланировал. И признавайся, ты ведь собирался убить младшего братишку, если бы получил выкуп? Так? – интересуюсь у него.
Он часто кивает. Страх делает Леонида Степкова.
– И как насчёт девочки? Ты бы вернул её матери? Или оставил бы здесь? В этом убогом месте? Куда могли зайти обдолбанные наркоманы? Психопаты и прочие ублюдочные рожи?
– Я… Я… Просто хотел денег, – говорит он. – Почему эта стерва может быть при деньгах, а я нет? Если не я, то Сашка бы не родилась!
– Какая же ты крыса, – сплёвываю я. – Об тебя даже руки марать не хочется.
– Сука! Это же твоя дочь! – рявкает Стас.
Не сдерживается и наносит мощный удар в челюсть. Раздаётся характерный хруст. Стас сломал ему челюсть. Голова Степкова запрокидывается. Он трясётся ещё сильнее и скулит от боли.
– Ты поступил очень погано. И за этот поступок придётся платить, – произношу устало. Азарт схлынул. Монстру не по вкусу эта мразь.
Не слушаю его скулёж. Перерезаю ему горло и обрываю нить жизни.
Тело падает к моим ногам. Крови много. Успеваю отойти от набежавшей лужи.
Киваю Стасу и говорю:
– В тачке есть канистра с бензином. Давай спалим это гиблое место.
Когда старый барак полыхает, стонет, окончательно умирает, хороня вместе с собой все грязные тайны прошлого и настоящего, и озаряет пламенем весь грёбаный наркоманский район, я произношу:
– Поехали, Стас. Хочу в душ и спать.
Стас хлопает меня по плечу и говорит:
– К своей девушке пару дней не заявляйся. Ты после подобных дел всегда точно зверь. Напугаешь её, Данте.
– Иди на хер, – отмахиваюсь от него и сажусь в тачку.
Где-то вдали уже слышны звуки сирен: пожарные и полиция спешат на помощь.
К счастью, трухлявый барак сгорает быстрее.
Уже дома срываю с себя всю одежду, сбрасываю обувь и заталкиваю их в мусорный мешок.
Захожу в душевую кабину и включаю обжигающе горячую воду. Моя кожа вмиг становится красной. Ванная комната заполняется белесым паром.
Закрываю глаза и позволяю воде смыть с себя грязь, кровь, запах смерти и огня.
В темноте закрытых глаз я вижу сияние. В нём появляется прекрасный лик моего Ангела.
Она так нежна и одновременно порочна, что моментально возбуждаюсь. Вспоминаю вкус её губ, их мягкость и тепло, и невольно издаю стон.
О проекте
О подписке