Так чудовища вернулись.

Когда мы наступили в кровь одного из них.

***

Мы не разговаривали с самого спуска в подвал дома Бьерков. Из крана лился кипяток. И мы неистово скребли зубными щетками по белым кроссовкам. Мы залили водой все ванную комнату, а зеленые и ржавые разводы все никак не отмывались. Мы так долго провозились, что даже не заметили, как наступил вечер. Мы убрали кроссовки подальше под кровать в надежде, что мама не станет слишком уж приглядываться к нашей старой обуви.

Дедушка сидел на первом этаже в гостиной и читал. На его коленях была раскрыта толстая книга в кожаном переплёте. Мы просто вытащили первые попавшиеся книги из груды на стеллаже и сели рядом. Мы часто читали вместе. Читали и молчали. Но в этот вечер мы просто пялились на страницы.

– Вы там на картинки уставились или читать разучились? – Дедушкин бас заставил нас подпрыгнуть от неожиданности.

– Почему? – хором откликнулись мы.

– Ну, вы книги взяли, а страницы не переворачиваете. Уже сорок минут строчки гипнотизируете. Не переживайте, мама скоро должна приехать. – Дедушка улыбнулся и подкинул еще одно полено в камин.

– Что? – Вопрос прозвучал довольно глупо.

– Я думал, вы из-за мамы переживаете. Она ещё в четыре часа должна была вернуться, а сейчас уже семь. – Дед сверился с часами.

Его слова немного вернули нас в реальность. Мамы действительно не было дольше, чем она планировала. Мы переглянулись, теперь переживания о грязных кроссовках отошли на второй план.

– Я думаю, она просто задержалась по делам. Такое бывает. – Голос дедушки звучал уверенно, и толика его уверенности передалась и нам. – Чай? Какао? Пойдёмте на кухню.

Мы все вместе сели за стол. Дедушка достал из шкафа пачку печенья со словами «не торт, конечно, но почему бы и нет». Так мы хрустели печеньем и отхлёбывали горячий чай из кружек. Часы пробили восемь. Дедушка начинал немного нервничать. Нет, он не показывал этого при нас. Просто постукивал пальцами по столешнице и поглядывал в окно.

– Наверное, мы можем помолиться за маму, да, ребят? Но, когда она приедет, ей об этом не скажем? – Дед заговорщицки подмигнул.

Мы пожали плечами, почему бы и нет? Мы отставили кружки с чаем и помолились за возвращение мамы. Дедушка после «аминь» ещё пару минут сидел с опущенной головой, и мы не стали его тревожить. Просто поднялись к себе и попытались взяться за игрушки.

В десять дедушка отправил нас умываться и чистить зубы. В пол-одиннадцатого разрешил посмотреть передачу по телевизору, где люди путешествовали по земному шару и исследовали редких животных. Мы сели на диван, завернувшись в одеяла, и наблюдали, как на экране неспешно движутся огромные, добродушные, существа, покрытые густым коричневым мехом – капибары. Они бродили по берегу реки, грелись на солнце, и что-то в их медлительности успокаивало.

– Ты когда-нибудь видел капибар? – спросил Дэни, не отрывая взгляда от телевизора.

– Нет, – ответил я, слегка прищурившись. – Но, наверное, хотел бы. Будто хомяка или морскую свинку увеличили с помощью суперлуча! Нужно будет попробовать их тоже нарисовать. – Дэни молча кивнул.

В одиннадцать мы уже лежали в кроватях. Дедушка пожелал нам сладких снов, поцеловал в лоб и снова ушёл в гостиную. Мы слышали, как он снова и снова звонит по телефону. А потом вдруг до нас сквозь сон долетело: «Алло, полиция? Я хочу заявить о пропаже человека… Моя дочь… Последний раз видел сегодня рано утром…».

– Эй, спишь? – прошептал Дэни мне прямо в ухо, я не спал, но глаз не открыл, тогда он пихнул меня локтем под ребра. – Говорю тебе, нашу маму могло похитить чудовище.

– Не гони. – Я зевнул и посмотрел на брата, выглядел он крайне серьезно.

– Я не гоню! Это точно чудовище. Разве еще какие-то варианты есть?

– Совсем дурак? – вспылил я. – Да целая куча еще разных вариантов может быть. Не неси чушь, спи.

Но Дэни не был дураком. И если бы я тогда был поумнее и прислушался, то понял бы, насколько он прав.

***

Начиная с той ночи мне стали сниться одни и те же сны. Будто бы я иду по бескрайней бетонной парковке с тысячами машин. Им не видно конца. Я иду, бегу, но понимаю, что никогда не смогу выйти за ее пределы. А когда я останавливаюсь и поднимаю голову вверх, то вижу темно-синее небо, космос, звезды. Сверху все такое же необъятное, как и внизу. И весь этот космос раскалывается, как зеркало, на острые блестящие пласты и начинает стремительно рушиться и падать вниз. И вся эта бесконечность меня вот-вот раздавит…

И я просыпаюсь.

***

Мы проспали до обеда, я и Дэни. Обычно на каникулах нас будила мама, расталкивала часов в девять, чтобы мы «не отлеживали бока», как она говорила, а больше помогали ей по дому, пока не заняты школой и домашними заданиями. Но сегодня нас никто не разбудил. Электронный будильник показывал 12:00. В животе урчало. Весь наш ужин прошлым вечером состоял только из чая и печенья. Мы наспех умылись и спустились вниз, аккуратно, глядя под ноги, не так, как вчера. На кухне слышались голоса. Хотелось верить, что это беседовали мама с дедушкой, и он по-доброму отчитывал ее за то, что она не привезла нам именинный двенадцатислойный торт на День ангела. Но голоса слышались мужские, один и вправду дедушкин, а другой хрипловатый такой, будто прокуренный.

В нашем доме действовало правило (среди многих прочих), что, когда разговаривают взрослые, нам нельзя вмешиваться, совать свой нос и влезать с комментариями. Но мы нарушили уже несколько более весомых правил вчера, поэтому пошли на звук голосов и открыли кухонные двери.

Дедушка, увидев нас, кивком подозвал к себе, и мы встали рядом. За столом сидел высокий темнокожий мужчина в синей униформе. Полицейский. Он что-то писал мелким убористым почерком на листе бумаги перед собой. Слева от него лежала коричневая папка и черная рация с антенной.

– Проверим факты еще раз, чтобы наверняка, – просипел он и послюнявил кончик карандаша.

Дед кивнул.

– Ваша дочь Александра, тридцати двух лет, проживает в Промышленном округе, приехала к вам с двумя сыновьями, – тут полицейский сделал паузу и покосился на нас, – одиннадцатого августа в шесть часов вечера. Утром следующего дня, а точнее в семь часов тридцать минут, она на личном автомобиле марки Фольксваген Жук уехала в центр, цитирую, «завершить дела по работе», а потом забрать торт для детей из кондитерской на пятой улице. Пока все верно?

Дед кивнул.

– Ваша дочь пообещала вернуться в четыре часа дня, не вернулась.

Дед кивнул.

– Вы звонили на ее рабочее место? – Мужчина следил за движением ручки в собственной кисти, и лишь изредка поднимал взгляд из-под козырька.

– Она сиделка по найму, в больницу приходит запрос, и ее посылают к больному на дом.

– Вы созванивались с больницей?

– Там ее не видели, но они сказали, что не владеют ее точным расписанием. Больные могут менять время посещений.

Голос деда по-прежнему звучал твердо и уверенно, но было едва заметно, как подрагивают его руки в карманах джинс. Вопрос – ответ. Вопрос – ответ. Мы почти синхронно поворачивали головы, чтобы смотреть то на одного, то на другого говорящего, словно бы они словами играли в теннис, а мы были болельщиками на стадионе.

– Вы звонили ее больным?

Дед помотал головой.

– Я не знаю номеров. В больнице мне их не дали – личная информация.

Полицейский вздохнул и снова стал что-то записывать и обводить.

– С кондитерской созванивались?

– Звонил, но вечером было уже закрыто.

Полицейский снял фуражку, почесал затылок и пробормотал себе под нос слово «кондитерская», потом снова что-то записал.

– Мой вопрос может показаться неудобным, сэр, но я обязан спросить, – полицейский прочистил горло. – Почему вы так уверены, что ваша дочь просто не уехала, скажем, к своим друзьям или к мужчине?

Внутри меня все закипело, до этого момента я будто бы и не осознавал реальность происходящего, не воспринимал всерьез. Я больше не мог молча наблюдать за этими взрослыми беседами, слова полицейского пробудили во мне такую злость, что она вылилась наружу криком: «Мама бы никогда…». Фразу я не закончил. Мой порыв, как ушат ледяной воды, остудила дедушкина рука, опустившаяся мне на плечо.

– Послушайте, молодой человек, я хорошо знаю свою дочь. Могу заявить об этом с полнейшей уверенностью и даже поклясться, коль такая нужда возникнет. Если моя дочь не вернулась к обещанному времени, не позвонила, и никак не дала о себе знать, то, помяните мое слово, произошла какая-то беда. Эти двое джентльменов, – дед ласково погладил нас по головам, – которых вы вывели из равновесия вопросами, самое дорогое, что у нее есть. Если она за ними не приехала, то точно не по своей воле.

Полицейский снова надел фуражку, поправил выбившиеся из-под нее волосы и встал. Постояв молча пару секунд, он собрал свои бумаги и повесил рацию обратно на пояс. Мне вдруг стало страшно, что он просто уйдет, обидевшись на дедушкины слова, и маму никто искать не будет. Хотя я понимал, что это глупые мысли. В фильмах полицейские всегда помогают людям и не бросают работу, просто потому что им кто-то нагрубил.

– Думаю, сэр, у меня есть вся необходимая информация. Мы обзвоним точки, которые вы указали, и сообщим, если что-то обнаружится.

– Она была на машине, может, ее засекли дорожные камеры?

– Возможно, сэр. Сначала звонки, потом остальные варианты. Возможно, все разрешится благополучно, когда мы переговорим с кем-то из ее пациентов. Может быть, ей экстренно пришлось сидеть с кем-то всю ночь. Такое возможно? Бывало раньше, чтобы она оставалась с больным на сутки?

Дед кивнул, но словно бы нехотя.

– Хорошо, – полицейский, – застегнул синюю куртку из шуршащей ткани. Вы же понимаете, что запрос на данные дорожных камер будет идти от семи до десяти дней, не молниеносно, как показывают в сериалах. Мы с вами находимся в провинции, у нас на всю округу один шериф и нехватка офицеров. Но мы сделаем все возможное.

Дед кивнул. Велел нам поставить чайник на плиту, и пошел провожать полицейского к выходу. Мы молчали, я и Дэни. Все эти кивки, «возможно», вопросы без ответов – все это было чересчур для первого утра после дня рождения.

***

Мне снился красный цвет. Красная земля, красные уступы, красное небо. Красные горы с острыми пиками, красное солнце, не дающее света, красные тучи и красный ветер. Красный гром и красный грохот, да такой, что все вокруг дрожало и ходило ходуном, готовое вот-вот рассыпаться в красную крошку. Красная пушка стреляла красными ядрами по красному горизонту. Красный страх сковывал движения. Красный липкий пот стекал по спине. И на меня вновь обрушивалось осколками небо. Красное небо.

***

Через два дня округу стали прочесывать добровольческие дружины. Главный пункт их штаба расположился внизу у нас в гостиной. Дед передвинул всю мебель и поставил в центре комнаты круглый обеденный стол, обычный журнальный не подходил – слишком низкий и узкий. На нем вместо скатерти расстелили огромную карту местности. Стоя на лестнице, мы наблюдали, как над ней склоняются люди, перешептываются, раздают поручения и что-то чертят нашими цветными карандашами. Карандашами, которыми мы раньше рисовали супергероев-защитников, теперь рисовали стрелки, по которым реальные герои разыскивали нашу маму.

Дружину организовал дед. Раньше, до пенсии, он работал пожарным в местной спасательной части. Его все знали, его заслуги помнили, и его все уважали. Большинство сослуживцев деда после выхода на пенсию переехало в другую часть страны, где климат был помягче, но кое-кто остался. Так все и получилось: дед позвонил своим друзьям, те – своим, и волна пошла. Через пару часов после его звонка у нашего крыльца стояло 23 человека, к вечеру подошло еще 34, а утром еще 16 добровольцев – итого 73 человека. И если учесть, что население нашего поселка насчитывало всего 517 человек, в возрасте от 35 до 100 лет, то дед собрал неплохую команду.

Во время совещаний дружины мы увидели его совершенно другим, будто бы он сильно помолодел, и старило его только тело. Он держался твердо, высокий, широкоплечий, в клетчатой фланелевой рубашке и высоких кожаных сапогах он был похож на ковбоя, но мы не смели над этим шутить. Мы вообще не смели улыбаться, это стало нашим первым личным правилом в доме: никаких улыбок, никакого смеха и никаких шуток до возвращения мамы.

– Смотри внимательно, – дед поставил на карте желтую точку и обвел ее широким полукругом циркуля, – разобьем площадь на десять секторов. Площадь округа 16,8 км2. Тогда на каждую команду придется почти по два километра, семь человек на команду, – дед замолчал и глубоко вздохнул.

– Ничего, осилим, – подтвердил мужчина с окладистой рыжей бородой, кажется, он ходил с дедушкой в одну церковь, – а троих раскидаем по сложным местам. Одного к реке можно добавить, там заросли, чтобы прошерстить все хорошенько. И двоих еще в заповедник прикрепить, чтобы точно не упустить ничего.

Дед одобрительно кивнул и отхлебнул большой глоток черного кофе. Он почти не спал. В доме постоянно работала кофеварка, казалось, запах кофе пропитал обои.

– Тогда с Богом, надо расходиться, чтобы до темноты успеть, – рыжебородый перенес все обозначения с карты-скатерти на свою карманную и вышел на улицу, за дверями было слышно, как он зычно раздает команды, потом молится, а затем глухо стучат по земле семьдесят три пары ног.

Дед ни разу не ходил на поиски вместе с дружиной. Мы знали, что он хотел, он с огромным трудом ждал их возвращения и вскакивал каждый раз, как звонил телефон. Но он оставался дома ради нас, потому что других родных у нас больше не было. Так мы втроем находились под одной крышей, но как бы не вместе, мы даже не разговаривали. Мы общались кивками, объятиями и прикосновениями, словно бы слова были лишними, словно бы их нужно было беречь, чтобы было чем поприветствовать вернувшихся спасателей, а затем и маму. Мы надеялись.

Мы надеялись. Точнее мы не теряли надежды. Полицейский, пришедший на первое утро после исчезновения мамы, перезвонил через день и сказал, что офицеры обзвонили маминых коллег и пациентов, но ее никто не видел. До кондитерской дозвониться так и не получилось – владелица уехала в отпуск, о чем гласило объявление на центральной витрине. Так мы остались с тем, с чего начали. Дело заглохло. Полицейские не собирались прочесывать местность, сославшись на нехватку персонала и большое количество других бытовых преступлений. Нам сказали ждать, что мол скоро, возможно, она «объявится, когда нагуляется». Возможно, она уехала по собственной воле – машина же не найдена. Опять «возможно». Дедушка тогда, впервые на нашей памяти, накричал на человека. Больше из офиса шерифа нам не звонили.

– Не велика потеря, – сказал дед нарочито спокойным голосом, хотя губы у него дрожали.

И через пару часов у нас под окнами уже стояла толпа его товарищей.

Люди приходили и уходили. Они называли какие-то цифры, производили расчеты. Мы не вникали, точнее мы очень старались, но никак не могли переваривать все эти гектары, километры и квадраты. За обедом дед обронил, что одной команде понадобится примерно 16 часов, чтобы на один раз обойти один сектор. Мы не знали, много это или мало, плохо или хорошо, и просто продолжили ковыряться вилкой в тарелке. Не хотелось доставать дедушку лишними расспросами. Ему и без нас хватало хлопот. Одно мы знали наверняка – наш городишко был совсем невелик, все друг друга знали, а даже, если и не знали лично, то просто регулярно встречались на улицах.

5887 человек. Такую цифру нам назвали в школе на уроке обществознания. По последней переписи населения в округе проживало почти шесть тысяч человек! И первый раз мне казалось, что это очень много. А потом нам с Дэни подарили книгу про разные страны мира, и я понял, что мы даже не точка на карте. Для всего мира нас не существовало. Тогда же я понял принцип относительности: наш городок был слишком мал, чтобы его проблемы волновали кого-то еще, но слишком велик, чтобы организовать полноценные поиски пропавшего человека.

***