Когда лежишь, освобождается много свободного времени, даже слишком много, и я стал думать обо всем подряд: о прошлом лете, о нашей старой квартире, о встречах с доктором Гораном, но чаще всего о маме. Сначала я вспоминал, как она выглядит. Потом представлял, как она что-то мне говорит, чтобы вспомнить ее голос. Мне все казалось, что она куда-то уехала, очень далеко уехала, так далеко, что я туда попасть не могу. Еще я думал про наш с Дэни старый альбом, тот, который появился еще до альбома секретных проектов, в нем мы рисовали всех чудовищ, которых когда-либо встречали в доме или во дворе. Рисовал почти всегда Дэни, а я выглядывал у него из-за плеча или подавал карандаши нужного цвета. Иногда он и мне давал порисовать, когда сильно уставал, или когда я видел то, чего не видел он сам. Помню, как однажды вечером вылезал из ванны и наступил на что-то липкое и волосатое – я был уверен, что это чудовище хотело ухватить меня за ногу и затянуть в канализацию! Я выскочил из комнаты как ошпаренный и принялся звать маму, ее почему-то нигде не было, сейчас даже и не знаю, почему, но на мой крик прибежал Дэни, бледный и напуганный. Язык у меня заплетался, поэтому я схватил альбом и стал рисовать что-то черное мохнатое и непонятное. Дэни следил за моими руками, затаив дыхание. Если честно, через примерно пять минут я уже полностью успокоился и даже засомневался, правда ли это было самое настоящее чудовище, но тогда мне просто хотелось нарисовать что-то самому. Мне нравилось думать, что я наконец-то увидел нечто, чего не видел Дэни.

Но обычно, когда мне становилось грустно, я проигрывал в голове один и тот же день – летний день, когда мы с мамой вместе пошли на пляж. Я мысленно перебирал все детали, даже самые мелкие: как ребристые подошвы шлепанцев кололи ступни, как дул ветер за окном, как мама собирала большую матерчатую сумку в цветочек. Я начинал успокаиваться, когда доходил до середины маминого списка: полотенца, солнцезащитный крем, контейнер с бутербродами, книжка, формочки для песка, сначала зеленые, а потом оранжевые, желтые, синие…

За целый месяц в кровати я прокручивал этот день в голове снова и снова, и снова. В моих воспоминаниях были только я и мама и больше никого, хотя наверняка должен был быть и Дэни, и папа, потому что тогда он еще не ушел, но я помнил только себя и маму.

Конечно, я провел в кровати не целый месяц. Мне было так стыдно, что я заставил деда переживать, что я старался делать хоть что-то, чтобы он чувствовал себя лучше: относить свои вещи в корзину для грязного белья, мыть чашки, оставшиеся после завтрака, вытирать крошки с кухонного стола. Не знаю, замечал ли он это, но мне хотелось верить, что, вернувшись домой уставшим, ему придется делать хоть чуточку меньше. А уезжал он часто и по большей части в суд, потому что именно после суда он всегда молчал и подолгу сидел в своем кресле у камина.

Той ночью я все никак не мог уснуть, не получалось так повернуться, чтобы ребра не болели. Утром перед уходом дед поцеловал меня в лоб и сказал, что, когда болеешь, можно спать и днем, главное скорее поправиться. И я заснул, не знаю, надолго ли, но проснулся я от громкого шума. Бум. Бум. Бум. Сначала я никак не мог понять, сколько время, часов в комнате не было. Мне казалось, что я только-только закрыл глаза.

– Дедушка, это ты?

В ответ никто не отозвался.

Шум продолжался. Бум. Бум. Бум. Будто бы кто-то кидал мяч. А потом все вдруг прекратилось. Тишина. А буквально через секунду я услышал звук шагов вниз по лестнице и хлопок входной двери.

– Дедушка? Все хорошо?

Тишина.

Ходить было довольно больно, но терпимо, если держаться за стену.

– Дедушка?

Дэни я даже не звал, потому что он бы все равно не отозвался. В его комнате было пусто, а вот в ванной горел свет. Мне потребовалось несколько минут, чтобы переварить увиденное. По всей ванной комнате были разбросаны серые перья. Большие и маленькие, пух еще парил в воздухе. С полок все попадало, шампуни и лекарства валялись на полу, некоторые бутыльки открылись и вытекли цветными разводами, таблетки рассыпались, часть закатилась под стиральную машину. Но я мог думать только о том, что лежало в ванной. Сперва я заметил красные разводы на кафеле, а потом крылья, клюв и маленький глаз-бусинку. Голубь. Точнее то, что осталось от него. Все вокруг было забрызгано кровью. В ванной не было окон, сам залететь он бы никак не сумел. И все встало на свои места, когда в углу я заметил металлическую ложку для обуви, красную снизу с парочкой налипших серых перьев.

Деду точно ни к чему было все это видеть.

– Лео? Ты чего безобразничаешь? – дедов бас звучал сурово.

Внутри все похолодело. Я даже представить не мог, как объяснить деду мертвого голубя в ванной. Что если я пропустил кое-какие пятна?

– Лео, а? Негодник! – Дед перешагнул порог, широко улыбаясь, а я замер. – Ты лежать должен, а не дом надраивать! В ванной все сверкает и хлоркой пахнет, хоть топор вешай. Чего это нашло на тебя?

В коридоре за спиной деда промелькнула голова Дэни.

– Дэни, представляешь, что твой брат учудил? Должен отдыхать, а он все ванную отмыл до блеска, заходить теперь стыдно!

Дэни замер. Дед попытался приобнять его и протолкнуть в мою комнату, но тот не сдвинулся с места.

– Я зашел и уронил случайно много чего, пришлось помыть… – невнятно попытался оправдаться я.

– Больше не вставай, я тебе суп сейчас согрею. – Дед поцеловал меня в лоб и ушел вниз.

Я слышал, как на кухне он насвистывает какую-то мелодию. Мне нравилось видеть его таким, счастливым, пусть и ненадолго. Но чего мне снова не хотелось видеть, так это кровавых разводов и перьев, медленно опускавшихся по воздуху прямо перед моими глазами.

***

Месяца хватило, чтобы вся шумиха вокруг нас улеглась, по крайней мере, в школе. Учителя во время переклички на нашей фамилии больше не спотыкались, а темы для обсуждения на переменах появились поинтереснее: приближались футбольные соревнования между районами, четвертные экзамены, конкурс талантов и что-то еще, потому что афиш на доске объявлений становилось только больше. Новость о нас устарела. Она устарела для всех, кроме нас самих. Во сне бывает такое ощущение, будто летишь, а когда начинаешь падать, просыпаешься за секунду до касания земли. Мне казалось, что я сплю, что падаю и падаю, но никак не проснусь, потому что до земли еще очень далеко.

– Ты Дэни или Лео? – Учительница подошла ко мне в коридоре и сразу же протянула прямоугольный розовый конверт. Получить такой – явно плохой знак.

– Лео. – Она сощурилась, будто не сразу поверила.

Уже очень давно нас никто не путал.

– На самом деле, не важно. – Учительница тяжело вздохнула и покачала головой. – Бланк отдай опекуну, пусть распишется.

– Деду? – Я замялся. – А передать что?

– Передай, что без подписи пусть брат твой в школу не приходит. Еще одно предупреждение, и будет наказан. Понятно?

Я кивнул. В нашей старой школе тоже раздавали предупреждения, только голубого цвета. Больше двух – и тебя заставляют что-нибудь сделать. Сгребать листья во дворе. Мыть полы в коридоре. Мы с Дэни наполучали таких немало и отдувались за глупости тоже вместе. Как-то мы натерли доску воском… Но что он мог натворить в одиночку?

***

– Не по ошибке, точно? – Дед взглянул на меня поверх очков.

– Я не знаю, мне просто отдали.

– Ты видел что-нибудь? Да, да, да, не отвечай, больничный твой… – Дед еще раз перечитал записку.

– Что там? Что он сделал? – Я попытался перегнуться через стол, чтобы посмотреть, но дед свернул бумагу и убрал обратно в конверт.

– Наверное, ошибка. Я сам с ним поговорю.

Я никогда не понимал, зачем дед просил меня выйти, чтобы с кем-то серьезно поговорить, из-за тонких стен все можно было расслышать и с другого этажа. А уж если кричали… И прежде я не слышал, чтобы Дэни на кого-то кричал, это всегда делал только я.

– Дэни, мне передали жалобу, – голос деда звучал достаточно серьезно.

В ответ только ножки стула заскрипели по полу.

– Дэни, – бас стал тверже, – нельзя уходить, когда с тобой разговаривают. Дэни, стой. Будь любезен объяснить, что ты натворил. – Дед держался на удивление спокойно.

– Эттто ннне я. Не я сссделал. – Бедняга-Дэни снова начал заикаться.

– Хорошо, кто это сделал? Мальчику очки разбили, могли ведь и глаза поранить, стекло все-таки. Дэни, кто его ударил?

– Лео. Ударил. – Заикание прошло как по волшебству.

Фоном играло радио. Сначала мне показалось, что я ослышался. Он ведь не мог и вправду такое придумать?

– Лео, значит… И как все случилось, ты сам видел?

– Просто подошел и ударил! Он всегда дерется! – Дэни принялся тараторить.

– Дэни, твой брат тогда был дома, – вкрадчиво произнес дедушка. – И, насколько мне известно, били, пока что, только его самого.

– Я не делал! Не делал! Не делал! Не делал! – Дэни перешел на крик.

– Дэни, нельзя просто уходить. Дэни, кому говорю! – А вот на повышенные тона перешел и дед.

Кухонная дверь резко распахнулась, и меня чуть не сшибло с ног. Дэни вихрем пронесся мимо и в пару прыжков одолел лестничные ступени. Дед так и сидел за столом, медленно отхлебывал чай и смотрел в окно, за которым уже стемнело. Холода еще не настали, и в саду пели сверчки.

– Как же так, Лео? Что с нами со всеми происходит?

И я бы с радостью ответил деду, если бы сам понимал хоть что-нибудь.

На следующее утро Дэни вёл себя как ни в чем не бывало. О его вечерней истерике помнили, кажется, все, кроме него самого. Будто бы накануне вечером обошлось без криков и хлопанья дверями. Он зашёл на кухню широко улыбаясь, что-то насвистывая и даже…

– Лео, слушай, давай после школы в торговый центр сгоняем? Его открыли давно, только мы с тобой не были.

…и даже заговорил с братом.

– А как же твои н…– На великах вообще быстро доедем, если без дождя. Ну как? – Он радостно смотрел на меня, а я в ответ мог только часто моргать.

– Езжайте, конечно, можете допоздна. Вдруг кино там какое показывают. – К словам дела прилагался ещё и многозначительный взгляд в мой адрес.«Новые друзья», хотел было сказать я, но дед меня опередил:

– А что случилось, ты упал? – От удивления у Дэни брови подскочили.– Хорошо, – согласился я, – поехали, но быстро я не смогу, бок ещё болит.

Он двигался будто бы в ускоренной съемке, когда меняешь режим на камере. Он уже два раза пересел со стула на стул и намазывал третий по счету тост, малиновое варенье он тоже обычно не любил.

– Все-таки, что… – Меня прервал кашель деда.

– Ты же упал тогда, Лео, сам сказал, что упал. – Особое ударение дел сделал на слове «сам».

Это было правдой. Упал я сам, с небольшой помощью. Про драку я отказался рассказывать наотрез, ни полицейскому, ни врачу.

– Упал, – глухо повторил я.

Торговый центр и вправду был огромным! Ничего масштабнее я прежде не видел, разве что хоккейный стадион, но и тот немного уступал. Мы прошлись по всем этажам. Съели по мороженому. Дэни взял шарик клубничного щербета, хотя обычно ел ванильное, а я – шоколадного с орехом. Мы купили билеты на вторую часть фильма, который смотрели еще в прошлом году. Я почти не обращал внимания на экран. Я совсем не помнил, о чем была первая часть, поэтому диалоги и происходящее не имели никакого смысла. Диалоги и происходящее по эту сторону экрана тоже наводили на мысль, что я что-то упустил.По дороге до школы мы болтали о разной ерунде и за обедом даже сидели вместе. На всякий случай, я несколько раз ущипнул себя. Для перестраховки. Нет, я не спал. На перемене Дэни ни разу не заговорил с Сидом, держался рядом со мной и без умолку трещал о новом торговом центре. Ехать туда было недолго, каких-то семь километров по прямой, но рёбра ещё болели. Врач обещал, что окончательно срастется все через месяц, а вот болеть может несколько лет. Когда тебе двенадцать, несколько лет равносильно нескольким световым годам. Я все-таки сумел докрутить педали и с облегчением выдохнул, когда на горизонте замаячило большое здание, выкрашенное ярко-синей краской. Мы припарковали велосипеды у входа, то есть просто прислонили к стене, тут никто и никогда не пользовался замками, и отправились внутрь.

Темнело осенью быстро, обратно пришлось возвращаться уже по сумеркам, когда чернота густела, а фонари ещё не зажигали. Крутить педали было больно. Из-за этого дыхание часто сбивалось. Чем темнее становилось, тем сильнее я начинал волноваться. Потеряться здесь было невозможно, особенно если не сворачивать на узкие лесные тропы и постоянно ехать по шоссе. Я знал дорогу как свои пять пальцев. Но вот дед, скорее всего, уже начал переживать. Он всегда повторял, неважно, насколько хорошо ты видишь встречные автомобили, главное – чтобы они тебя видели. Ещё он повторял, что самые печальные аварии те, где ты все делал правильно, следовал правилам, а пострадал из-за ошибки другого. Крутить педали было больно. Дыхание постоянно сбивалось, и я притормаживал. Дорога петляла в гору, извивалась вверх по холму, я смотрел как спина Дэни мелькает вдали и скрывается за перевалом.

В предночной тишине пение птиц казалось громче, а каждый шорох ты словно бы начинал ощущать кожей. За всю жизнь я не видел в этих лесах животного крупнее оленя. Волки здесь точно водились, ими нас пугали в детстве, чтобы мы не убегали далеко. Но город рос, и они уже не подходили так близко к человеческому жилью. Дед, вроде бы, встречал как-то медведя, медведицу и трёх медвежат, когда ходил с товарищами в поход. Они тогда ночью забрели в их лагерь и разворошили ящик с припасами, но было это давно. Дед прогнал их, выстрелив в воздух из ружья. И вот как человек, тушивший всю жизнь пожары, не боявшийся медведей и вообще ничего, так переживал, что в сумерках мы не найдём дорогу назад?

Обычно дед встречал нас на крыльце, руки на груди, на носу очки, чтоб лучше видеть. Сейчас на крыльце было пусто, у лестницы на траве валялся велосипед Дэни. Я положил свой рядом и вошёл в дом. С кухни раздавался плач, плакал Дэни навзрыд, так что слов было не разобрать.

– Это все он! – Дэни ткнул в меня пальцем, как только я перешагнул порог. Его лицо все покраснело от слез, поперёк лба была приклеена широкая марлевая повязка.

– Лео, на пару слов. – Дед встал и подал знак рукой, чтобы я шёл за ним, я послушался. – Я всего лишь хотел, чтобы вы вместе сходили в кино. Как раньше, понимаешь?

Я кивнул. Я прекрасно это понимал.

– Вы же братья, вы же близнецы, в конце-то концов! – Дед всплеснул руками и замолк в ожидании моего ответа.

Но здесь понимать я переставал. Там на склоне я упустил Дэни из виду минут на десять, что могло случиться за десять минут?

– Чего глазами хлопаешь? – Устало вздохнул дед. – Он говорит, ты его задирать начал, что ты за ним на горе погнался. Говорит, испугался и с управлением не справился. Весь лоб себе рассек. Я врача вызвал, швы наверняка нужны.

Я переваривал услышанное несколько минут, а потом почувствовал, как внутри все начало закипать. Будто кровь стала подступать все ближе и ближе к коже, так резко поднимается красный столбец термометра, если окунуть его в кипяток.

– Вот ты гад! – Я метнулся в сторону Дэни. – Хотел, чтобы я погнался за тобой, ну, давай!

От неожиданности Дэни вздрогнул, хотел увернуться и упал с табурета, не удержав равновесия. Я запрыгнул на него сверху и схватил за ворот рубашки.

– Хватит врать! Почему ты все время врешь? Все проблемы только из-за тебя!

– По углам! – Прогремел над ухом бас деда. – До трёх считаю, а то сам расставлю!