Портные судеб

 
Течёт наружу
Медвяным воском
Из сердца в душу
Открытый космос.
 
 
Мир перекроен,
Сны – наизнанку,
Границы строя
Не держат фланги.
 
 
На швах сверкает
Роса столетий —
Стежки по краю
Желанной смерти.
 
 
Полны карманы
Любви и страха,
Небесной манны,
Земного праха.
 
 
Сомкнулись кольца
Вокруг запястья —
Проклятье солнца
В крупицах счастья.
 
 
Нутро подклада —
Сплошные складки —
Сочатся ядом
Солёно-сладким.
 
 
Чадит лучина
Во тьме пещеры —
Первопричина,
Предтеча веры.
 
 
Земля остыла,
Звезда погасла.
Забудь, что было
В пути напрасном.
 
 
Но шаг иголки
Станка Вселенной
Шьёт втихомолку
Наряд на смену.
 
 
Неутомимы
Портные судеб —
В иных картинах
Застрянут люди,
 
 
Чтобы всё так же
В прощальный вечер
Цветком увядшим
Украсить вечность.
 

Расскажи о себе…

 
Расскажи о себе камням —
О своих неисхоженных тропах,
О давно перерезанных стропах,
О прогулках по выжженным пням.
 
 
Расскажи о себе ветрам —
Как давился отравленной пылью
И прощался, раздавленный былью,
И опять воскресал по утрам.
 
 
Расскажи о себе дождям —
Как ловил долгожданную влагу,
Вместе с небом пронзительно плакал,
Не считая потери по дням.
 
 
Расскажи о себе пескам —
Как любовь в их пыли хоронили,
Но зыбучесть её сохранили
Вопреки всем дырявым вискам.
 
 
Расскажи о себе полям,
Бесконечным цветочным полянам,
Облакам, быстрокрылым и пьяным,
Что не требуют жить по ролям.
 
 
Расскажи о себе земле —
Твоей вечной теперь колыбели,
Над которой играют свирели
В так внезапно сгустившейся мгле…
 

Кармическая ткань рода

 
Кто не чувствует дыхания страны
И не ощущает ветер времени,
Обречён жить с ощущением вины,
Тридцатью монетами разменянном.
 
 
Сколько оправданий не ищи
Своему трусливому стяжательству,
Всё вернёт заряд кармической пращи
Неминуемым фатальным доказательством.
 
 
Сколь угодно можешь ты менять
Родину и флаг, мечту и веру
И добро чужое жадно загребать,
Чтобы выстроить блестящую карьеру.
 
 
Но вскруживший душу золотой телец
Бесполезен у последнего исхода —
Тень в сплетении кармических колец,
И Лукавого печать на ткани рода.
 
 
Нет безбожия у смертного одра:
Каждый втайне верит в жизнь за гранью,
Но серебряными нитями добра
Шьются эти родовые ткани.
 
 
Весь наш путь – мерило разных дел
В помыслах как чистых, так и грешных;
Наконечниками ядовитых стрел
Уже сделаны в холсте большие бреши.
 
 
Залатать их может лишь отказ
От во лжи присвоенных сокровищ,
Сокрушив корыстной алчности запас,
Победив в себе прожорливых чудовищ.
 

Ворон и город

 
Уходят под воду
Высокие шпили
Былого величия
Старого города;
Хлопают крылья,
Даруя свободу,
Меняя обличие
Чёрного ворона.
 
 
Древний, как звёзды,
Он жил здесь с начала —
С первого камня
До крайнего жителя;
Волны качают
Дырявые гнёзда —
Личный «Титаник»
Последней обители.
 
 
Ворон всё помнил:
Тучные пашни,
Битвы, набеги,
Встречи и проводы;
Полные чаши —
Здесь его корни,
Древо навеки
Любимого города.
 
 
Бабочкой мёртвой
Порхают страницы.
Всё потерял,
Что сердцу так дорого;
Раненой птицей,
Но вольной и гордой
Ворон взлетал
Прочь от старого города.
 

Собратьям по перу

 
Бестрепетный поклон
И топот ног
На рубеже веков —
Нам снится сон…
Но что начертано пером
На мхах камней,
Давно не распознать.
Здесь всюду ложь
И сатанинский смех —
Чертополох
Рвёт ткань миров
По швам горящих дней,
Где всюду Бог.
Мы верим в тех,
Чьих перьев бриз
Поднял за правду рать,
Кто смел и смог
Зарифмовать эпох
Диалектическую дрожь,
Переосмыслил путь
И выплеснул их суть
На чистый белый лист…
 

Вероника Богданова

«Не мела ты дом, не варила щи…»

 
Не мела ты дом, не варила щи
И не стряпала пироги.
На коня – верхом, да – ищи-свищи,
Но не смогут найти враги.
 
 
За спиною – лук, у бедра – колчан,
Полный дерзких певучих стрел,
И, тебя не выдавший, замолчал
Плахе отданный менестрель.
 
 
И гнездо внутри у тебя свила
Птица скорбная – вдовья боль,
Понесёт ту боль на себе стрела,
Метко пущенная тобой.
 
 
И споёт она в чей-то смертный час
Песню, что менестрель сложил…
А с ветвей души птица сорвалась —
Сердце, как тетива, дрожит…
 
 
Но однажды ты упадёшь с коня
Средь далёких чужих земель,
И душа, небесной струной звеня,
Вскрикнет: «Где ты, мой менестрель?
 
 
Столько долгих лет мстила за тебя,
Стрелам песни твои даря…»
Тишина в ответ. Лишь ведёт, скорбя,
В одинокую ночь заря.
 
 
Что готовит нам вечности порог?
Радость встреч? Пустыню разлук?
А тебе в ладонь звонкий месяц лёг —
Звёздных стрел твой небесный лук…
 

«В который раз исходит небо снегом…»

 
В который раз исходит небо снегом…
Так много снега – городу к лицу.
Я от своей судьбы устала бегать:
Бегу по кругу, еду – по кольцу.
 
 
Повсюду – тот же снег и те же лица,
Листаются пейзажи день за днём.
И я уже боюсь со снегом слиться
Или внезапно раствориться в нём.
 
 
А кто-то кружит по кольцу, как прежде,
И в снегопадном мельтешенье лет
Пусть в белой пелене ему забрезжит
Едва заметный встречный силуэт,
 
 
Как указатель поворота к дому,
Где снежный морок душу не знобит…
Сверни с кольца, где с неба невесомо,
Кружа кого-то, вечный снег летит…
 

«Сложится или не сложится?..»

 
Сложится или не сложится?
Сбудется или всё тщетно?
Мы одолеем все сложности
В поисках главных ответов.
 
 
Впрочем, возможно, окажется
Главное – второстепенным,
Все самолёты бумажные
Сгинут, а к новым вселенным
 
 
Без звездолётов, крылатые
Смело отправимся сами.
Иль, как Колумбы когда-то, мы
Двинемся под парусами
 
 
К новым Америкам, может быть,
Мир для себя открывая?
…Сложится или не сложится?
Всякое, впрочем, бывает…
 

«В доме ночном тишина. Не скрипят половицы…»

 
В доме ночном тишина. Не скрипят половицы.
Бледные линии чертит луна сквозь окно,
Как нотный стан, на стене, и опять мне не спится:
Я в темноте, расширяя пространства границы,
Тщетно пытаюсь на них поселить стаю нот.
 
 
Только вот нотная грамота нынешней ночью
Мне не даётся, и певчая стая моя
То ли любовь, то ли музыку сердцу пророча,
В лунное небо сквозь форточку вырваться хочет,
Звёздами нот озарив пустоту бытия…
 

Третий – лишний?

 
Любишь, скучаешь, ищешь
Взглядом среди толпы…
Белым кипели вишни…
Страшно быть третьим лишним.
Ты не боялся – был.
 
 
И, спотыкаясь взглядом
О поцелуй чужой,
Лгал ты себе: «Так надо»
И находился рядом.
Рядом – но за межой.
 
 
Эта межа делила
Чью-то любовь и ту,
Что с непонятной силой
В сердце твоём бурлила.
Метил их за версту
 
 
Взгляд, что горел надеждой:
Кто тебе запретит?
Ветер сорвёт небрежно
С вишен весны одежды,
Солнце рванёт в зенит,
 
 
И загуляет лето,
В душу вливая зной…
В сердце ища ответы,
Вдруг она вспомнит: где ты?
Любишь? Скучаешь, мой
 
 
Аэродром, что вечно
Числился запасным?..
Жарко, да мёрзнут плечи,
Время – ты знал! – не лечит,
Горек разлуки дым.
 
 
Вишни поспевшей ядом
Август отравлен злой…
Что ж ты не рад награде?..
Только в потухшем взгляде —
Пепел любви былой.
 
 
Любишь? Скучаешь? Эхо
Мечется невпопад.
Больше ей не до смеха,
И сквозь души прорехи
Светит твой прежний взгляд…
 

Русалочка

 
Стёрли личность мою постепенно:
Отражения в зеркале нет,
Нет души, что морской стала пеной,
Лишь забрезжил последний рассвет.
 
 
Знаешь, Андерсен, как это больно:
Соль прощальных русалочьих слёз
Размешать с моря вечною солью,
Что её не воспримет всерьёз,
 
 
Растворит… И за яхтою – пенный
След растает погибшей души…
Стёрли личность мою постепенно.
Не люби. Не живи. Не дыши…
 

Ты помнишь?

 
Ты помнишь небо, льнущее к душе
Сквозь синь озёр и васильков разливы,
И солнце на рассветном рубеже,
Стартующее ввысь нетерпеливо?
 
 
Казалось – только руку протяни,
И ты его коснёшься непременно,
И, дрогнув, зазвенит тихонько нить,
Протянутая от тебя к вселенной…
 

«Маску – сначала себе, говорят. Только я…»

 
Маску – сначала себе, говорят. Только я
Всем их надела и клею крыло самолёту.
В хриплой вороне услышала я соловья,
Не замечая упорно фальшивые ноты.
 
 
Плечи подставив под груз, что под силу троим,
Сколько его протащу? Но тащила же! Значит,
Это мой крест. Позвоночник не хрустнет под ним.
Ноги продолжат идти, и душа не заплачет.
 
 
Кто же, ответьте, за нас размечает маршрут?
Кто набивает рюкзак, собирая в дорогу?
И, посадив в самолёт, не даёт парашют…
Маску – сначала себе! А зачем мне, ей-богу,
 
 
Маска, когда не хватает простора – дышать?
В зеркало глядя, пытаешься вспомнить: а кто я?
Чья из глубин моих рвётся на волю душа,
От перегрузки надсадно в истерике воя?
 
 
Лоб охладит ли спокойная чья-то рука?
Вспомню ли голос из детства, читающий сказки?
Вдруг пожалеют: мол, ноша твоя нелегка,
И в самолёте натянут заботливо маску
 
 
Мне, потому что порою положено дать
Отдыха тянущим крест до последней минуты?..
Слышишь, проснись! И сквозь иллюминатор звезда
Душу мне жжёт. Маски сброшены. Нет парашюта…
 

Баллада о капитане

 
Там, где небо смотрелось в море, а море – в небо,
Горизонта границы изредка нарушая
И с лазурью морской небесную синь мешая,
Жил один капитан. Не верьте, коль скажут – не был:
 
 
Слишком многие лгут, не чувствуя в том порока…
Впрочем, присказка это. Сказка – за нею следом.
Капитан наш – смельчак, и страх ему был неведом,
Только стало ему отчаянно одиноко.
 
 
И тогда он решил, что надо всю жизнь с собою
Постоянно возить – от вечной тоски лекарство.
Он построил корабль: в него поместилось царство,
Где по паре всего, – пасхалка к бродяге Ною.
 
 
И отправился бороздить капитан просторы
То ли моря, а то ли неба – едва понятно…
Каждый вышедший в путь вернётся ли вновь обратно?
Не о том ли в раю у ангелов разговоры?
 
 
Вместо ангелов в небесах говорили чайки —
Души тех моряков, что с ним поднимали парус.
Их дома опустели: так наступает старость
В тех домах-парусах, что ловят ветра печали.
 
 
И сидел капитан один средь бескрайней сини.
Со штурвала-часов стекали минуты резво…
Выпил рому старик – и смог рассудить он трезво:
Жизнь прошла, и теперь пора уходить красиво…
 
 
Шёл ковчег на закат, – а быть может, рассвет. Недаром
Перепуталось всё – и небо, и море… Впрочем,
В то волшебное время, что между днём и ночью,
Вдруг решил капитан усесться за мемуары.
 
 
И включились лампады звёзд, чтоб светлее было,
И дома-паруса наполнились тёплым ветром…
И один лишь вопрос останется без ответа:
Кто шепнул капитану сказку, что стала былью?