Пара с детьми становятся в хвост небольшой очереди сразу за A'vel. В их корзине бутылки с питьевой водой, пиво, чипсы, мороженое. Женщина конечно же обратила внимание на его дрэды и блестящие леггинсы, уделив особое внимание желтоватому бриллианту в его правом ухе. Лицо A'vel узнаваемо. Он выглядит в точности так, как на афишах, которым обклеены все столбы в Ашдоде.

Мамаша приблизилась к A'vel, и тот сразу смекнул, что перед ним русская. Причём русская из недавно приехавших, а не местная. Да и не еврейка она, а именно русская. Совсем русская, без местных изысков, связанных с частичным или полным объевреиванием. Однако женщина заговорила с ним на иврите.

– Мне очень понравился здешний пляж. Delila Beach, – проворковала она. – Сначала меня смущало, что за пляжем присматривает ливанская семья, но чуть позже разобралась, что они сильно отличаются от арабов. Современно одетые, темнокожая красивая девушка в футболке с красной звездой и странном, совсем не похожем на хиджаб, тюрбане, её отец, а может быть и дед, судя по повадкам, главный на этом пляже. Порадовало, что они заботятся о пляжных котиках, покупая им корм. Мужчина показал нам большой пакет корма в своей машине. Пляж чистый, так как мусор, ракушки и водоросли регулярно убираются. Море чистое, рыбаки ловят рыбу. До пляжа можно добраться на велосипеде. Мы живём в коттедже на улице Ирушалайм. До пляжа на велосипеде десять минут. Дороги в округе хорошие. А раньше я ездила на велосипеде чуть дальше, до Zikim Beach. Дорога тоже хорошая. Лес, птички поют. На поле пшеница зреет. Дорога ведёт к ближайшему кибуцу, а потому машин на ней немного. Да, я действительно ездила от Ашдода на велосипеде. Тут если по прямой, то километров восемь, ну а дорогами, конечно, дольше. И муж со мной ездил. – Её речь пресеклась. На глаза навернулись слёзы. – После седьмого октября я на этих пляжах не чувствую себя в безопасности, – быстро проговорила она.

Дети увивались возле её ног. Двойняшки или погодки – не разберёшь. Пол тоже не ясен. Оба в бесформенных одёжках радужной расцветки. A'vel ещё раз посмотрел на девушку. Белая, без гейских ужимок, без тату на лице, подтянутая, не жирная, задницей не тверкует. Лицо совсем русское, красивое, на безымянном пальце левой руки обручальное колечко с розовым ценным бриллиантом, однако мужик её на богача не похож. Просто какой-то Ваня, позабывший дома очки. Наверное, они из Новосиба или из Тюмени. До войны A'vel успел побывать и в Новосибирске, и в Тюмени, а потом…

– Мы недавно прилетели из Гамбурга, – угадав его мысли, проговорила девушка. – Пережили настоящий ад. Мы в Гамбурге, дети здесь. С няней бегают в бомбоубежище. Билетов до Тель-Авива нет… Ужас! Ужас!!!

При последнем восклицании муж красивой русской обернулся. A'vel заметил озабоченность и тревогу на его лице. Всё ясно. Жена истеричка – и он её боится. Только истерики сейчас не хватало! A'vel не выносил женских истерик.

– Какие милые детки! Близнецы? – быстро проговорил он.

– Нет.

– Погодки?

– Нет!..

– Всё равно, какие милые девочки! Какие платьица! Радужные оттенки сейчас в моде.

A'vel ожидал, что красивая мамаша растрогается. Как же! Известный рэпер A'vel заинтересовался её детьми. A'vel – звезда ночных клубов Тель-Авива, разумеется, только тех, где гужуется русскоязычная публика. Но всё-таки настоящая звезда. За билеты на вечер с его участием берут не менее €500. А это значит, что A'vel обскакал ренегата-Галкина. A'vel не любит ренегатов, потому что сам ренегат. A'vel не любит русских, но вынужден их терпеть, потому что они платят по €500 за вход в грязную прокуренную забегаловку, чтобы послушать, как A'vel читает рэп, периодически сбиваясь на мову. Ведь A'vel – коренной харьковчанин, а это важно. Родной его Харьков пострадал от обстрелов, и из-за этого A'vel, ненавидящий русских, снисходит до них. Но это лишь на время, до тех пор, пока война не закончится полной и окончательной победой Украины. И тогда русские будут болтаться на фонарях во всех городах мира, в том числе и здесь, в Ашдоде. Тогда перевешают всех, даже ренегатов, даже эту красивую бабу и её детишек, но пока ещё не время. A'vel улыбнулся детишкам, пытаясь польстить их красивой мамаше. Но не тут-то было. Красотка повернула рыло в сторону моря и нахмурилась.

– С чего вы взяли, что это платья? – проговорила она. – Эй, Сашка! Возьми детей на руки. Здесь слишком много народу.

Ах, вот оно что! Не Ваня, а Саша! Русский хрен вместо русской же редьки. Рот A'vel наполнился слюной, а мужчина тем временем послушно принял детей. Одного посадил на плечи, а того, что помладше, на сгиб правой руки. Их мать стояла рядом, роясь в своём рюкзаке, откуда она вскоре извлекла новенький блокнот и хорошую паркеровскую ручку. Благосостояние проявляется в мелочах: обручальное кольцо с ценным камнем, «паркер» с золотым пером – мелочи, казалось бы, однако при таких обстоятельствах любому станет понятно, что эти русские не из простых и бежали сюда не от нищеты, а скорее наоборот.

– Прошу вас! Автограф! – женщина протянула ему ручку и блокнот. – Мы с мужем восхищаемся вами. В такие непростые времена мы, pacificus, должны держаться вместе. Не правда ли?

A'vel, скрывая неприязнь, нарисовал на клетчатом листе мчащийся «ягуар» и вернул блокнот женщине. Та просияла. A'vel двинулся к выходу. Супруги переместились следом за ним из кондиционированного и прокуренного воздуха минимаркета в свежесть средиземноморского вечера, под моросящий дождичек. Вокруг A'vel тут же образовалась небольшая толпа. Саша, его жена и дети также оказались в плотном кольце фанатов украинского рэпа. Их снимали на телефон. К ним тянулись руки с просьбой об автографе. Улыбающиеся лица, восхищённые взгляды. Через минуту A'vel забыл своё раздражение. Ему нравилась популярность. Она единственная вдохновляла его. Не секс, не деньги. Только восхищённые взгляды. Как можно больше восхищённых взглядов!

Толпа подхватила их и повлекла к дверям ночного клуба, где горящая яркими огнями вывеска отбрасывала на мокрый асфальт багровые блики. Женщина прикрыла своего мужа и детей прозрачным плащом. Старший ребёнок на плечах Саши восторженно хохотал. Меньшой лукаво щурясь выглядывал из-за полы плаща. На пороге клуба опытные security отсекли восторженных, оставив рядом с A'vel почему-то только Сашу, его жену и детей.

* * *

Многодетный Саня оставался серьёзен и выглядел скорее настороженным, чем восхищённым. Ночная жизнь Ашдода явно не нравилась ему. Он предпочёл бы спокойный вечерок где-нибудь под кондиционером, и чтобы за окном орошаемая лужайка, и пение птичек, и какой-нибудь старый фильм поставить. По-настоящему старый, из советских.

– Вы любите советское кино? – спросил A'vel, переходя с иврита на английский.

– Говори по-русски, – ответил Саша. – Мы оба русские. К чему эти…

– Шо?! Я по-русски?

– А по-каковски? Ты же Авель Гречишников. Так?

– Ну!

– Баранки гну. Вот и говори по-русски.

Что это покорный Саша так надулся? Жену к A'vel ревнует? Или… Нет, не стоит с этим москалём бодаться. A'vel любит всех своих поклонников, вне зависимости от места их постоянной прописки и вероисповедания.

– Девчата у тебя что надо, – A'vel протянул руку, прикоснулся к краю радужной юбочки старшей из девочек, сидящей на плечах Саши. – А сам ты чёрт… От мобилизации скрываешься? Одобряю! Война – это зло.

– Послушайте, Авель! – воскликнула красивая мамаша (похоже, от этой ведьмы воистину нет спасения!). – Во-первых, не стоит называть наших детей девочками. Они ещё слишком малы и не определились со своим полом. Во-вторых, говорите уж лучше на иврите. Благородный язык израильтян не подразумевает посконного хамства носителей суржика.

– Шо?! Носителей чего?

– Моя жена называет тебя грязным хохлом, – прорычал Саша, на всякий случай отступая.

Симпатичное существо на его плечах весело расхохоталось.

– Ишь ты! С виду херувимчик, а на самом деле такой же чёрт, как папаша…

– Не трогайте моего сына! – взвизгнула мамаша.

– А-а! Так всё-таки значит сын? С парубка педика растите? – фыркнул A'vel.

A'vel брезгливо сплюнул и направился вглубь бара. Из пропахшего табаком полумрака доносились нестройные аккорды. Кто-то пытался воспроизвести на органоле первые такты второго фортепьянного концерта Рахманинова. На десятом примерно такте сбивался и начинал всё сызнова.

– Авель, водки хочешь? – крикнули ему.

– Я перед концертом не пью. Та и какая тут у вас водка… Это не водка, а дерьмо!

– Как какая? Русская, конечно. Не дерьмо. Попробуй!

A'vel оттолкнул протянутую руку с полной до краёв стопкой. Прозрачная жидкость расплескалась. Запахло алкоголем. A'vel матерно выругался и кинулся к небольшому, декорированному в стиле техно подиуму. Голоса у него за спиной пытались спрятать в многословии обиду, как мачту ретранслятора в стоге сена.

– Зря ты называешь мою водку дерьмом. Через Киргизию возят. Дорого выходит, зато настоящая… – проговорил первый голос.

– Отстань от него. У нашего Авеля корона на голове. Слышишь, как по потолку шкрябает? – ответил ему другой.

– Эй, Авель, ты чего такой злюка? – примирительно проговорил третий.

Что это за шваль у органолы? A'vel вышибает ногой табурет из-под чьей-то задницы.

– Тут всё моё! Этот чёртов бар мой! Музыканты – мои! Весь этот жидовский Ашдод мой! – вопит он. – Я весь этот хреновый Ашдод куплю, продам и снова куплю.

Ему досадно, что красивая мамаша озлилась из-за того, что он назвал её мужа трусом. От любви до ненависти один шаг – так, кажется, говорят русские? Но A'vel не русский. A'vel не какой-нибудь соевый из Москвы. A'vel похоронит русских и сыграет по ним реквием. Нет! Не реквием. Моцарт слишком изыскан для русских. Так! Теперь надо успокоиться. Дай Господь памяти.

A'vel играет первые такты. Мрачная и величественная, апокалиптическая музыка. Слишком русская для приморского шалмана в каком-то там Ашкелоне. Вот сейчас он им задаст! Сейчас он вжарит им вместо второго концерта Рахманинова «Фортецию Бахмут»! Чёртовы москали! В какой город ни приедешь – всюду их толпа. Кто в трёхцветный флаг оборачивается и патриота из себя корчит, кто, наоборот, к педрилам примкнул. Чёрт их разберёт, этих хитрых москалей. Сколько их давили, а они, как тараканы, опять лезут и всем своё навязывают. Вот и сейчас он хочет сыграть «Фортецию Бахмут», а на ум идёт второй концерт Рахманинова. Жесть!

– Авель! Авель!!! Тебе надо успокоиться. Билеты проданы все. Через полчаса будем пускать в зал. Авель, опомнись!

– Кто это у нас тут такой нервный?..

– Нервный, говорите? Да он просто псих. Он меня ни за что на пол уронил.

– Да, Авель бешеный, но музыкант от Бога. Слышите, второй концерт Рахманинова играет по памяти.

– Второй концерт очень подходит к нашей нынешней обстановке. Как фон для сирен ракетной тревоги. В самый раз.

A'vel всматривается в полумрак бара. На входе уже проверяют билеты. Светятся дисплеи дорогих смартфонов. Публика одета с подкупающей простотой. На запястьях некоторых дам не выходящие из моды теннисные браслеты. Скромное обаяние материальной состоятельности делает их обладательниц ещё более привлекательными. Грани бриллиантов ловят свет редких ламп. Светлячки, светлячки, светлячки… Блики бриллиантовых брызг скачут по стенам. Мужчины выглядят уверенно, солидно. Многодетный отец со своей женой приткнулся в углу. Младший ребёнок угомонился в объятиях матери. Спит, как херувим, несмотря на то что в баре довольно шумно и дымно. Светотехник включает свою установку. Разноцветные зайчики начинают свой разбег. Они роятся в полумраке зала, отражаются в гранях бриллиантов, множатся. Старший ребёнок русских смеётся. Сейчас загорится подсветка подиума. Тогда A'vel уже не сможет различить лиц, находящихся в зале.

Он замечает Мириам в последний миг. Мириам – девушка с иконописным ликом, слишком эфемерная, слишком возвышенная для взвинченной обстановки бара. Какими судьбами она оказалась здесь? €500 за вход – немалая цена для девушки, которая зарабатывает на жизнь, убирая пляж. Зачем она заплатила столько? A'vel готов читать ей рэп с вечера до утра на любом из пляжей Ашдода бесплатно, стоит только ей захотеть. А если не рэп, то он будет петь у неё под окном «Луч солнца золотого». Эх, отыскать бы только то окно!

В последний момент A'vel заметил в руках у Мириам объёмистую коробку, полную тюльпанов. Жёлтые, сиреневые, розовые и даже голубые. Откуда взялись тюльпаны в ноябре? A'vel почувствовал болезненное трепетание, словно сердце сбилось с ритма и хочет пробить грудную клетку. Так всегда бывает, когда A'vel чувствует опасность. Ему от роду 27. Ему рано умирать. Да и зачем умирать, если тюльпаны так прекрасны?

Мириам двигается к подиуму, лавируя между столиками. Почти все места уже заняты. Посетители бара расположились, удобно вытянув ноги, и Мириам перешагивает через них. А сердце A'vel бьёт тревогу, алармирует, предупреждая его о неведомой опасности. Опасность исходит от Мириам… Нет, этого не может быть!..

А Мириам уже совсем близко. Она склоняется, чтобы поставить коробку у его ног. Смотрит на него снизу вверх. Её восхищённый взгляд приправлен лукавством, но совсем чуточку. Какая же она всё-таки удивительная, странная, чудесная. Её кожа на ощупь – китайский шёлк. Её глаза – плоды шелковицы. Её движения – изысканный танец, непостижимый, как русский классический балет. Что же может означать её появление в баре с этими тюльпанами? A'vel замечает приколотую к картону бумажку. Половинка писчего листа и на ней по-русски написано всего два слова: «Для тебя».

Всё хорошо. Всё просто отлично. Поставив у подиума коробку, девушка пятится ко входу в бар. Наверное, она стесняется оставаться у ярко освещённого подиума, предпочитая спрятаться в тени.

Нет, это невозможно!

В ушах у A'vel звучит голос звукооператора. A'vel срывает наушники и тут же натыкается на изумлённый взгляд ударника. Клавишник и оба гитариста уже на местах. Звукооператор и мастер по свету за пультом на противоположном конце зала, у входа. Оба смотрят на него с недоумением. Нет, A'vel не принимает наркотики, не страдает психическими расстройствами. Немного обычного для сколько-нибудь популярных артистов нарциссизма. В остальном A'vel – нормальный парень, спортсмен, почти поэт, и он не хочет умирать, а поэтому он должен выбросить дар Мириам из бара. Ах, нет! Он не должен, нет, не должен, ни при каких обстоятельствах не должен прикасаться к коробке с тюльпанами. Разум A'vel мечется в поисках выхода. Сердце его бесится в панике, понимая, что выхода нет. Наверное, так чувствует себя человек, оказавшись в аду…

A'vel оглядывает бар. Взгляд его натыкается на беззаботные лица. Софиты над подиумом пока не зажжены, и зрители видят лишь его замершую тень, просто очертания тела без лица. Зато он отлично видит их лица. Катастрофически беззаботные лица. Несчастные грешники! И траур, объявленный в Израиле, им нипочём. Взгляд A'vel то и дело натыкается на красивую русскую мамашу. Она с каким-то обречённым видом прижимает к себе дитя в ярких радужных одёжках. Так же сидели под трибунами Колизея первомученики раннего христианства, не ведая о том, к чему их готовят, зачем поведут на арену. И была среди них матрона с детишками, которых свирепый легат кинул в пасть львам.

Сначала A'vel услышал хлопок – не слишком громкий, но резкий звук, подобный издаёт обычная новогодняя хлопушка. Через мгновение он перестал видеть зал. Зрение застило густым молочным дымом, и несколько долгих мгновений он не видел ничего, кроме этого едкого дыма. А потом, ощутив резь в глазах, он перестал видеть и его. Горло сдавил спазм. Он начал кашлять. Слёзы брызнули из глаз. На некоторое время им овладела паника. Он понимал, что мечется и вопит. Понимал, что так делать нельзя, но не мог с собой совладать. Он слышал крики и трескотню – кто-то поливал из автомата. Кто-то протяжно и истошно выл. A'vel успел повоевать и знал, как воет и стенает раненый, смертельно перепуганный человек. Совладав с собой, он попытался как-то на ощупь отыскать дорогу в туалет. Накат паники не отшиб до конца память: в туалете для работников бара есть небольшое оконце. В хаосе происходящего A'vel быстро встал на верный путь, и ему удалось выбраться из помещения бара в служебный коридор, куда слезоточивый газ пока не просочился. Туалет он не нашёл, но каким-то образом всё же оказался на кухне, где нашлась и огромная оцинкованная мойка и кран с водой. A'vel промывал глаза, когда его прихватили. Железная хватка. Болевой приём – и вот он беспомощный висит в воздухе, едва касаясь пола подошвами ботинок. Он воспринял своё положение хладнокровно, несмотря на боль в плечевых суставах и общее беспомощное положение. Он, конечно, способен сопротивляться, но сейчас для этого не самый подходящий момент. Он дождётся своего часа и тогда им задаст. А пока он даже не в состоянии рассмотреть своих мучителей.