Навесной замок

С Алевтиной никогда не случалось ничего странного. Если и бывали неприятности, то как у всех, как у любого человека. И причины понятны, и последствия. Звезд с неба не хватала, но неглупая, осторожная, постепенно шла к своей цели, рассчитывая в основном на себя, а не на волю случая. В приметы если и верила, то тоже – как все. Постучать по дереву, присесть перед дальней дорогой, вернувшись с полдороги, посмотреться в зеркало – вот это вот всё.

* * *

Алевтина работала в одной частной коммерческой фирме, где зарплату выдавали с учетом месячной прибыли, поэтому сумма была когда поменьше, когда побольше – как шла торговля. В тот раз было из разряда побольше, и Алевтина по дороге домой решила со всеми своими наличными зайти в торговый центр – просто посмотреть на дорогие товары, так сказать, прицениться, зная, что вот прямо сейчас имеет возможность купить почти любую приглянувшуюся пару туфель, или сумку, или платье. Что-то одно, но дорогое и прямо сейчас. Тешила свое самолюбие, так сказать.

Видимо, такой у Алевтины был говорящий вид («У меня есть деньги!»), а может, потому, что заходила она только в дорогие магазины, или потому, что в популярном и престижном торговом центре в тот вечер было до странного мало народу, привлекла она внимание некой женщины средних лет, тоже одиноко шатавшейся в поисках неизвестно чего. Налаченная пергидрольная по моде того времени челка, да еще с химической завивкой, сразу напомнила Алевтине ее знакомую с работы, Ленку из бухгалтерии. Неизвестно, почему именно Ленку, поскольку и сама Алевтина такую челку носила, да и я тогда тоже старательно поливала себя лаком, чтобы волосы не просто были уложены, а колом стояли, как обои!

Потом Алевтина еще говорила про что-то неуловимо цыганское во внешности незнакомой женщины. Возможно, это и была цыганка, а может быть, и нет. Я допускаю, что Алевтинино воображение постфактум дорисовало цыганский внешний вид. Ведь я видела Лену, и она даже отдаленно на цыганку не походила. Как это можно одновременно быть Леной и цыганкой – неизвестно.

В общем, эта женщина, эта «Ленка из бухгалтерии», подошла к Алевтине и спросила что-то очень обыденное, вроде где выход из этого торгового центра. Или сколько времени. Самый банальный, не внушающий опасений вопрос.

Алевтина, находясь в приподнятом настроении, остановилась и из вежливости не только ответила, но и рукой показала. Отчего же не помочь человеку с такой знакомой внешностью!

Всё. Сама того не зная, она уже попалась. Дальше было все как в тумане.

Что говорила эта похожая на Ленку из бухгалтерии женщина, слышалось очень смутно, как будто на заднем плане, как сквозь толщу воды, через вату. Что-то про порчу.

– А какая же ты красивая! Молоденькая. А умрешь скоро. Жалко-то как! Вот же замок на тебе амбарный висит на шее! Повесили, не пожалели. Я тебе могу помочь. Я тебе помогу. Хочешь? Да? Умрешь. Повесили замок на шею тебе, красавица. Хочешь, сниму? Хочешь? Да?

На грудь, на шею давило, в ушах шумело. Алевтина, не отдавая отчета своим действиям, достала кошелек, открыла его и позволила этой чужой незнакомой женщине забрать у себя все деньги, всю зарплату и те купюры, которые были там раньше. Все свои деньги.

Хотя этой «Ленке из бухгалтерии» нужна была всего одна купюра. Крупная. Порча-то сильная, тяжелая.

Вот поддельная Ленка из бухгалтерии пересчитала пачку денег, которую достала из Алевтининого кошелька, выбрала одну крупную купюру. Из пачки Алевтининых зарплатных денег, которая уже была в чужих руках.

Уже были не Алевтинины деньги, не Алевтинина зарплата. Ей теперь принадлежала только страшная тяжесть. Амбарный замок.

Не прекращая говорить, говорить, говорить, женщина вдруг дернула у Алевтины прядь волос. Было очень больно – вырвала целый клок! Но сквозь туман, как во сне, Алевтина не смогла даже вскрикнуть.

Женщина завернула в крупную купюру (ею Алевтина собиралась заплатить за квартиру) вырванные волосы, сложила квадратиком, зажала в правой руке, а пальцем левой ткнула девушке в лоб. Длинным ногтем, покрытым ярким красным, но уже облупившимся лаком, под которым видна была траурная каемка (вот уж точно не как у Ленки из бухгалтерии). Потом женщина развернулась и спокойно пошла прочь. Будто не произошло ничего.

И никого рядом не оказалось, кто был бы свидетелем, кто мог привести в чувство Алевтину хотя бы простым вопросом, простым окриком и тем самым остановить морок. Ведь в дорогом торговом центре в тот вечер было совсем мало желающих потратить честно (или не очень честно) заработанные деньги на такие невероятно дорогостоящие товары.

А Алевтина осталась стоять на месте. Без денег. С пятном на лбу, прямо посередине. С болью на месте вырванной пряди волос.

Когда похожая на Ленку из бухгалтерии женщина отошла на приличное расстояние, Алевтину резко отпустило. Как ледяной водой окатило. Или как будто она вынырнула на поверхность из удушающей толщи воды. Но она не побежала за воровкой, не закричала. Сил вообще не осталось. Алевтина просто упала там, где стояла. Навесной замок перевесил, утянул на пол. Из глаз каким-то нескончаемым потоком хлынули горячие слезы. Но ей было все равно.

Все кончено. Все кончено.

Это общеизвестный факт, что после подобных происшествий жертва ощущает настолько сильную слабость, что даже теряет сознание, будто вместе с ценностями и деньгами у нее забрали жизненные силы. К слову, после обычного гипноза такой негативной реакции не наблюдается. А тут все существо буквально криком кричит, что случилась беда.

Почти теряя сознание, Алевтина внезапно услышала резкий, яростный мужской голос. Кто-то ругался, забористо матерился, но не на нее. Алевтину резко поставили на ноги, негрубо встряхнули, усадили на какую-то тумбу. Она даже смогла удержать равновесие и не повалиться набок. Сфокусировавшись, увидела очень четко мир вокруг. Обычный, привычный мир. И тогда разглядела незнакомого мужчину, одетого просто, тоже очень обычно. Прохожего. Обычного человека, который, матеря на чем свет стоит, притащил прямо к Алевтине ту самую воровку и теперь, схватив ее за плечи, тряс и рычал:

– Отдала, что взяла!

И выглядящая как цыганка женщина, которая теперь, при ближайшем рассмотрении, почему-то совсем не была похожа на Ленку из бухгалтерии, да и на цыганку тоже, – просто какая-то пергидрольная тетка средних лет с налаченной челкой и в черной куртке, – безропотно отдала всю пачку денег, ту самую, которую вытащила из Алевтининого кошелька. Отдала мужчине. И квадратик из крупной денежной купюры с вырванной прядью Алевтининых волос отдала.

А потом как припустила, очень-очень быстро и совершенно бесшумно. Будто не было ее. И как ухитрилась скрыться в полупустом торговом центре, затеряться там, где и народу-то не имелось?

Незнакомый спаситель взял руку Алевтины, положил в ее ладонь купюры и прядь ее волос, загнул ей пальцы в кулак, чтобы ничего не упало, не разлетелось. И лоб ей потер.

И амбарный замок наконец-то упал с шеи. Алевтине даже показалось, что на самом деле упал и при соприкосновении с полом глухо брякнул.

– Домой иди. Можешь?

Алевтина кивнула.

Мужчина остался стоять там же, у тумбы, смотрел, как она уходит. Когда она во второй раз обернулась, то его уже не было. Хотя там и спрятаться совершенно негде. Пропал, как та женщина.

Алевтина, конечно, не пошла в милицию, но не пошла и домой – было невыносимо страшно остаться одной. Пришла ко мне. Сидела за столом на кухне, держала обеими ладонями кружку с кипятком, даже не обжигаясь, тряслась и плакала. На ночь тоже у меня осталась. Деньги мы пересчитали – все купюры оказались на месте. А прядь волос в унитаз смыли – это же как бы проточная вода. Говорят, чтобы никто не нанес урон через волосы, надо их в воду бросать.

Следующим утром мы вместе с Алевтиной зашли к ней домой, она убрала (спрятала, куда – я специально не стала смотреть) деньги, оставив в кошельке самую малость, на проезд и обед, и до работы я ее проводила, благо нам по дороге было.

Алевтина жалела, что даже не поблагодарила своего спасителя. Понятно, что в сумеречном состоянии была, но все же. Хоть бы спасибо сказала. Теперь-то как его найдешь: внешность самая обычная, таких тысячи. Появился ниоткуда, спас и пропал.

Мы долго обсуждали это происшествие. Если бы не случайный добрый человек, осталась бы Алевтина на бобах.

Все можно объяснить: и удивительную способность мошенников считывать по внешнему виду потенциальную жертву, и использование психологии, и элементарный гипноз. Конечно, не всякий такими способностями обладает, но обычно никакой магии в этом не видят. Разве что цыганскую. Ну, мол, понятно – цыганский гипноз! Уж, кажется, про него всем все известно, а жертвами его регулярно становятся самые разные люди. Спроси у родственников и знакомых – обязательно услышишь трагическую историю, случившуюся с кем-то из них или из их близких людей. Вот я тебе рассказала и уверена, что с пяток историй еще наберется, только поинтересуйся. Кажется, и цыган-то столько нет, сколько происшествий с цыганским гипнозом. Может быть, все эти гипнотизеры лишь выглядели как цыгане или внушали, что так выглядят, хотели, чтобы их воспринимали именно так? И это только те случаи, которые мы считаем криминальными, забывая про всяких торговцев, удачно впаривших нам совершенно бесполезные, но дорогие покупки. В этом случае денежки вернуть не так-то просто, поди докажи, что тут цыганский гипноз, – засмеют.

В общем, эта история с Алевтиной могла бы быть очередным рассказом о сорвавшемся криминальном происшествии, если бы не одна деталь.

Совсем непонятно: откуда та женщина (цыганка?) смогла узнать именно про амбарный замок. Почему именно амбарный замок?

Ведь Алевтина спустя какое-то время после этого происшествия на самом деле нашла у себя в квартире старый закрытый навесной замок. Лежал на кухне в нижнем ящике с кастрюлями, в самом дальнем углу. Раньше его там точно не было, и Алевтине такая вещь без надобности. Не ее вещь то есть. Кто-то подбросил, получается. Но ведь незаметно не спрячешь – там вечно такой грохот был и когда выдвигаешь ящик, и когда задвигаешь, и когда кастрюли достаешь. И без Алевтины никого в квартире не могло быть.

Не знай я Алевтину как облупленную, засомневалась бы: а была ли вообще эта поддельная «Ленка из бухгалтерии», внезапный спаситель, чудесное избавление и все деньги, оказавшиеся в итоге на месте?

Не может же быть, что Алевтину спасла зашитая ее матерью в подол куртки булавка? Она потом об этом вспомнила, когда искала причины счастливого спасения. Нужны же причины, что-то объяснимое.

А навесной замок кто подкинул, Алевтина выяснять не стала. Я бы первым делом на Ленку из бухгалтерии подумала, но не пойман – не вор. К слову, эта Ленка у нее дома ни разу не бывала.

Зато Алевтина сделала выводы и умерила аппетиты. И на всякий случай стала более сдержанно общаться с коллегами по работе.

А пятно от воровкиного пальца на Алевтинином лбу продержалось ровно до того момента, как я из чайника полила Алевтине через дверную ручку. Она умылась, и пятно смылось, рассосалось. А думали сначала, что синяк. Я ведь сама его терла, проверяла – это не нарисовано было, настоящая гематома.

А ты знаешь, что у нас в деревне говорили, будто синяк – это прикосновение синего мужика, то есть покойника? Что если есть сомнения, откуда вдруг синяк ни с того ни с сего появился, то это однозначно покойник ткнул.

* * *

Но этот разговор с мамой был скорее исключением из правил. Я ни с кем не обсуждал того, о чем рассказывал мне дед Власий.

Пока мы были вместе с дедом, его речи воспринимались как само собой разумеющееся, важный житейский опыт, который старик передавал внуку. Но когда я вспоминал их, вернувшись домой, то невольно начинал сомневаться, задумываться: не подшучивает ли дед Власий надо мной, наивным мальчишкой? Мне становилось стыдновато, что я так легко верил каждому его слову. А потом перед глазами всплывало очень серьезное дедово лицо, и чаша весов склонялась в другую сторону.

Эти сомнения, периодически терзающие меня, не позволяли делиться с приятелями-сверстниками, которые могли не поверить и, чего хуже, засмеять.

И со взрослыми мне казалось неправильным обсуждать взрослого. Как я мог спросить своего папу: «Твой отец мне наврал или нет?» Вообще невозможно спрогнозировать его реакцию, и я не решался проверить.

С родителями я был обычным современным пацаном, с дедом Власием – готов был поверить в любые суеверия. И одно с другим совершенно безболезненно уживалось. До поры до времени.

Навесной замок я купил. Без ключа – совершенно бесполезная вещь, которой никак не воспользуешься, разве только в качестве груза.

К тому же с бывшими в употреблении замками связана куча суеверий, и почти все эти суеверия не больно хорошие. Вроде чужую судьбу со всеми бедами, особенно финансового плана, и болезнями себе забираешь. И выбрасывать старый замок просто так нельзя, только с приговором и с моста в реку против течения.

Все это я прекрасно знал от деда, но купил, может, еще и потому, что сам себе хотел доказать – я выше предубеждений. Цыгане, как и все остальные, бывают разные, просто, как всякая закрытая группа, вызывают больше недоверия и подозрений.

Папа как-то рассказывал, что когда у них в деревне недолго стоял цыганский табор, то резко возросло число краж. Причем крали то, что цыганам совершенно точно было не нужно. А вот местным – как раз очень. Воровали свои у своих же, надеясь спихнуть вину на пришлых. Правда выяснилась неожиданно: обокраденная деревенская бабка, которой пропажа нанесла большой урон в ее и так небогатом хозяйстве, пошла разбираться прямо к главе табора. Эту толстую, всегда нарядно одетую цыганку беспрекословно слушались все ее соплеменники, от мала до велика.

Выслушав обвинения, цыганка громогласно пообещала, что у вора, кем бы он ни был, свой или чужой, почернеет от гангрены рука в самое ближайшее время. Сначала почернеет, а потом и отвалится, а гангрена дальше пойдет, если вор похищенное не вернет. И так будет с каждым вором, пока табор стоит в деревне.

Не успела деревенская бабка вернуться домой, как видит – сосед на тележке волочет ее пропавшие пожитки. Вот, мол, бес попутал, извиняйте. Цыгане то есть. Заморочили.

Но табор все равно от греха подальше быстро снялся и ушел. Чтобы их не обвинили, как уже бывало, в том, что они своим появлением спровоцировали местных жителей на преступление.

Так что цыган я не боюсь. И уж скорее я сам на кого-нибудь при помощи купленного замка порчу наведу, чем продавец всучит мне свою несчастливую судьбу.