– Господи, помоги мне вытерпеть всё, что ты отпустил мне… – пробормотал A'vel едва слышно.

– Что он говорит? – спросил один из мучителей.

– Этот парень – русский. Читает русский рэп, – ответил другой.

– Ничего подобно. Не рэп. Это хард-рок…

– Ерунда, у русских нет рока…

Некоторое время двое пререкались относительно музыкальных стилей. Превозмогая ноющую боль в плечах, A'vel всё-таки осознавал, что они говорят по-английски. Причём для одного из них английский являлся как бы родным языком. Другой же слова чудовищно коверкал – и «hard rock», и даже «rap», но этот второй всё же был не русским. A'vel слышал и иные голоса. Откуда-то из-за пределов его боли и смятения доносились вопли, которые, впрочем, не удивляли его. Ведь люди всегда кричат, когда им больно или страшно.

– Посмотри, какая у него татуировка… – проговорил второй голос на ломаном английском.

– Фашист. Такого добра по всей Европе хватает. А ну-ка…

И A'vel почувствовал под ногами твёрдый пол. Боль в плечах ослабела. Теперь он мог видеть каменный пол и твёрдо стоящие на нём ноги своих мучителей. Пнуть ногой в колено одного, а другого…

– Наденьте ему на голову мешок. Не так! Сначала связать ноги. Да не переусердствуйте. Это сын русского олигарха Grechishnikov. За него нам положен большой хабар.

Ба! Да вот и третий. Командир.

Его крепко держали за шею, не давая поднять голову и увидеть лица. Ему замотали ноги скотчем и обмотали голову тряпкой, оставив открытыми лишь нос и рот. Его не убьют, но потащат в Газу. Похоже, он крупно влип. A'vel застонал. «Я не фашист!» – захотелось крикнуть ему, но челюсти свело судорогой, и он мог лишь стонать и рычать, как и полагалось при данных обстоятельствах. В утешение ему поднесли горлышко пластиковой бутылки, и он напился.

Вода оказалась газированной и тёплой – такая же дрянь, как и его дела.

– Мне жарко! Протрите лицо! – проговорил A'vel тоном капризного ребёнка.

Надо же узнать, какова будет реакция на его каприз. Ведь он Grechishnikov, а не какой-нибудь там Ицхак Менахем. И тут, наконец, его мучители допустили ошибку. С его глаз сдёрнули ткань. И пока чья-то резкая рука отирала с его лба и щёк засыхающий пот, он успел рассмотреть всех троих, а рассмотрев перестал бояться. Разношёрстая компания: англичанин, турок, еврей (это он говорил по-английски с ужасающим русским акцентом). В придачу к трём горе-головорезам подросток араб с перекошенными сколиозом плечами и ангельски кротким лицом. Это он отёр с лица A'vel пот. Это он смотрит на A'vel с досадным старческим состраданием. Всё понятно! Этим людям нужны деньги его отца, а не его жизнь.

* * *

У Мананы Габриадзе в Израиле родных никого, зато есть хорошая работа в хорошей семье. Родители молодые и не слишком притязательные, без этих новомодных штучек, разнополые, одного возраста, с высшим образованием, хорошим достатком и очень аккуратные в быту. Старший ребёнок уже почти школьник, странный немтырь, но уже разбирает буквы. Младшая девочка очень спокойная, с хорошим аппетитом. Ест всё, что ни подашь. Спокойно спит по ночам. Манана Георгиевна занималась с детьми рисованием, лепкой и разными развивающими играми. В этом деле ей очень помогал двадцатилетний педагогический опыт. В родном Цхалтубо она наработалась учителем младших классов за нищенское вознаграждение. День проводишь в школе, где в классе 35 горлопанов, а вечером ухаживаешь за курами и продаёшь на базаре домашнее вино – иначе не выжить. Зато здесь, в Ашдоде, за такую-то лёгкую работу Манана Георгиевна получала еженедельно и без задержек вполне приличную плату, часть которой отправлялась в Цхалтубо. А кроме платы ей полагался ещё и стол, и крыша над головой. Жила она со своими работодателями дружно. Питалась с ними за одним столом самой лучшей в Ашдоде пищей. И это в то время, когда в интернете и по ITON-TV каждый день писали и говорили об экономическом кризисе и общем падении доходов.

Манана проработала у русских москвичей около полугода, когда в конце сентября 2023 года молодые супруги отправились в кратковременную экскурсию в Европу. 7 октября застигло их на теплоходе, совершающем гастрономический тур по Рейну. В те первые, самые страшные недели, Манана заваливала своих нанимателей паническими сообщениями в WhatsApp: «Два часа перед рассветом провели в бомбоубежище», «Тиша плачет по ночам. Мне кажется, он хочет к маме», «Сегодня ракетная опасность длилась пять часов» и тому подобное. Молодые родители рвались к своим детям всей душой, но авиакомпании отказывались менять их обратные билеты, купленные на 21 октября на более ранние даты, а потом Lufthansa, Ita Airways и Wizz Air Malta до бесконечности откладывали и откладывали вылет. В итоге Саша и Настя, находясь уже на грани нервного срыва, прибыли на свою виллу на проспекте Ирушалайм только 28 октября.

Человек ко всему привыкает. К хорошему – быстро и легко. К плохому – подольше и с негодованием, но приспосабливается как-то. Вот и их маленький мирок, вращающийся вокруг забот о двух детях, снова вошёл в какую-то колею. Изюминкой этого их нового образа жизни являлись почти ежедневно повторяющиеся сигналы ракетной опасности, к которым они тоже привыкли, но которыми не пренебрегали.

Шаткое благополучие Мананы Георгиевны рухнуло в тот вечер, когда её работодатели исчезли в одночасье вместе с обоими своими детьми. К утру, не находя себе места от беспокойства, в одном из ашдодских чатов русского Телеграмма, Манана нашла сообщение об очередной террористической атаке, совершённой на пляжный бар в Ашдоде. Целью атаки являлся сынок какого-то русско-украинского олигарха, которого якобы похитили предположительно боевики ХАМАС с целью получения выкупа. Однако под горячую руку террористов попали и обычные граждане. Кто-то пострадал и был госпитализирован, а кто-то бесследно исчез.

Дождавшись утра, Манана Георгиевна отправилась в упомянутому бару, который конечно же оказался оцеплен полицией. Вокруг оцепления собралась довольно плотная и, по израильскому обыкновению, весьма говорливая толпа, состоящая в основном из женщин.

Среди полицейских-мужчин оказалась одна женщина. Женщина-полицейский и женщины-зеваки оживлённо переговаривались друг с другом. Прислушиваясь к их разговорам, Манана Георгиевна воспряла духом. Раз они общаются на русском языке, значит, и думают на русском, значит, хоть немного да русские. А у русских говорят так: на миру и смерть красна. Эта поговорка о коллективизме, о том, что бремя беды, переживаемой вместе (миром), легче. А радость, переживаемая вместе, радостней, ярче что ли.

Полицейская униформа очень идёт блондинкам. Особенно если из-под шлема вот так вот живописно выбегает светлая коса, придавая облику полицейского офицера специфическую женскую воинственность. Вокруг офицера (или офицерки, как выражаются некоторые феминистки) собрались зеваки, в основном перепуганные старухи, ищущие своих более молодых родственников, но попадались и молодые с причёсками неоновых оттенков, затянутые в кожу, с пирсингом. Наверное, так должны выглядеть поклонницы похищенного рэпера. Манана Георгиевна глазела на толпу.

Манана Георгиевна смотрела на полицейского-женщину, не отрывая глаз. Разинув в сосредоточенности рот, она буквально впитывала каждое её слово, иногда переспрашивая и уточняя что-то у женщин из толпы. Так, через несколько минут ей удалось более или менее восстановить хронологию событий того ужасного вечера.

1. В тот вечер в баре выступал русскоязычный рэпер. Манана Георгиевна слышала, как её хозяйка Настя покупала билеты, договаривалась по телефону. Оплачивала через интернет.

2. В тот вечер, уходя из дома, они упоминали о концерте русскоязычного рэпера, начало которого планировалось на 19 часов, и предупредили Манану, что вернутся позже обычного.

3. Событие, называемое женщиной-офицером «террористической атакой» произошло за несколько минут до начала концерта с подрыва гранаты со слезоточивым газом. Террористы не стреляли по посетителям бара до тех пор, пока из помещения не были вынесены какие-то свёртки. Судя по тому, что полтора десятка людей бесследно пропали, это были завёрнутые в чёрные пакеты тела заложников, которые как попало складировали на небольшой яхте. Последнее утверждение неточно, потому что вечер был дождливый, ветерок поднял на море неприятную рябь, прогнав всех с пляжа и пирса.

4. В настоящий момент известны имена и фамилии всех пропавших, потому что билеты на мероприятие, в том числе и из соображений безопасности, продавались только через интернет. Со списком можно ознакомиться на сайте…

Наименование сайта женщина-полицейский демонстрировала людям, поднимая над головой свой смартфон. С расстояния трёх – пяти метров непросто что-то разглядеть на экране смартфона, но люди передавали друг другу название сайта из уст в уста. Кто-то помог Манане Георгиевне зайти на нужный сайт с её гаджета. Кто-то нашёл в опубликованном там списке нужные ей фамилии. Полученная информация, с одной стороны, её успокоила, а с другой – ещё больше взволновала.

Так Манана Георгиевна стояла одна среди бубнящей толпы, оцепеневшая и с совершенно пустой головой. От безысходности она прислушивалась к разговорам, присматривалась к лицам. Все эти люди являлись в большей степени либо русскими, либо ашкенази и чувствовали себя одной семьёй, с общими представлениями о добре и зле, с общими целями, а теперь и с общей бедой. Действительно, в то утро перед кафе собрался некий параллельный Израиль, чуждый обычной склочности семитов, далёкий от ортодоксальной религиозности, свой, советский. Действительно, в тех местах, откуда они все родом или откуда родом их родители, и ашкенази, и грузины, и езиды, и ассирийцы, национальность – явление относительное. Советский человек – это особый человек. Зачем мелочиться, зацикливаясь на национальности? Свои так свои. Уж точно не чужие.

– Какая беспечность! – проговорила одна женщина из толпы, по виду совсем русская. – Куда смотрят ЦАХАЛ и МАГАВ? Террористы пристают к пирсу Ашдода и похищают людей среди белого дня! Куда смотрят военно-морские силы?

– Было около семи часов вечера, – возразила первой вторая кумушка, по виду совсем ашкенази. – Семь часов вечера – это вам не день, Сара Израилевна. В семь часов вечера некоторые уже ложатся спать…

– Вам бы только спорить, Сонечка…

– …в государстве Израиль траур, а они веселились. Припёрлись на посиделки с детьми. Танцы-шманцы. Коктейли. Рэпер этот малохольный…

– А мне он нравится. Советские песни на стихи еврейского поэта Льва Ошанина…

– Не только Ошанина…

– В СССР все поэты были евреи. Высоцкий – еврей.

– Евтушенко не еврей.

– Откуда вам знать, Лиза. На улице Арие Бен Элизер живёт Саплюженко. И он, и его жена – чистые ашкенази. Их дедушка пострадал от Сталина…

На это месте в разговор старух вклинилась относительно молодая девушка с пирсингом в ноздрях.

– На стихи Евтушенко Авель тоже читает. «Любимая, спи, мою душу не мучай. Уже засыпают и горы, и степь…»

– А ещё он читал: «Я был, словно ветер над морем, ничей. Ничей! Ничей, как бегущий по скалам ручей. Ничей. Но тот, кто ничей, пропадёт без следа…»^[1] Там ещё припев есть. Под припев мы танцевали… – проговорила девица в дредах и коротенькой кожаной юбке. Левая её нога была сплошь покрыта цветной тату, хорошо просматривавшуюся через ажурное плетение колготок.

– Вот и дотанцевались…

– Не стоит их упрекать, Сара Израилевна.

– Вообще-то я Любовь Тимофеевна, и вы, Сонечка, это прекрасно знаете…

– Я шучу, Любочка.

– Ну и шуточки у вас!!! А у этой вот… танцорки с кольцом в носу ни стыда, ни совести. В государстве Израиль траур, а она танцует!

– А мне сложно осуждать танцующую во время траура молодежь, – парировала Сонечка. – Они просто берут пример с властей. И степень их вины в происходящем кратно меньше. Всё, кто врал и принимал ошибочные решения, прекрасно отдыхают на саммитах и форумах, улыбаются и шутят, когда по причине их решений каждый день гибнут люди. Высокопоставленных лгунов критиковать нельзя. А молодежь – можно, потому что эта война имеет все признаки феодальной: чем ниже ты находишься в социальной иерархии, тем больше должен ощущать войну.

– Ты, Соня, слишком образованная. Таких учить – только портить.

– Да, я закончила московский физтех…

– Советский физтех!..

Их спор прервало появление мужчины в полицейской форме. Смуглый, валоокий, этот говорил только на идиш. Мелкий и редкий дождик брызнул на испещрённые мелким текстом листки в его руках. Он принялся зачитывать имена пропавших без вести во время вчерашнего инцидента. Манана вздрогнула, услышав фамилию Сидоровых.