Галлюцинации
(катрен)
Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну отметьте:
Спойте мне песню о Данте
И Габриэле Россетти!
Н.С. Гумилёв
Снова мерещится Данте
В каждом любовном сонете,
Тихо стоят секунданты
В снежно мерцающем свете…
Мне, вдохновенные музы,
Снова мерещится Данте…
Круг наш, по-прежнему, узок,
Шире бы круг, да куда там!..
Дальние дали и даты
Ждут откровенной дуэли…
Снова мерещится Данте
Мне в непроглядной метели!
В снежно мерцающем свете
Так растворяешься сам ты,
Что в Габриэле Россетти
Снова мерещится Данте!..
Галлюцинации II
Музы, рыдать перестаньте,
Грусть вашу в песнях излейте,
Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.
Н.С. Гумилёв
Времени не существует,
Звёзды сгустились в пространстве…
Может, затем и живу я,
Может, затем этот транс – порт,
Переносящий в эпоху
Строчками, мыслями, чувством,
Чтоб ощутить, как неплохо
Быть сопричастной искусству!
Чтобы из тьмы выводили
Зыбкие контуры влажность –
До прозерпиньих идиллий,
Всё остальное – неважно!..
Чтобы из тьмы аллегорий
высветить нежность овала –
Нужно love story ускорить,
Чтобы зима миновала…
Чтобы земля завертелась
Стрелкой секундною шустро,
Чтобы напомнило тело –
Что говорил Заратустра!..
На допотопной кассете
Моцарт – для флейты анданте…
Хватит рыдать о Россетти,
Спойте мне, музы, о Данте!
Баллада об Ахматовой
Цветы – остатки рая на земле…
И тот цветок, что прямо в душу глянет –
Заставит распуститься и сомлеть,
И увлажнит слезами скромный глянец…
Ахматовой пленённый Модильяни,
Пиша очередной её портрет,
Сияньем солнца изнутри согрет,
«Жизнь состоит в дареньи…» – начертает.
Пусть угловат любви его предмет –
Божественными наделён чертами!..
Что семь веков промчатся, что семь лет –
Царить в твоих рисунках, итальянец,
Ей суждено! Не каждому суметь
Цветок увековечить на поляне,
Но аромат, что навсегда стеклянен –
Акума. Или ей Париж во вред?
Тяжёлый сон, что петербургский бред,
Она стихами толковать устанет…
Вещуньин облик тысячей примет
Божественными наделён чертами!..
Что – Гумилёв? Не запретишь всем лезть
«Чудовищам», хмельным от возлияний,
К супруге, что забыла о семье
И растворилась облаком в кальяне!
Без памяти цветок любви увянет…
И пьяный гений, в дыме сигарет,
Болотнолицый, словно очерет,
Промолвит: «Эта баба – на черта мне?»
Остаток рая, если рая нет,
Божественными наделён чертами!..
Envoi:
И если жизнь – дорога в Назарет,
Остатком рая вспыхнет на заре
С поэзией бессмертной в сочетанье…
Дарящий жизнь цветения поре
Божественными наделён чертами!
Николаю Гумилёву
Все ангелы: и Эдгар Аллан По,
И Гауф, и Рэмбо, и даже Киплинг
Столпились за спиной его слепой
И «капитанских» шуток солью сыплют:
«Ну, что нам смерть? Ведь это же – игра!
Ты встанешь, нерастрелянный, с утра,
На шею намотаешь серый шарфик,
И призрачные лопасти винта
Твой бриг под знаком Южного Креста
Умчат к священным пальмам знойных Африк!..»
Но тут влезаю я в их разговор
И в бредни романтических скитальцев:
«Я привела к тебе, – смотрю в упор, –
Бенгальцев, гватемальцев и непальцев…
Рождён для дикой щели и плюща?
Не кутайся в расщелины плаща,
Пора бы из России выдвигаться –
Есть в «Петроградской правде» весь расклад,
Ведь снова с бунтом поспешил Кронштадт,
Особенно к началу навигаций…
Послушай же! Я спереди стою,
Как факел, душу гордую твою,
Писатель, путешественник и воин,
Ношу в себе и знаю наперёд,
Что девяносто лет ещё пройдёт,
Пока призна́ют, что ты невиновен!
Давай-ка, в Лондон! Смерть, она красна,
Но только не в Бернгардовке, за лесом…
И сын несчастным будет, и жена –
Не твоего размаха поэтесса…
Езжай, дерзай, судьбу свою нагни,
Смени мечты манящие огни
На искры новогодних и бенгальских…
И мёртвый штиль, и грозный шторм оставь,
Пока страну не запер ледостав,
Ты жизнью насладись, хоть мало-мальски!
Лихой братвы пиратской больше нет,
И не спасает чёрный амулет
От пули оголтелого чекиста…
Твои богини встанут за тобой
Иль вовлекут военною трубой
В водовород Отечества нечистый?..»
Секстина о зиме
(монорим)
Брильянтов звёзд прибавилось в короне,
Пока цвела снежинками на троне…
Она слезинки талой не проронит,
Отчаливая на ладье Хароньей,
Кристальная, хрустальная, а, кроме –
Царица грёз и царственный пароним!..
И роскошь царская, и царственный пароним
Читаются в брильянтовой короне.
За шлейфом таянья – раскаянье и, кроме –
Чуть влажный отблеск облачка на троне…
Вслед за ладьёй усталого Харона
Зима слезинки талой не проронит,
И ускользнёт, и слова не проронит…
В ней – роскошь царская и – царственный пароним…
Зима Харона тихо похоронит,
Сверкнув звездой брильянтовой в короне.
И пустота торжественна на троне:
В ней – лёд и пламень, покаянья кроме!
Сны айсбергов, раскалыванья кроме,
Зиме своё пророчество проронят,
Затронув облетевший цвет на троне,
Употребив брильянтовый пароним…
Звёзд россыпь в неба сказочной короне
Напоминает смертным о Хароне…
По Стиксу на коньках скользить Харону…
Во тьме кромешной, кровель снежных кроме,
Горит кристальная звезда в короне –
Её лучи волшебный миф проронят –
Царит над миром царственный пароним!..
Лишь снегооблачко растаяло на троне…
Теперь Зима, оставив след на троне,
Скользнёт, всплакнув, по Стиксу, о Хароне…
Брильянтов царских царственный пароним
Созвездьем озарит всё небо, кроме
Луны, что огонёчка не проронит –
В ледышках слёз – бледней сестёр в короне…
Зима на троне в царственной короне
Паронимом и тёзку не проронит,
Расскажет миф о старике Хароне…
А кто же – кроме?..
Снегириное
Отражается небо в снеге
Синевой, белизной – облака…
И снегирь, точно отсвет некий
Сокровенного огонька.
Тени тёплые в промежутке,
Точно взлётная полоса…
Красной зорькой пробьются в грудке
Чьи-то райские голоса!..
Он взовьётся флейтовой песней,
Что зима ему, что – весна,
Этот яркий и сочный персик…
Гроздь рябины ему вкусна!
Звук прекрасных его элегий,
Что в слова начнут облекать,
Отразит синеву на снеге
И зеркальные облака…
А когда все трезвоны смолкли –
Млечный путь потеряет нить…
Спит снегирь, как фонарь, на ёлке,
Продолжающий всем светить…
Святочное
Кажется, там, под небом овечьих шкур
Сгрудились в тучи штучные облака,
А пастухом у них – голышок Амур:
Спать не даёт ребёнку звезда стрелка!
Это – не Дед Мороз, не кудрявый Лель,
По разнарядке – снайпер для Высших сил:
Сколько бы я ни плакала – «пожалей!»,
Сколько бы ты о милости ни просил,
Кажется, там, под шкурами, чей-то глаз?
Что в полнолунье снежном – поди, зашей?
Так и уставился, как в телескоп, на нас,
И подсылает снайперов-голышей!..
Кажется, так? Зимою или весной,
Ночью ли, утром – какой в этом всём резон? –
Произнеси: «Останься во мне, со мной!»
Я помолюсь, чтоб ты не исчез, как сон…
Может быть, это английский рожок разжёг
В тучах-отарах брачную толкотню?
Как по команде «целься!» летит снежок
В сердце! Я только сердцем и заслоню…
Я остаюсь, снимая с тебя ярмо –
Млечным путём прикинулся тот хомут!
Кажется так, что чудо пришло само,
Прямо на святки, когда чудеса и ждут!..
Оксюморон ballata
Убывает месяц хмурый
Вслед за полною луной.
В тридевятом царстве жили
Башни в гроздьях винограда,
Их готические шпили –
Солнца вечная отрада,
Возвратившийся обратно
Вслед за полною луной,
Принц, и близнецы-амуры,
Те, что правили страной…
Мечут стрелы из колчанов
Ради озорства-забавы
В стадии первоначальной
И – налево, и – направо…
И бежит от них орава
Вслед за полною луной:
Надоели шуры-муры –
Спасу нет от них весной!..
Лишь одна девчонка-фея
Теребит ключи от рая,
Со стрелою, как с трофеем,
Сердцем принцевым играя…
А над шпилями, по краю,
Вслед за полною луной
Тучи-лисы чернобуры
Ворс роняют смоляной…
На руке её – колечко,
А в другой руке – цветочек…
Принц примчался на крылечко,
На любви сосредоточен:
Он жениться хочет очень
Вслед за полною луной,
Если мимо – стрелы-дуры:
У амуров – выходной…
Но они в него не целят,
Хоть, шутя, вдогонку мчатся…
Диск звезды, почти что целый,
Расширяется от счастья…
Солнышком сердца лучатся –
Вслед восходят за Луной!
Песнь заезжих трубадуров –
Милой девочке одной!..
Убывает месяц хмурый
Вслед за полною луной
Проснуться в твоих поцелуях…
Проснуться в твоих поцелуях,
И кофе в постели глотнуть…
Аврора меня не балует,
Опять оставляя одну!
Но я, в ожидании чуда
Своё сновиденье храня,
Представлю, и плакать не буду,
Что ты обнимаешь меня!
Лишь солнца весёлая нега,
Пронзая дома сверху вниз,
Обнимет заоблачным снегом,
«Пора, – повторяя, – проснись!»
Поймём ли январским, жемчужным,
Волшебным, как водится, днём,
Что нам расставаться не нужно,
Проснувшись однажды вдвоём?
Вечор эта вьюга, и сплетни,
И прорубь крещенской воды…
И ласки, как лучик последний
Давно утонувшей звезды…
А утром сомкнутые вежды
Раскроет Авроры труба!
Сбываются сны и надежды,
Любви уступает судьба…
Моя мечта, мой Рио-де-Жанейро
Меня позвали в Рио-де-Жанейро,
Но Рио-де-Жанейро – не Женева…
Курить бамбук и прятаться от пуль?
Без разницы – январь или июль,
Гуанабара и Копакабана…
На карнавалах звуки барабана,
Атлантика и статуя Христа,
Что по утрам способна воскресать,
Как снежный ком на Рождество в России,
Как в сердце – Вифлеемская звезда:
Лучи расправит, словно жизнь, проста,
В которой мы бразилий не просили…
А, может быть, Бразилию просили?
Мечты, остапобендеровски, в силе,
Как солнце – в соснах?.. Посмотри на ствол:
Внутри деревьев тоже – Рождество,
Которое на Пасху расцветает…
А в Рио – лето с вечными цветами!
Ну, что тебе, Январская Река,
Бурлящая, как предрассветный МКАД?
У нас хватает смеси колоритов:
Бетонных джунглей толчея и гам,
Но можно всё сложить к Москвы ногам
За пасодобль тридцатых, Рио-Риту…
Ах, танец предвоенный, Рио-Рита!
Панама – родина, но ты навеки слита
С моею романтической Москвой:
Крест-накрест – окна, мессершмидтов – вой,
А в разбомблённой комнате – пластинка
Всё крутится!.. Да, я – не аргентинка,
Не португалка, не гуарани.
Ко мне навстречу руки протяни
Незримо: те же струны, те же нервы,
Моя мечта, мой Рио-де-Жанейро!
Моя мечта, мой Рио-де-Жанейро!
И наплевать, что Рио – не Женева.
Шуршат метёлкой травы на снегу,
На озере моём, на берегу,
И звуки Бранденбургского концерта,
Что – номер пять, переполняют сердце!
Торжествен Бах, невероятен Бог,
Встречающий меня у всех дорог,
Сияющий сквозь тучи ежедневно…
Мой смелый дух сродни гуарани.
Но ты меня, смотри, не урони,
Моя мечта, мой Рио-де-Жанейро!
О проекте
О подписке