– Что ж, – продолжает она, – очень рада знакомству. Во всем квартале только мы с вами молодые мамочки! Я ужасно огорчилась, узнав, что доктора Кинчело переманили на работу в Аргентину. Его жена, Маргарет, очень милая женщина, всегда соглашалась посидеть с Тимми, если у Честера возникало какое-то вечернее мероприятие, на котором я вдруг обязана была присутствовать. Мой муж – заместитель директора одного частного учебного заведения, Академии, и они там постоянно ставят спектакли и организуют концерты. И я так скучаю по маленьким сынишкам Кинчело. Тимми любил смотреть, как они бегают и играют. Для меня стало приятным сюрпризом, когда вы с мужем и дочкой поселились здесь. Она у вас одна?

– Д-да, – смущенно отвечаю я.

– А откуда вы переехали? Прежде жили где-то здесь, в городе?

– Э-э-э… м-м… – снова запинаюсь я. – Мой… мой муж работал в Лос-Анджелесе, а потом… э-э-э… он приехал работать сюда.

Либби смотрит на меня с любопытством. Ответы на столь легкие вопросы должны бы сами собой слетать с языка.

– Чудесно, – роняет она. – И чем занимается ваш муж?

Наконец-то несложный вопрос.

– Он работает в страховой компании. Правда, все время в разъездах. Оценивает риски.

– Один мой кузен тоже продает полисы страхования жизни. В Портленде, – говорит Либби. – В какой страховой компании работает ваш муж?

Я краснею от волнения. Я не спросила у Мартина название компании, в которой он служит. Мне было все равно. И пока Либби не поинтересовалась, я не задумывалась о том, что, пожалуй, знать это нужно. Мартин сказал, для него важно, чтобы потенциальные клиенты видели в нем счастливого семьянина, ведь ни один богатый человек не пожелал бы лицом к лицу столкнуться с живым свидетельством того, что его тоже может настигнуть трагедия, – пусть даже тогда, когда он покупает страховку. Потому он и послал за мной. Но за месяц замужества я не встретила ни одного клиента Мартина, не ответила ни на один телефонный звонок, связанный с его работой, – телефон вообще молчал, – не видела ни одного письма от работодателя моего супруга. Так что искать конверт с названием компании мужа не имело смысла.

Либби ждет моего ответа.

– Он… то есть… это новая работа, и я не… я не… – Мой голос постепенно затихает.

– Миссис Хокинг, все в порядке? – Либби с выражением озабоченности на лице склоняет голову набок.

Провокационный вопрос. Честный ответ на него любого поверг бы в изумление.

– Это как посмотреть, – смеюсь я, позабыв про осторожность. И мгновенно жалею о своих словах.

Моя соседка в испуге таращит глаза. Спрашивает шепотом:

– Ваш муж занимается незаконной деятельностью?

– Нет! – охаю я. – Нет. Дело не в этом. Просто… – И опять слова замирают у меня на языке.

Либби с минуту внимательно смотрит на меня, затем тянется к маленькому столику и снимает салфетку с тарелки, на которой аккуратно выложены рядами маленькие пирожные. Они напоминают домики, увенчанные бутонами.

– У нас тут сладости, так что можем выпить чаю и заодно поболтать. Позвоните, чтобы принесли?

Позвоните?

Либби оглядывается, словно ожидает, что сейчас в комнату кто-то вой дет. Потом резко поворачивается ко мне.

– У вашей горничной сегодня выходной?

У моей горничной? Так вот почему Либби выглядела удивленной, когда на ее звонок вышла я. Она ждала, что дверь ей откроет горничная. А у меня и в мыслях не было обзавестись прислугой, когда я выходила замуж за Мартина. У него, по-видимому, тоже, ведь он ни разу о том не упомянул.

– Мы еще не наняли прислугу, – осторожно отвечаю я.

– На новом месте туго приходится, если никого не знаешь, – говорит Либби. – Ну, ничего, я знакома с людьми, которые знают, где можно найти хорошую горничную. Если хотите, могу поспрашивать. А чай мы с вами и сами заварим, верно?

Меня так и подмывает сказать ей, что я всегда сама завариваю чай и не хочу, чтобы в моем доме хозяйничал чужой человек – горничная или кто там. Помимо Кэт, работа по дому – единственное, что я могу считать своим делом.

– Да… конечно. Сюда, пожалуйста. – Я веду гостью в кухню, где на плите уже закипает чайник. Либби улыбается мне.

– Вы поразительно предусмотрительны. Уже и чайник поставили! – Потом она спрашивает, можно ли Тимми поиграть с кастрюлями, мисками и деревянными ложками, иначе он заскучает и начнет капризничать. Я велю Кэт дать малышу что-нибудь, с чем можно поиграть. Она охотно исполняет поручение, затем садится на полу рядом с Тимми. Тот стучит по медной кастрюле. Либби прислоняется к буфету и складывает на груди руки, а я прибавляю огонь под чайником.

– Давайте начнем сначала. Как зовут вашего мужа? – спрашивает гостья.

– Мартин. – Я беру с полки баночку с чаем.

– И он из Лос-Анджелеса?

– Не совсем. Родом он с востока, а в Лос-Анджелес приехал несколько лет назад.

– Значит, вы с ним познакомились в Лос-Анджелесе?

Либо своей новой подруге я открываю всю правду, либо выдумываю гору лжи, которую мне придется помнить до конца жизни. Впрочем, рано или поздно правда все равно выплывет наружу. Может, и имеет смысл посмотреть, как посторонний человек отреагирует на мой поступок. Тогда хоть буду знать, можно ли рассказывать свою историю людям, не опасаясь, что меня станут осуждать. В общем, выбор небольшой: либо правда, либо ложь.

Я смотрю на Кэт, а она в это самое мгновение поднимает глаза на меня. Кэт знает достаточно. Не стоит лгать перед этой малышкой, которая только-только начала мне доверять. Ее доверие мне нужно даже больше, нежели дружба Либби, и так, я знаю, будет всегда.

Ставлю баночку с заваркой на кухонный стол и снова сосредоточиваю внимание на гостье.

– Я познакомилась с Мартином не в Лос-Анджелесе. Я познакомилась с ним месяц назад здесь, в Сан-Франциско. На паромном вокзале.

– Познакомились месяц назад? – повторяет Либби, вытаращив глаза.

– А через несколько минут знакомства я поехала с ним в здание суда, и мы там зарегистрировали наш брак.

Либби на мгновение теряет дар речи, но секундой позже спрашивает с нескрываемой тревогой в голосе:

– Он что – заставил вас?

– Нет. Он меня не заставлял – попросил. Сделал предложение в письме несколькими неделями ранее. И я ответила согласием.

– Но… вы же его прежде в глаза не видели!

– Не видела. Лично мы знакомы не были.

– Господи помилуй! Зачем вы на это пошли?

Чайник начинает свистеть, и я убавляю пламя. Заваривая чай, я рассказываю ей, без лишних подробностей, о том, как иммигрировала в Америку. Рассказываю про свою ужасную работу и жуткие трущобы в Нью-Йорке. Про то, как однажды увидела в газете объявление Мартина и загорелась желанием поскорее начать новую жизнь, в которой у меня будет ребенок, так как еще в Белфасте врачи сказали мне, что сама я никогда не смогу родить. Мы потягиваем чай, вместе с детьми едим маленькие пирожные, и я сообщаю Либби, что у Мартина целый ворох собственных горестей: трагическое детство; неодобрительное отношение родни со стороны супруги; смерть жены, которая скончалась от изнурительной болезни и оставила его вдовцом с пятилетней дочерью на руках.

– До меня один из моих братьев уже обосновался в Америке. Мейсон написал мне, что в Нью-Йорке можно легко найти работу. С братом на Манхэттене я прожила всего четыре месяца, а потом Мейсон влюбился в женщину из Монреаля, женился на ней и перебрался в Канаду. Я надеялась, что, может быть, он позовет меня с собой, разрешит снимать угол в доме, где он поселился с женой. Но он не позвал. Мне пришлось искать жилье. В общем, обстоятельства складывались для меня не самым лучшим образом. Я оказалась в тяжелом положении. А потом однажды прочитала в газете объявление Мартина и откликнулась на него.

– Ну и дела, черт бы меня побрал! – тихо восклицает Либби и быстро добавляет: – Прошу прощения. Просто… в жизни не слышала ничего подобного.

– Я тоже, – сдержанно улыбаюсь я.

Сдвинув брови, Либби водит пальцем по изящной ручке своей чашки. Потом обращает на меня взгляд.

– Мартин… он добр к вам?

Я понимаю, что она имеет в виду. Полагаю, это язык женщин.

– Он – джентльмен. Во всех отношениях.

Либби догадывается, что в простые слова своего ответа я вкладываю куда более глубокий смысл.

– Вы хотите сказать, что вы с мужем не… – Она краснеет, умолкая на полуслове.

– Мы оба убеждены, что время еще не пришло. – Здесь я с ней не до конца честна. Я не знаю, как повел бы себя Мартин, если бы я ему не сказала, что хочу иметь собственную комнату и отдельную кровать. Но я, не моргнув, продолжаю: – Думаю, он все еще тоскует по своей первой жене. Она долго болела и умерла всего пять месяцев назад.

– Да, но… зачем он вообще женился еще раз? Почему просто не нанял няню для девочки, если это все, что ему нужно?

– Это не все, что ему нужно. Он должен производить определенное впечатление на потенциальных клиентов, чтобы у тех складывалось хорошее мнение о нем и его работодателе. Он должен выглядеть благополучным человеком, а не трагической фигурой. Как он мне объяснил, хоть люди и покупают страховку на случай ужасных происшествий, они не хотят видеть живой пример возможного несчастья. Его должны воспринимать как счастливца, обласканного судьбой. Для этого ему необходимо иметь жену.

Либби обдумывает мои слова. Я вижу, ей о многом хочется меня спросить, но, полагаю, обсуждать то, что обсуждаем мы, в высшей степени неприлично. Тем более при детях. С задумчивым видом она подносит чашку ко рту, не спеша отпивает глоток, затем ставит ее на блюдце. Посмотрев на Кэт, снова переводит взгляд на меня.

– За то время, что я здесь, девочка не сказала ни слова, – шепотом произносит она.

Я знаю, что Кэт прекрасно расслышала это тихое замечание.

– Пусть Кэт и молчалива, но она умная, сильная и храбрая девочка, и она очень тоскует по маме. Я точно знаю: она думает о том, что хочет сказать, и скажет, когда будет к тому готова.

В лице Либби отражается понимание: она догадывается, что мои слова предназначены для ушей Кэт. Она отводит взгляд от девочки и смотрит на меня одновременно с огорчением и восхищением.

– Ей повезло, что у нее есть вы.

– А мне повезло, что у меня есть она.

Тимми, устав играть с мисками и кастрюлями, ползет к буфетной.

– Ну, пожалуй, нам пора. Ему скоро спать. – Либби встает, чтобы взять сына на руки, а я невольно думаю, что она заторопилась домой по абсолютно другим причинам. Я совсем не такая, как бывшая соседка Либби, жена врача.

Совершенно. Мы с Либби из разных миров. Вроде каждая из нас жена и мать, но между нами пропасть.

– Вам в самом деле нужно уходить? – спрашиваю я.

– Мы и так злоупотребили вашим гостеприимством. – Либби подхватывает сына на руки. – И ему правда пора спать.

Мы выходим из кухни. Кэт семенит за нами.

– Я очень рада, что вы зашли, – говорю я веселым тоном, пытаясь возродить надежды, которые возлагала на эту встречу. – Спасибо за сладости.

– Пожалуйста, – вежливо отвечает Либби. – Просто принесите мне тарелку, когда освободите ее.

На днях у меня появится повод перейти через улицу и позвонить в дом Либби, думаю я.

– Непременно.

Я распахиваю входную дверь. Прежде чем ступить за порог, Либби поворачивается ко мне и говорит:

– Если что-то понадобится, что угодно, обязательно обращайтесь. – Она пристально смотрит на меня.

– Спасибо, буду иметь в виду, – отвечаю я все тем же беззаботным тоном. Не хочу, чтобы Либби думала, будто ей в соседки досталась женщина с проблемами, которая приняла неразумное решение и которой, возможно, в один прекрасный день придется спасаться бегством.

– И вы тоже, пожалуйста, обращайтесь, если вам потребуется помощь. Я с удовольствием посижу с Тимми, если вам нужно будет с кем-то его оставить.

Либби в ответ лишь улыбается. Наверное, думает про себя: что я могу знать о годовалых детях, если сама воспитываю пятилетнюю девочку, и то всего лишь месяц? Затем, с Тимми на руках, она переходит улицу и скрывается в своем доме – большом кирпичном здании на покатом благоустроенном участке. Я провожаю ее взглядом, пока дверь за ней не затворяется.

Потом смотрю на Кэт, стоящую рядом со мной.

– Здорово, правда? У нас появились новые друзья.

Кэт, конечно же, молчит, но головкой на мгновение прижимается к моей ноге, словно давая понять, что прием гостей – занятие изнурительное.