Цитаты из книги «Андрей Миронов и я»

Сквозь густую рожь, И кого-то обнял кто-то, Что с него возьмешь, И какая нам забота, Если у межи Целовался с кем-то кто-то Вечером во ржи.

Только время, только время лечит насморк и любовь.

– А ты, знаешь, ты еще не созрел до брака. – Почему? – Потому, что ты голую меня любишь больше, чем одетую.

Всего на свете двое есть – смерть да совесть

как говорят в Одессе: «Не мне вам говорить, не вам меня слушать».

расишься? – Андрюша, это некоторый полет над обыденностью, дендизм, перед тем как лечь спать – умоюсь. – Танечка, надо быть скромнее. – Ты меня все время редактируешь! – взорвалась я. – Знаешь, что такое телеграфный столб? Это – отредактированная елка. И

Он сразу втянет меня на орбиту рассуждений о том, как это сложно… и что он сам еще не знает… вроде он тоже не совсем взрослый… Или просто заорет: «Нет! Нет! Нам еще рано!» Почему у меня все так сложно? – с этими мыслями я с

свои многочисленные обещания написать мне письмо. Я не в претензии, отдыхай, наслаждайся морем и жизнью. Я приехал сюда только 12 числа, так как, естественно, кино меня задержало, но здесь прекрасно, погода пока очень жаркая, купаюсь, мало разговариваю и общаюсь. Все-таки меня не забывай, черт знает, что может еще с нами произойти. Просить тебя быть сдержанней, и скромнее, и серьезней бесполезно даже в Москве, ну а уж там, среди цикад, кипарисов и черных усов, это вообще бесполезно, поэтому я себя не обольщаю. Будь здорова, не забывай. Целую тебя, Андрей. На обратной стороне конверта вопль в форме шутки: «Жду ответа, как луна ждет ракету». Письмо второе М

Сказал жене, что едет в командировку на неделю. Жена его собрала, и он уехал… на второй этаж. Вечером собралась компания с ее работы, пили, пели, гуляли, потом все разошлись. Он переоделся в пижаму и только собрался нырнуть в постель, как она ему говорит: «Милый, вынеси ведро в мусоропровод!», и он в пижаме, уже поздняя ночь, пошел выносить. Выбросил мусор в мусоропровод, вошел в лифт, нажал кнопку десятого этажа и позвонил в дверь собственной квартиры. Открыла заспанная жена, а он перед ней – в пижаме, пьяный, с пустым помойным ведром! Вот это рефлекс! Магистр для эффекта прощания заголосил свою любимую песню:  Из-за острова на стрежень,На простор речной волны…  Пел громко, белым голосом, как поют русские в деревне. Потом, чтобы запомнить эту ночь и зная, как Андрей трепетно относится к видимым предметам, он один за другим с балкона седьмого этажа стал вышвыривать складные стулья. Потом все вместе в восторге от такого залихватского жеста неслись гурьбой вниз, подбирали с улицы эти самые стулья, с такой же скоростью летели обратно в лифт, поднимались, вбегали в квартиру и опять швыряли складные стулья с седьмого этажа вниз, на землю. Светало. Устав от этой игры, я выкрикнула: «Купаться!» В Москве-реке! Не успела я договорить слово «реке», как мы уже все сидели на двух машинах и ехали по направлению к Филевскому парку. Разделись и бухнулись в воду. Обновленные, свежие после купания, поднимаемся и идем мимо новостроек. Окна темные, улицы пустынные – город спит. И тут Магистр складывает руки рупором и кричит что есть мочи: «Подъем! Подъ-ем! Подъ-ем!». Этого нам показалось мало, и чтобы было, что вспомнить, мы помчались на Воробьевы горы. Стоим кучкой на самой высокой точке Москвы – мгновенно вынимаются из карманов деньги, поджигаются, и мы, восторженные, в который уже раз условно кремируем изображенного на

Пушкина – «Желание славы», «Из Пиндемонти», «Признание