Глава 16

Поздний вечер. В квартире уже давно погас свет, в комнатах наступила долгожданная тишина.

Я тихо выползла из-под одеяла и взобралась на подоконник. Сев на него, вытянула перед собой ноги и лбом прильнула к прохладному стеклу. Казалось, от мыслей, что роились в моей голове, она нагрелась и вот-вот взорвется.

Я не знаю, зачем я это делала весь день, но я все время мысленно возвращалась к разговору с Одинцовым в аудитории.

Так бездарно себя выдать…

Конечно, он все срастил. Для полноты картины ему не хватало одного единственного пазла, и им было слово, которое я имела неосторожность сегодня взболтнуть.

Отчим.

Просто отчим…

И мне кажется, я услышала щелчок, с которым в голове препода этот пазл лег в картину. Будто в компьютерной игре открылся новый уровень.

Но больше всего меня раздражали его слова. Да, он говорил вполне нормальные вещи, которые будут крутиться в голове любого адекватного человека, даже чуть-чуть углубившегося в мою жизненную ситуацию. Но неужели он думает, что решение проблемы настолько простое? А я просто дура, которая не может понять очевидное?

Если бы не Катя, я бы сбежала из этого дома, города и даже области в день своего совершеннолетия. В следующую секунду, как только календарь в телефоне показал бы новую дату, меня бы здесь уже не было.

Но я здесь, и вынуждена быть здесь, потому что о Кате никто кроме меня не позаботится. Мама считает ее инструментом, с помощью которого можно надавить на отчима. Она может позволить себе толкнуть ее, вместо того чтобы просто попросить отойти в сторону. Она срывается на Катю по пустякам и считает это нормальным. Она и на меня срывается, в общем-то. Характер такой.

Отчим… Я не понимаю его отношения к Кате. Он вроде за нее горой, так как она родная, но иногда ведет себя с ней хуже, чем мама. Он редко применяет к ней силу, по крайней мере, в десятки раз реже мамы, но то, как он порой уничтожает мою сестру словом, доводит до слез даже меня.

И в итоге, если не вмешиваться, Катя превращается в подобие шарика для пинг-понга, которым родители перекидываются в агрессивной манере, пытаясь выяснить, в кого она такая тупая, заторможенная, плаксивая… и дальше по списку, в зависимости от ситуации и зерна конфликта.

«Пока ты молчишь и боишься, Алена, у тебя ничего не получится. Ни у кого не получится тебя спасти, пока ты сама не покажешь, где и из-за кого у тебя болит», – сказал мне Одинцов.

Можно подумать, я не пыталась все это показать еще в детстве? Пыталась. Но любая моя попытка оказывалась провальной. Меня выставляли дурочкой, ненормальной, избалованной… Да какой угодно, но точно не той, кого нужно спасать. Перед любой комиссией и проверкой родители могли вывернуться так, что в итоге крайней оставалась я – мелкий корень зла, не дающий нормальным родителям вырастить хорошую дочь. И вторую. Такую же.

В ход так же шли упреки о том, что за свою семью нужно стоять горой, ее нужно защищать, потому что других мамы и папы у тебя никогда не будет.

«Попадешь в детский дом, и будут тебя там бить просто так. Кормить не будут, а бить будут. Привяжут к кровати и не отпустят даже в туалет, под себя будешь ходить», – вот, что я слышала годами от родителей.

«Давай, мы тебя сами в детдом сдадим? Смотрю, тебе не нравится с нами жить. Вот и поживи в детдоме, может, тогда поймешь, как на самом деле бывает плохо», – говорил мне отчим.

И с годами я научилась не просто молчать о том, что происходит у нас дома, но даже стала защищать и маму, и отчима. С такой же верностью, с которой я их защищаю, маленькие дети волокут своих пьяных вусмерть родителей домой. Плачут, спотыкаются, мерзнут, голодают, но продолжают считать этих пьяных чудовищ самыми лучшими и любимыми людьми на земле.

Так и я.

Не скажу, что считаю их лучшими из людей, но защищать, наверное, не перестану никогда. Потому что привыкла. Да и страшно, что станет только хуже. Детдом мне, конечно, уже не грозит, но крепко засевшее внутри предчувствие того, что может произойти что-то, хуже любых избиений и унижений, всегда со мной.

И только у Одинцова все просто. А просто здесь только говорить и рассуждать со стороны о том, как оно должно быть правильно.

И почему я должна пойти именно к нему? Почему он так настойчиво мне это внушает? Или предлагает? Странный человек. Даже если в один из дней с Катей или со мной случится что-то по-настоящему страшное, то любой из преподов будет последним человеком, к которому я обращусь.

Экран телефона, лежащего на подушке, загорелся и привлек мое внимание. Не стала никак реагировать. Утром посмотрю, что там.

Отвернулась к окну и прислонилась лбом к стеклу, в отражении которого увидела, что телефон опять «ожил».

Пришлось сползать с подоконника, чтобы выяснить, кому я пригодилось в первом часу ночи.

Колесников.

Кажется, я нисколько не удивлена.

Взяв телефон с собой, я вновь забралась на подоконник с ногами и открыла сообщения, пришедшие от него.

«Привет»

«Спишь?»

Я смотрела на две одинокие строки и не понимала, что ему нужно. Зачем? Да еще в такой час…

И нужно ли это мне?

Заблокировав экран телефона с так и оставшейся открытой перепиской, я откинулась на внутренний откос окна и посмотрела на закрытую дверь своей комнаты. Темно, тихо и… холодно, что ли.

Повернула лицо к окну, прижала уголок телефона к губам и беглым взглядом пробежалась по окнам соседней многоэтажки. В большинстве из них не горел свет. Люди уже спали. Но были и те окна, в которых еще кипела жизнь. Возможно, кто-то из них дочитывал книгу, в миллионный раз обещая себе, что эта глава будет точно последней; наверняка, кто-то насмотрелся ужастиков и теперь боялся спать без света; или… взгляд зацепился за один из балконов, с которого так и не сняли гирлянду, хотя уже подходил к концу февраль. На нем стояла девушка и выдыхала в холодную ночь облако теплого дыхания – отчаянная попытка отогреть природу раньше календарной весны.

Мне был виден лишь ее одинокий черный силуэт в синем свечении крошечных лампочек.

Наверное, мы с ней в чем-то похожи. Только мне недоступен балкон. Поэтому моя площадка для внутренних размышлений меньше в разы. Лишь узкий подоконник, на котором и ноги не выпрямишь.

Я не знаю, куда она смотрела, но почти уверена, что ее влекли небо, луна, загадка, таящаяся по ту сторону ярких звезд. К чему они пришиты? Что будет, если однажды упадет последняя?

Эта девушка напоминала мне меня, когда я еще смотрела ввысь и могла себе позволить помечтать, пофантазировать…

Теперь я все реже смотрю на небо. Больше под ноги. С мыслями о том, как не пасть ниже, как не дать себя зарыть.

Но, глядя на незнакомую мне девушку, я словно смотрела на мир ее глазами с того дальнего балкона с яркими лампочками. Она видит звезды, луну… Наверняка все еще может позволить себе веру в чудо.

Легкая улыбка коснулась моих губ.

Счастливица…

Внезапно она обернулась. Словно кто-то окликнул ее.

На балконе появился еще чей-то силуэт. Крупнее и выше. Он что-то нес в руках, а затем укрыл этим плечи девушки. Сгреб ее в кольцо рук, а я поняла, что это ее парень. Или муж. Или просто мужчина, рядом с которым она может чувствовать себя в безопасности.

А я…

С этого ракурса стало понятно, насколько велико между нами расстояние. Мне никогда не дотянуться до нее, а ей, я надеюсь, никогда не упасть в мою яму.

Слитые воедино силуэты начали плавно покачиваться. Им было хорошо и тепло даже холодной февральской ночью.

А мне…

Я отняла телефон от губ, вспомнив, что чат с Колесниковым был все еще открыт. Не уверена, что он до сих пор ждет ответа, но будет невежливо прочитать и не ответить хоть что-то.

Разблокировав телефон, я снова пробежалась по двум последним строчкам:

«Привет».

«Спишь?»

Палец завис над тускло горящим в темноте экраном. Я не пыталась строить в голове фразы, чтобы казаться остроумнее.

С секунду подумав, я просто написала короткое «нет» и отправила в переписку.

Галочка. Вторая. Он прочитал. В углу побежали крошечные точки.

«Обо мне думаешь?»

Непроизвольно усмехнулась, шумно выдохнув носом.

Мои пальцы вновь забегали по клавиатуре:

«И ты не спишь. Тоже о себе думаешь?»

В ответ мне прилетел смеющийся смайлик, а следом сообщение:

«Хочешь, я приеду? Покатаемся по городу))»

«Не хочу», – набрала я, не думая.

К: «Ты в курсе, что нельзя так жестоко разбивать сердца парней об их же яйца?»

Улыбка снова коснулась моих губ. Этот странный диалог начал затягивать и словно отключать от всего внешнего.

Я: «Такое нежное сердце? Или такие каменные яйца?»

К: «Да».

Я: «Что „да“?»

К: «Все „да“»

Я: «А еще ты ромашки любишь, мистер нежное сердце».

К: «Про мои каменные яйца тоже не забывай (серьезный смайлик)».

Я: «Не хочу даже мысль о них впускать в свою голову. Тем более перед сном».

Колесников прочитал, но подпрыгивающие точки, говорящие о том, что он печатает ответ, не появились. Заблокировав телефон, я сжала его в руке и вновь посмотрела в сторону соседнего дома. Балкон был уже пуст, но синие лампочки так и остались ярким цветным пятном передо мной. Как свет в конце тоннеля.

Оптимистично, однако…

Телефон в руке тихо дрогнул.

Проведя пальцем по экрану, увидела присланный мне Колесниковым вопрос:

«Почему не спишь? Поздно уже».

Я: «Не знаю. Просто. Не спится. А ты?»

К: «Я редко засыпаю раньше двух часов ночи. Привычка))».

Я: «Плохая».

К: «Ты плохая девчонка? Продолжай, мне нравится…»

Дернув бровями, я покачала головой. В этом весь Колесников: кажется, что он серьезен, но в следующую секунду он напоминает, кто он есть.

Желание продолжать переписку начало стремительно угасать. Я даже телефон отложила на подоконник. Но начинающий тухнуть экран, вновь загорелся.

К: «Прости… Просто ты пишешь без смайликов и даже без скобок. Чувствую себя вальсирующим на минном поле с завязанными глазами».

Прикусив нижнюю губу, ответила в его манере:

«Продолжай, мне нравится…»

Запрыгали точки.

Что-то внутри меня замерло в предвкушении. Куда на этот раз он сделает шаг?

К: «В чем ты сейчас, Аленушка?»

Разочарованно поджав губы, я тут же набрала ответ из так необходимых Колесникову смайликов:

«(взрыв)(R.I.P.)».

Вышла из чата, заблокировала экран мобильника, спрыгнула с подоконника и, засунув телефон под подушку, легла в постель, отвернувшись к стене, желая, наконец, поймать сон за хвост.