Женщина побледнела, схватила сына и, ничего не замечая вокруг, стиснув, прижала к себе.

– Пусти, ты мне крылья поломаешь, – пискнул малыш, выскользая из объятий матери.

– Не знаю, как и благодарить вас, госпожа. – Женщина молитвенно сложила руки на груди. – Так трудно справиться с озорным мальчишкой. Когда много работы, не всегда успеваю уследить за ним, – она вытерла холодный пот со лба, но, опомнившись, затараторила: – Не думайте, он добрый, послушный. Всегда обещает вести себя хорошо, но тут же забывает и снова попадает в какую-нибудь историю.

– Ты слишком добра и терпелива, Эльза. Так нельзя с мальчишками!

Со всех сторон послышались увещевания женщин:

– Задай ему хорошую трепку!

– Выпороть, чтобы и сесть не мог!

– Еще чуток, и ты с ним не справишься!

– Известное дело, без отцовского догляда растет.

– В этот раз тебе, женщина, повезло, что баронесса так умно распорядилась.

Эльза виновато потупила голову, не отвечая на недовольные попреки. Луиза, сочувственно глядя на женщину с изможденным лицом, мягко проговорила:

– Большей глупости, чем забраться на черепичный скат, и не придумаешь. Но Сорванец смелый мальчик и держался очень отважно.

– Простите нас, госпожа. Всегда к вашим услугам. – Повернувшись к детям, Эльза приказала:

– Немедленно отправляйтесь домой! Мое терпение на исходе, Сорванец! Я вечером с вами поговорю.

Угроза возымела желаемое действие. Малыш сунул руки сестрицам и послушно отправился домой, но через несколько шагов вернулся и, с обожанием глядя на свою спасительницу, важно заявил:

– Я буду вашим рыцарем, госпожа Прекрасная Фея.

Луиза нежно потрепала его по волосам и торжественно произнесла:

– Я принимаю вашу клятву, мой рыцарь. Но приказываю больше не летать, пока не станете старше, – с этими словами она поспешно удалилась, боясь оказаться в центре внимания несдержанных на язык женщин.

Марта не отставала, на ходу поведав о матери ребенка:

– Эльза – прачка. Ей приходится не сладко: и работа тяжелая, и муж калека.

Мартин был рыцарем барона, однажды прикрыл спину хозяина в бою, но из-за него прошлой осенью погиб конь господина, а позже и его самого подрал медведь. Эльза выходила мужа, но с тех пор он прикован к постели. Барон не выгнал отважного рыцаря из замка, но примерно наказал – заставил жену работать прачкой. Она одна смотрит за тремя детьми. – Марта сочувственно вздохнула. – Но слишком добрая, не потрудилась вовремя розгами вбить в мальчонку послушание, вот и не может уследить за непоседой.

– Он же маленький еще.

– Порядок – прежде всего! Барон не терпит разгильдяйства и нарушения правил. Хорошо, что его нет в замке, неизвестно, чем бы закончилась глупая детская проделка. Но, думаю, ему донесут, – твердо сжатые губы говорили о едва скрытой досаде служанки. – Жалко Эльзу.

– Ты чем-то напугана?

– Вовсе нет! – запоздало опомнилась Марта. – Тысяча извинений, госпожа, я сегодня излишне болтлива. Заклинаю простить меня.

– Не волнуйся ты так, я не собираюсь тебя отчитывать. Завтра отведешь меня к Эльзе, хочу навестить Сорванца.

– Вы очень добры и великодушны, но …

Луиза поняла, что Марта боится барона, и не стала допытываться, почему, хотя на языке вертелось множество вопросов.

У нее уже сложилось определенное мнение о нравах и законах, царящих в замке. Невозможно было не заметить нервного возбуждения и шепотков при появлении его милости. Барон, по всей видимости, правит жесткой рукой, презирает всех, кто ниже его положением, уверен, что ему все дозволено, и любой проступок наказывает, вселяя в окружающих страх. В душе Луизы шевельнулось подозрение: даже сделав ее баронессой, он не остановится, пока не подчинит ее, не сломает, не превратит в бессловесную куклу.

«Стоит заранее понять, что еще скрывается под личиной знатного дворянина? Хотя, чем это ей поможет?».

– Хотелось бы знать, где сейчас барон, я попрошу его не наказывать Эльзу и ее малыша.

– Я…я не совсем понимаю, – пробормотала Марта, чувствуя, как отчаянно забилось сердце, – вы хотите заступиться за прачку и заслужить гнев хозяина? Горе тому, кто имеет несчастье нарушить его приказы.

– Считаешь, у меня есть поводы для беспокойства?

– Конечно, нет! – вспыхнула Марта, поняв, что сболтнула лишнее.

– Тогда и не станем об этом говорить, – примирительно улыбнулась Луиза, – я не дам ребенка в обиду.

Она по-иному решила добиться от служанки, чьи слова и манеры были слишком уклончивы, правды о бароне, проявив сдержанность в речах и равнодушие к ее действиям. Словоохотливая Марта, добрая по натуре, долго не выдержит холодности своей госпожи и станет более откровенной.

Служанка промычала что-то сочувственное, но возражать не осмелилась:

– Это не моего ума дело, лучше я немного поухаживаю за вами.

Луиза согласно кивнула в надежде обрести уверенность, которой так не хватает, чтобы более спокойно присмотреться к жителям замка.

Марта принялась колдовать над копной волос своей госпожи. Очень скоро она искусно собрала их вверх, выпустив несколько прядей локонов, которые изящно обрамляли нежную шейку девушки. Новая прическа придала Луизе вид изысканного благородства.

– Ну что ж, по крайней мере, я хорошо выгляжу, – коротко заметила девушка и не стала более рассыпаться в благодарности. – После обеда выйдем на прогулку.

– Счастлива услужить, госпожа. Куда изволите пойти? – окончательно успокоилась служанка.

– Веди туда, где я еще не была.

Взору Луизы предстало невиданное зрелище – большая ухоженная клумба, благоухающая розами нежных оттенков. Чудесный ароматный шлейф цветов, напоминающий луговой мед с нотками мускуса, разливался, обволакивая и навевая ощущение гармонии.

– Они великолепны! – восторженно ахнула девушка.

– Это «Розовый рай». Так называют этот сад.

– Кто сотворил такое чудо?

– Ханна здесь хозяйка.

– Кормилица?

– А вы почем знаете?

– Не все же такие скрытные, как ты.

Марта хотела возразить, но прикусила язычок. Неизвестно, на что способна госпожа–пленница, вдруг пожалуется барону.

Луиза медленно шла по ухоженным тропкам, очарованная искусно оформленными клумбами и шпалерами, любовалась удобными скамеечками, чугунными подставками для факелов.

– Я могла бы приходить сюда каждый день, все радует глаз, – не удержавшись, воскликнула она.

– Будущая баронесса вольна свободно появляться везде, где ей заблагорассудится, – раздался голос, и из-за поворота у небольшой ротонды возникла Ханна с запачканными землей руками.

Сияющая на лице девушки улыбка мгновенно увяла, и она порывисто воскликнула:

– Мне не нравится, когда меня так называют.

Марта ахнула и отошла в сторонку, чтобы случайно не услышать непотребных речей из уст своей госпожи.

– Чушь! Боюсь, что уже поздно это обсуждать. Вы не хуже меня знаете, что это неизбежно.

Столь откровенно категоричное утверждение потрясло Луизу. Но под укоризненным взглядом она недрогнувшим голосом возразила:

– Об этом не может быть и речи!

Ханна взирала на девушку с величайшим подозрением: олицетворение сельской простоты и невинности, если не обращать внимания на удивительные глаза, в которых, как подтверждение горячего нрава, пылал мятежный огонь, выдающий далеко непростой характер и внутреннюю силу. Ведет себя совсем не так, как подобает баронессе: не спесива, мила в обращении, добра. Сорванца спасла… Неплохо бы осторожно выяснить, что у нее на уме.

– Что сделано, то сделано, нет смысла роптать и упрямиться. Барон вернется с разрешением от короля и уложит вас на брачное ложе.

– Марта, подожди у калитки. – Луиза не хотела, чтобы та услышала ее просьбу.

– Как пожелает ваша милость, – неодобрительно проворчала служанка и нехотя, очень медленно зашагала по тропинке.

– Прошу извинить меня, не хотелось бы затруднять вас, но я должна поговорить с вами, – с мольбой обратилась Луиза к кормилице. – Другая возможность вряд ли представится, ваша половина недоступна для посторонних. Ради всего святого, мне не к кому обратиться.

– Что вы хотите знать? Похоже, вы чем-то расстроены, но вряд ли в моих силах успокоить вас.

– Помогите сбежать отсюда. Я не хочу становиться баронессой. Мне страшно, – прошептала Луиза и смолкла под стальным взглядом.

– Я не уверена, что это удачная мысль, – прищурилась Ханна. – Скажите об этом барону.

– Вы не должны так недоверчиво смотреть на меня. Мои мучения искренни и невыносимы. Это не притворство.

– Я отлично вижу, что вы не глупы. Так почему отказываетесь признать очевидное? Отсюда не сбежать. Даже если каким-то чудом вы покинете замок, вас быстро изловят, приволокут обратно, хозяин придет в бешенство, – спокойно изрекла женщина и через секунду добавила: – Я и гроша не дам за вашу участь.

Луиза безвольно опустила руки и с усилием произнесла:

– Вам нравится считать меня жалким созданием?

Горечь разочарования и глубокая безнадежность в голосе и во всем облике девушки вызвали у Ханны невольное сочувствие, она поняла, насколько пленная пассия барона несчастна, чувствительна и уязвима.

– Мой вам совет – не воображайте себе всякие глупости.

– Я надеялась на сострадание… но сожалею о неразумном порыве.

– Можете приходить сюда, когда захотите, – предложила Ханна и повернулась, чтобы уйти. – Барон здесь не бывает, – и одними губами прибавила: – Храни тебя бог, девочка! – и приказала себе ни о чем не жалеть.

Мысли об узнице невольно навели на воспоминания о своенравном, но горячо любимом воспитаннике. Она не видела его вот уже десять лет, но все это время поддерживала порядок на принадлежащей ему половине замка, надеясь и веря, что он вернется истинным наследником и полноправным хозяином.

Барон Вольф передал ей пятимесячного ребенка после страшной гибели его родителей. Взяв его на руки, она отогнула уголок одеяльца и взглянула на серьезное личико притихшего малыша. Серые, словно грозовые облака, глаза смотрели на нее, не мигая.

Женщина назвала его по имени, ребенок радостно улыбнулся, залепетал и навсегда покорил ее сердце.

– Заговорила! Вот и хорошо. Будешь его кормилицей, – выдавил барон и скрылся за дверью.

Ханна не призналась, что у нее нет молока.

Ее муж служил у барона писарем. Ханна, родом из обедневшей помещичьей семьи, и сама знала грамоту и частенько помогала ему разбираться с бумагами, особенно когда он отлучался по хозяйству. Вот и в тот раз она удобно уселась за конторку, когда муж взял с собой их семилетнего сынишку и отправился вспахать небольшой клочок земли у опушки леса. Потрудившись на славу, отец с сыном присели, чтобы перекусить перед возвращением домой. Не успели они удобно расположиться на траве, как из леса выскочило стадо бешеных кабанов и пронеслось, сметая все на своем пути. Только к вечеру Ханна набрела на два растерзанных тела. Через неделю в страшных муках она родила мертвую девочку. Ее горе было столь велико, что она онемела и за целый год не проронила ни слова.

Ханна самозабвенно ухаживала за маленьким баронетом. Не отходила от его колыбельки, когда он болел, на ночь рассказывала сказки про эльфов и гномов, легенды о великих воинах, затевала разные игры, а когда он подрос, разрешала играть с деревенскими детьми. Мальчик рос добрым, смелым и жизнерадостным. Особенно крепко он сдружился с малышом Ральфом – сыном одного из рыцарей барона. К тринадцати годам Карл прекрасно ездил верхом, умело владел мечом и выходил победителем в драках.

В день пятнадцатилетия дядя призвал его к себе и объявил, что назначает Карла, своего единственного родного племянника, наследником и закрепляет за ним третью часть замка, а пока отправляет учиться в Сорбонну. Ханна мужественно перенесла это известие и пообещала не умереть, пока он не вернется. И каждый день ждала.

Раз в полгода, иногда чаще, Ханна получала весточку от своего любимца. Все письма хранила перевязанными лентой в ларце и постоянно их перечитывала.

Всегда аккуратно одетая, энергичная, любящая и заботливая, Ханна посвятила жизнь служению интересам наследника, другого для себя не мыслила. Все обращались с подчеркнутой вежливостью к кормилице будущего барона. В помощь и услужение к ней приставили Зельму. Служанка оказалась родственницей первой жены барона Вольфа. Женщину привезли из дальнего приграничного поместья. Никто не горел желанием с ней общаться и не стремился сблизиться. Она была весьма чудаковатой, не в меру прямолинейной, часто говорила все, что ей заблагорассудится, но служила Ханне с беззаветной преданностью. Очень скоро, несмотря на различие в возрасте, Зельма была на шесть лет старше Ханны, женщины стали неразлучны. Обе вдовые, обе бездетные, обе одинокие.