К сожалению, конструкт с Платоном холодил живот, не давая забыть о самом главном.

– Сошлись точки и линии, – кивнул профессор, вновь произнеся загадочную фразу.

– Точки и линии? – переспросил Мирон.

– Узловые точки и направляющие линии, – охотно, но всё так же туманно пояснил старик. Увидев непонимающий взгляд Мирона, он улыбнулся. – Сейчас я тебе объясню…

Взяв лист толстой бумаги – Мирон еще подумал, что её кто-то сделал своими руками – старик согнул его о диагонали. Затем – еще несколько раз. Получился журавлик оригами. Развернув лист, профессор разгладил его крупными руками на столе.

– Видишь? – он ткнул пальцем в бумагу. – Я согнул лист определенным образом, и на нём остались линии и узловые точки, в которых эти линии сходятся. Если сделать из этого листа что-то другое, например, собаку – точки и линии будут совсем другими.

– И что вы увидели в точках и линиях нашей реальности? – спросил Мирон.

– Пока еще не знаю, – пожал плечами профессор. – Но явственно ощущаю: они встали определенным, отличным от других, образом. Каким – надеюсь, мы разузнаем вместе.

– А как вы их, эти точки, вычислили? – спросил Мирон.

– Это было несложно. Я же тебе говорил: я люблю статистику. Перепись населения, учёт имущества граждан, доходы и расходы, на что тратят и когда… Демография… Факторный и компонентный анализ больших групп, выявление закономерностей – в общем, я научился слушать биение пульса Вселенной. По крайней мере той, в которой существует человечество. И понял, что ему – человечеству – грозит опасность.

Сказал он это таким обыкновенным, спокойным голосом, что Мирон сначала даже не испугался.

– Человечеству всегда грозит какая-нибудь опасность, – осторожно ответил он, – Вирусы, инфоинтоксикация… глупость, наконец.

– Здесь опасность совершенно иного рода, – профессор долил в свою крошечную чашку из турки. Мирон отказался: после двух порций сердце и так трепыхалось где-то в горле. – Опасность закуклиться в самих себя, стагнировать не на уровне технологий или духовно, а чисто физически.

– Это как?

– Всё идёт к тому, что тела станут просто не нужны, – пояснил старик. – Уже сейчас миллионы людей проводят в Ваннах большую часть времени. Не выходят из дому ни на работу ни на прогулки, не дышат свежим воздухом, даже не едят – современные биогели снабжают тела всем необходимым. Осталось сделать последний шаг: навсегда избавиться от физических оболочек.

– И почему вы считаете, что это плохо? – конструкт давил на рёбра и кости таза, сидеть с ящиком, привязанным к пузу было чертовски неудобно, но Мирон не спешил доставать Платона из укрытия.

– Остановится прогресс, – развел руками старик. – Человечество развивалось благодаря тому, что некой обезьяне пришло в голову взять в руки палку. Создать оружие, затем – орудия труда… Если палку держать будет нечем, человек перестанет эволюционировать. То есть, совершенствоваться.

– Хотите сказать, палка – это всё, что отделяет нас от дикости?

– Именно, – кивнул профессор. – Сейчас я поясню… – он встал, направился к древнему холодильнику и стал вынимать из него продукты. – От сэндвича не откажешься? – спросил он, не поворачиваясь.

– Не откажусь, – Мирон с интересом наблюдал за действиями старика. Тот же делал всё неторопливо, со вкусом и расстановкой.

Сначала достал деревянную доску. Положил на неё кусок ветчины, взял острый нож и отрезал несколько розовых полупрозрачных пластов мяса. Затем, другим ножом, нарезал щедрыми ломтями хлеб, настрогал кружочками огурец и помидор, помыл под краном несколько нежно-зеленых листиков салата… Мирон смотрел, затаив дыхание на то, как из совершенно разрозненных продуктов старик собирает сэндвич: сначала – хлеб, намазанный толстым слоем горчицы, на него – ветчина, овощи, салат… Разрезает квадратную башню на два аккуратных треугольника, кладёт на тарелку и придвигает к гостю.

– Десять лет не видел, как кто-то готовит, – вырвалось у Мирона. – Привык получать еду запакованной в пластик… – и тут же кивнул, затем улыбнулся. – Я понял, – сказал он. – Это наглядный пример. Я давненько не видел, как готовят, но всё же помню, что приготовление пищи – определенный процесс. Новое поколение детей, выросших на линиях доставки, знать не знает, что бутерброд изначально был отдельными ингредиентами. Или горячая пицца. Или замороженный обед…

– Началось всё примерно тридцать лет назад, когда человечество разогнали по домам в страхе перед заражением вирусами, – кивнул профессор. – И сначала это казалось отличной идеей: все сидят в Интернете, там же работают и развлекаются… Контакты сведены к минимуму, а значит – не будет эпидемий. Экономика рухнула, затем переварила и выплюнула новую модель общества. Разобщенного, индивидуального, зацикленного на себе… За людей стали работать дроны. И вот результат: дети не знают, откуда берется бутерброд. Точнее, у них своё знание: бутерброд выпадает из раструба лилипайпа. Ведь так?

– Ну да… – Мирон снова пожал плечами. – А нафига париться-то?

– Предположим, – старик откусил огромный кусок своего сэндвича, Мирон последовал его примеру. И понял, что жуёт что-то необыкновенно свежее и вкусное. Такое, чего он ни разу не пробовал. – Только предположим, что Линии доставки перестанут работать. Кончится энергия и все дроны попадают на землю бесполезным хламом. Где люди возьмут еду?

– Ну… неверное в магазинах. Вылезут из квартир и пройдутся до ближайшего супермаркета.

– А как еда попадает в супермаркет? Её тоже доставляют дроны! И гидропонные фермы, где выращивают злаки и заводы клонирования белка тоже обслуживают дроны. Новые поколения не знают, что это значит: подоить корову, чтобы получить молоко.

Мирон невольно передернулся. Для него образ молока, получаемого из вымени живого существа тоже выглядел не слишком аппетитно.

– Говорят, количество продукции ферм в пять раз превышает потребности населения всей планеты на данный момент.

– Да, но если фермы остановятся, еда довольно быстро закончится.

– Хорошо, я понял вашу мысль… – Мирон пальцем подобрал последние крошки хлеба с тарелки и отправил в рот. – Но если останется чистый разум, еда будет попросту не нужна! Человечество наконец-то станет независимым от… всего, – он оглядел кухню с акварельками золотых рыбок на стенах, с белыми занавесками и трогательными полосатыми ковриками на дощатом полу. – От еды, от домов, одежды, предметов роскоши… Оно сможет сосредоточиться на других задачах!

– До первого хищника, проникшего в Плюс, – профессор выдержал паузу и драматически добавил: – Что, кстати сказать, уже произошло.

Мирон так увлёкся спором, что и забыл, с чего всё началось. Настроение резко упало.

– Значит, вы уже знаете о Призраках, – сказал он угрюмо.

Иногда Мирону снился такой сон: Ванна сломалась и не выпускает его наружу. Он барахтается, ворочается в быстро застывающем биогеле, в темноте, совершенно один, и не может открыть крышку. Гель становится всё гуще, всё холоднее, и наконец он тонет в нём с головой и – задыхается. Вот и сейчас казалось, что он барахтается в скользкой и холодной субстанции и никак не может выбраться…

– Мы зовём их Сонгоку, – сказал профессор. – Но сути это не меняет. Если человечество переселится в Плюс, не научившись защищаться и выживать в чисто энергетическом пространстве, его ждет гибель. Полное поглощение чуждыми существами, а значит – разрушение цивилизации на базовом уровне. Не просто возвращение в одичалое состояние, а фактическая смерть. С другой стороны: если оно прямо сейчас побежит из виртуального пространства в реальный мир – его ждет крах экономики. Голод, эпидемии и гражданская война. Понимаешь, о чем я?

– Нужно сперва научиться жить в реальности, а потом уже отказываться от Нирваны.

– У нас по всему миру раскиданы такие вот монастыри, – старик указал за окно. – Там люди учатся возделывать огороды, пасти скот, ткать примитивные ткани… Варить мыло, в конце концов. И даже гнать самогон.

Мирон вспомнил длинные ряды спальников на полу Московской подземки. Полумёртвые зомби, ушедшие в Нирвану навсегда…

– Проблема в том, что людей слишком много, – сказал он. – И они не знают, чем себя занять. Экзистенциальный кризис: осознание собственной полнейшей и окончательной ненужности.

– Если они освоят нормальный людской труд – создавать пищу, одежду, предметы быта – всем дело найдётся, – сказал старик, вновь кивая на окно. Туда, где под накрапывающим дождиком трудились монахи.

– А почему вы решили, что эти… существа в Плюсе – непременно хищники? – спросил Мирон. – Возможно они – порождение системы и не несут никакого вреда.

– Законное допущение, – согласился профессор. – Но мой личный опыт говорит, что любое чужеродное существо – изначально хищник. Пока оно не изучено, его надо опасаться. А лучше всего – научиться защищаться от него, а уж потом начинать изучать. Тем более, что в данном случае мой опыт подтверждается историческим опытом цивилизации. Призраки опасны.

– В первую очередь потому, что мы не знаем, что это такое, – вставил Мирон.

– Да, и это тоже… Но самое главное – потому, что они вредят людям, спящим в Нирване.

– Эту байку я уже слышал, – кивнул Мирон. – Собственно, Платон об этом все уши прожужжал. И по этой причине я здесь, у вас. Он обещал, что вы поможете разобраться.

– Конечно помогу, – кивнул профессор и поднялся, чтобы отнести тарелки в раковину. – Только есть одна проблема: я не знаю, как к ним подобраться, к этим Призракам. Они всячески избегают контакта.

Мирон подумал, что с ним-то Призраки контактируют во всю, но решил пока об этом не говорить.

Старик открыл кран и принялся не спеша мыть посуду.

– Конечно, было бы неплохо сыграть с ними на одном поле, – продолжил он рассуждения. – Проникнуть в Плюс не как пользователь Ванны, а… как бы это сказать… Стать полноправным обитателем электронного пространства. Понюхать своим собственным носом, чем живут эти Призраки.

Вытирая руки вафельным полотенцем, он вернулся к столу.

Мирон вздохнул и расстегнул куртку. Задрал майку, морщась, отодрал скотч и вытащил из-за пазухи модуль. Положил на стол, между собой и профессором. Он сильно рисковал, показывая старику конструкт.

Многие, как он понял, охотятся за ним, и если узнают, что Мирон принёс Платона сюда – не побоятся разобрать монастырь до последнего брёвнышка, разрушив идиллический мир трудолюбивых монахов до основания. Для Карамазова их железная стена – что заборчик из пуха. Сдует, и не заметит.

Но выхода не было. Не рассказав, что они уже сделали, невозможно будет двигаться дальше.

– А вот тут, – сказал он, присоединяя провод коннектора к розетке на стене – я вам смогу помочь.

– Привет, аллигатор, – сказал он вслух. Но ответа не получил. Конструкт был мёртв.