Глава четвертая

Получив от тети все разъяснения на тему отношений между мужчиной и женщиной, Олечка успокоилась, и, конечно, вопрос о неминуемой и срочной женитьбе отпал для нее сам собой. Но однажды вечером, когда у тети Оли был спектакль и Олечка была в квартире одна, раздался звонок в дверь. На пороге стоял Миша. Вид у него был решительный.

– Я договорился, – важно сообщил он. – Завтра нас обвенчают.

– А я думала, ты забыл, – растерялась Ольга.

– Нет, дорогая, я не забыл. А ты?

– Нет, конечно, нет, – пролепетала Ольга, хотя хорошо понимала, что лучше было бы ей сейчас дать по поводу женитьбы отрицательный ответ.

Сердце ее бешено билось от близости какой-то надвигающейся опасности. Любила ли она его? Да. Хотела ли она за него замуж? Конечно, да. Но таким ли образом? Однозначного ответа на этот вопрос не было. Но тут Миша обнял ее, поцеловал, как и тогда в кулисе, и опять пол поплыл у нее под ногами. Да-да! Она хочет быть его женой!

– Может, все-таки сначала поговорить с родителями? – робко спросила она, когда пол встал на место.

– Зачем? Они никогда не дадут на это согласие. Моя мать тоже будет против.

– Почему ты так уверен? Ну, хотя бы познакомь меня с ней…

– Ни к чему. Это делу не поможет. Она все равно будет против. Итак, завтра!

– Завтра?

– Завтра.

Все было так необычно и так походило на какой-то увлекательный спектакль или французский роман, что Ольга даже не вполне отдавала себе отчет в том, что собирается сделать. Был в этом поступке и туманный романтизм, и легкий авантюризм. И то, и другое всегда привлекало ее натуру.

⁂

На следующий день, а именно 3 сентября 1914 года, она проснулась рано, надела выходную бархатную юбку, белую блузку, лаковые туфельки, положила в небольшой саквояж паспорт, принадлежности для умывания, духи, немного белья и одно платье, чтобы было хотя бы во что потом переодеться, тихо выскользнула из квартиры, поймала на бульваре пролетку и поехала, как и договаривалась с Мишей, к Патриаршим прудам в Ермолаевский переулок. Было всего семь утра, и на улице, кроме Миши, никого не было.

– Гони, – крикнул он кучеру, заскочив в пролетку, и уверенно, как истинный ее владелец, поцеловал свою очаровательную семнадцатилетнюю невесту.

Церковь была крошечной, в десяти километрах от Москвы. Перед церковью стояло несколько крестьян со свечками в руках. «Как на похоронах», – мелькнуло в голове Ольги. Батюшка и два шафера ждали их внутри. Михаил протянул священнослужителю паспорта.

– А письменное разрешение от родителей? – потребовал тот.

– Я ведь предупреждал, что этого не будет, – удивился Михаил. – Мы же с вами договаривались!

Батюшка повертел в руках Ольгин паспорт и произнес:

– Девушка несовершеннолетняя. В соответствии с церковными предписаниями я все же настаиваю…

– Ладно. Есть у меня разрешение, – сказал Миша и протянул конверт.

Заглянув в него, батюшка удовлетворенно улыбнулся.

– Вот так-то лучше. Теперь, когда все документы в порядке, можем начинать.

– Откуда у тебя разрешение? Ты его подделал? – испуганно прошептала Оля, наклонившись к жениху.

– Там двадцать пять рублей, – усмехнулся Миша.

То, что священнослужитель, наместник Божий на земле, оказался обыкновенным взяточником, как-то сразу отрезвило девушку, и приключение с венчанием сразу перестало ей нравиться. И эта церковь, и этот нечистоплотный поп, и эти незнакомые шафера, да и крестьяне со свечками перед входом в церковь разом превратились в плохой сон. Его надо прервать! Прервать немедленно! Господи, сделай что-нибудь, чтобы это венчание не состоялось!

– Начинайте, – между тем нетерпеливо сказал Михаил. – И так много времени потеряли.

– В таком важном деле нельзя торопиться, но коли вы так настаиваете… – произнес священник и взял руку Миши в свою. – Теперь вы, невеста, дайте мне вашу руку.

Поп, положив руку Михаила сверху руки Оли, накрыл их епитрахилью, благословил зажженными свечами, которые ему подал служка, и произнес молитву.

Начался обряд. «Еще можно все остановить», – мелькнуло в голове Оли, но почему-то она этого не делала, а как завороженная выполняла всё, что говорил священник.

Когда уже перед аналоем священнослужитель произнес: «Имеешь ли ты, Ольга, искреннее и непринужденное желание быть женой этого Михаила, которого видишь сейчас перед собой?» – Ольга поняла, что это был ее последний шанс, но и его она упустила, ответив: «Да».

Потом они троекратно обменялись кольцами и поцеловались. Всё! Назад путь был отрезан.

Хора не было. Всё было поспешно и нерадостно. Колокола не звонили.

– Ну наконец-то всё кончено. Едем домой, – произнес Миша.

– К тебе?

– А куда же еще?

– А твоя мама в курсе?

– Да. Я ей наказал сделать праздничный обед в связи с моей женитьбой, когда уходил утром.

– И как она отнеслась к этому? – с опаской спросила Ольга.

– Не знаю. Я сказал и вышел. Она ничего не успела ответить.

Глава пятая

Ольга впервые переступила порог квартиры, в которой проживал Михаил с матерью и своей нянькой Маней. Встречала их только нянька.

– Уж больно красива, – неодобрительно произнесла она, оглядев Ольгу с головы до пят.

– А мать где? – спросил Михаил.

– Лежит. Как ты, негодник, огорошил ее своей женитьбой, так она и слегла.

Миша тут же направился к матери, а Маня, обратившись к Ольге, сурово произнесла:

– Ну, чего стоите-то? Проходите.

Квартира показалась Ольге мрачной и очень душной. Был яркий солнечный день, но здесь это не чувствовалось. Шторы какого-то грязного серого цвета наполовину прикрывали плотно закрытые окна в гостиной. Даже форточки были закрыты. Дверь в комнату Михаила была расположена между большим хмурым диваном с высокой спинкой и черным пианино, крышка которого была почему-то открыта, и белые клавиши смотрелись в этой полутьме, как зубы во рту какого-то чудовищного зверя.

– Проходите. Как я понимаю, вы теперь здесь жить будете, – произнесла Маня, проводив ее в Мишину комнату и поставив ее маленький баул на пол. – Располагайтесь. А я пойду стол накрывать. Обедать будем.

Маня ушла, и Оля осталась одна. До чего же маленькая эта комнатка! А кровать! Как же они с Мишей поместятся на ней вдвоем? Шторы в комнате были того же серого цвета. Ольга подошла и раздвинула их. Она хотела распахнуть и оконные рамы, но они оказались заклеенными еще с зимы. Ольга подвинула к окну стул, забралась на него и открыла форточку. В комнату ворвался ветерок, а вместе с ним и легкий поток свежего воздуха. Настроение у Ольги было и так нерадостное, а теперь испортилось еще больше. Как она сможет жить в затхлой атмосфере этого дома? Глупость ее поступка становилась всё более очевидной. Вошел Миша. На его лице читалось явное беспокойство.

– Пойдем, я тебя с матерью познакомлю.

– А как она?

– Ничего. Привыкнет, – буркнул он.

Оля сразу поняла, что встреча со свекровью не предвещает ничего хорошего. И действительно, от Натальи веяло не просто холодом, от нее исходили лучи ненависти. Как же! Ее любимого Антона свела в могилу и погубила столь ненавистная ей Ольга Леонардовна Книппер, а теперь еще и ее племянница явилась погубить ее сына. И что эти Книпперши так вцепились в род Чеховых? Не нужна эта красавица ее Мишеньке. Не для нее она его рожала, растила и лелеяла. Не желает она делить ни с кем свое любимое чадо. У Миши было много разных женщин до этого. Некоторых он даже и в дом приводил на ночь, но Наталья знала, что все это несерьезно. Она даже гордилась победами своего сыночка. Но теперь… Теперь он привел не очередную девицу. Он привел жену. О, как люто Наталья ненавидела ее!

– Хорошо, – процедила она сквозь зубы, когда Миша представил ее. – Познакомились. Теперь идите к себе. Дайте мне одеться. Скоро обедать будем.

Но обедать не получилось. Только молодожены вошли в свою комнату, как раздался непрерывно дребезжащий дверной звонок, и с криками в квартиру ворвалась Ольга Леонардовна.

– Где они? – кричала она, оттолкнув Маню, открывшую ей двери. – Где? Выходи, подлец! Немедленно выходи!

Миша сразу же бросился в прихожую, дабы предотвратить проникновение тетушки в глубь жилища, но тут же получил такую пощечину, что звон от нее раздался по всей квартире. Олечка затряслась от страха, Маня истово перекрестилась, а Наталья злорадно ухмыльнулась. Один лишь Миша держался мужественно и независимо, хотя щека его и горела ярко-красным цветом.

– Немедленно приведи сюда Ольгу! – истерично кричала актриса.

– Вы не смеете. Она теперь моя жена перед Богом. Вы ей теперь не указ!

– Смею, подлая твоя душа! Девочке всего семнадцать! Да как ты только додумался исковеркать ей жизнь?! Убить тебя мало! Где Ольга? Где она? Оля! Оля! Немедленно ступай домой! – пыталась прорваться дальше передней Ольга Леонардовна, но Михаил стоял насмерть, перегородив ей проход в квартиру.

А Ольга сидела в это время в комнате Миши и все еще тряслась то ли от страха, то ли от понимания глупости своего поступка, за который теперь придется отвечать перед родными.

– Никуда она с вами не пойдет, – кричал Миша. – Она моя жена и останется со мной!

– Не бывать этому! – хрипло выкрикнула Ольга Леонардовна и вдруг, внезапно побелев, упала в обморок.

– Маня, – перепугался Михаил, – нашатыря, быстро.

Маня помчалась в комнату к Наталье, где находилась аптечка, схватила ватку, баночку с аммиаком и опрометью бросилась спасать актрису. Наталья, уже одевшись, сидела в кресле у окна, пила успокоительные капли и радовалась. Вот увезет сейчас эта истеричка свою племянницу к себе, и заживут они с сыном вдвоем по-прежнему. А развод можно будет получить легко. Девчонка и впрямь еще несовершеннолетняя. Не имел никакого права священник без разрешения ее родителей совершать обряд венчания.

А в прихожей между тем продолжала разыгрываться драма. Но сколько бы актриса ни кричала, ни падала в обмороки и как бы она Мишу ни обзывала, он ее дальше порога в квартиру не пускал. Наконец, устав от всего этого, Ольга Леонардовна крикнула: «Оля! Ты меня слышишь? Я не отступлюсь!» – и ушла, громко хлопнув дверью.

Миша зашел к себе в комнату, подошел к плачущей жене, свернувшейся калачиком на узкой постели.

– Не бойся, – сказал он. – Ничего они нам не сделают. Я тебя не отдам.

– Ты меня любишь? – всхлипнула Оля.

– Конечно, люблю, – ответил муж и прилег рядом. – Я тебя очень люблю.

Немного помолчали, потом Михаил вдруг резко поднялся.

– Пойдем, выпьем вина. Нервы успокоить надо, – проговорил он и вышел.

Ольга осталась одна. Ей было ужасно одиноко и неуютно в этой чужой квартире. Так и лежала она, плача и свернувшись калачиком, пока вновь не раздался дверной звонок. Ольга встала и слегка приоткрыла дверь в гостиную. Неужели тетя Оля с подкреплением? Но, прислушавшись, поняла, что тети Оли нет. В прихожей был лишь один Сулержицкий.

Леопольд Антонович Сулержицкий – режиссер МХТ и преподаватель студии, в которой в основном и раскрывался талант Михаила Чехова, был непререкаемым авторитетом. Его нравственная чистота и убеждения, его вера в добро и труд привлекали как его учеников, так и мастеров сцены, включая Станиславского с Немировичем. Между собой все в театре звали его просто Сулер. Он это знал и не обижался.

– Вас Ольга Леонардовна прислала? – удивился, увидев его, Миша.

– И она, и Константин Сергеевич звонил, – произнес Леопольд Антонович. – Нехорошо. Нечестно. Получается, что вы, Миша, вор. Вы украли девушку.

Услышав это от человека, которого он так сильно уважал, Миша смутился. Ему стало совестно.

– Мы любим друг друга, – сказал он как бы в оправдание.

– Понимаю. Но Оля еще совсем юна, и вы не должны препятствовать ее разговору с Ольгой Леонардовной. Они должны встретиться.

– Встретиться можно, – тут же согласился Михаил. – Но только она моя жена, и жить теперь она будет со мной.

– Это не мне решать, – сказал Сулержицкий. – Я только хотел бы отвезти вашу жену к Ольге Леонардовне поговорить.

– А затем привезете ее обратно?

– Привезу.

– Обещаете?

– Обещаю.

Михаил знал, что Сулер всегда держит слово, а потому не противился.

– Оля! – позвал он жену.

Ольга послушно вышла, дала Мише поцеловать себя и безропотно поехала с Леопольдом Антоновичем. Ехала она в тревоге от предстоящего разговора. Она боялась своей тети. Но, в конце концов, что тетя может ей такого страшного сделать? Покричит-покричит, да и всё. Не съест же?

Но тетя Оля не кричала. А даже наоборот, говорила сдержанно и, как показалось Ольге, даже спокойно.

– Между вами уже была близость? – спросила она.

– То, о чем ты мне рассказывала?

– Да! Именно это.

– Нет. Мы только целовались.