ГЛАВА 2

Все стало хуже после открытия элитного коттеджного поселка «Березовая роща». Нет, само открытие, как я слышала, прошло отлично, без заминок и технических накладок, с перерезанием красной ленточки, пожатием руки главе администрации и прочая и прочая. А вот вечером состоялся банкет и, как накануне объявил наш уважаемый шеф, приглашены были все и отказы не принимались.

Почему при этом объявлении замдиректора устремил свой испытующий взгляд на меня? Ожидал возражений с моей стороны? Я уже однажды загнула вечеринку по случаю дня рождения фирмы, на которой он присутствовал. Сейчас было самое время отказаться снова, но именно из-за его взгляда я промолчала и позже не подошла к Игорю Дмитриевичу, а дома так вообще выгребла содержимое одежного шкафа и принялась искать приличную вещь для торжественного вечера. День на сборы? Да не вопрос!

Я уже говорила, что совершенно не пью? И что терпеть не могу нетрезвых людей? И что атмосфера ресторана вгоняет меня в черную депрессию, вынуждая скрывать истинные чувства? Находиться среди подвыпивших людей, в любой момент способных на неадекват, все равно, что играть золотой зажигалкой, восседая на пороховой бочке. Почему я так близко к сердцу всегда принимала такую ситуацию – не знаю, но нервировало меня это изрядно, и обычно мое руководство, где бы я ни работала, было в курсе, что корпоративы я не посещаю и даже не требую денежной компенсации. Почему же в этом случае мой шеф оказался столь категоричен? Может, он мог бы отпустить меня, освободив от обязанности посетить лучший ресторан в городе, но вот Эл мне такой возможности не представил. Я пошла назло ему, уверяя себя, что он к этому делу отношения не имеет.

Конечно, он имел. Мне было любопытно, как он поведет себя, напившись, кого будет приглашать на танцы, с кем вести задушевные беседы, лениво пережевывая закуски, и о чем вообще говорить.

Признаться, он меня сильно удивил. Во-первых, за весь этот дикий безумный вечер он не принял ни капли. В завязке, что ли, или, так же, как я, не терпит спиртного по какой-то иной причине? Может, из-за любви к здоровому образу жизни, который, как видно невооруженным взглядом, у него возведен в культ? Не знаю, а только он старательно прятал скучающий взгляд, изо всех сил улыбаясь очередной претендентке на его руку и плечо, когда, приняв для смелости и расхорохорившись, то одна, то другая дамочки приглашали его на медленные танцы.

Во-вторых, его речь по поводу отлично проделанной работы была хороша. Ничего лишнего, никакой витиеватости, минимум канцеляризма и куча, куча обаяния и шарма. На новые свершения вдохновились все, включая снующих по залу официантов.

Естественно, он отказался участвовать в конкурсах, и я понимала почему. Настолько двусмысленных предложений от толстого и бородатого ведущего, облаченного в камзол конкистадора времен завоевания Америки и похожего на Лучано Паваротти, я не ожидала. Однако, мои коллеги поразили еще больше – они не только рвались к участию в скабрезных, пошлых и откровенно глупых соревнованиях, но еще и ругались, желая выцарапать себе право перейти в следующий тур и обвиняя друг друга во вредности, а судей в предвзятости суждений.

Не знаю, как важному и царственному ведущему удалось уломать меня на один «весьма веселый конкурс, уверяю вас, милая». Возможно, отказываясь, я привлекала к себе излишнее внимание, чего мне жутко не хотелось, и пришлось сдаться под натиском неумолимого темперамента. Оказавшись в коридоре и узнав, что вместе с секретарем Вероникой, экономистом и двумя бухгалтерами я должна буду станцевать, ни много ни мало, канкан, я выругалась себе под нос. Как только помощница «Паваротти» вынесла костюмы, мне захотелось упасть в обморок. Стеклянными глазами я смотрела, как девчонки весело разбирали панталоны и цветастые юбки, и медленно пятилась к дверям.

– Девушка, прекрасная моя, ну что же вы, – толстый обманщик протянул ко мне руку, мечту голодных псов, готовых принять ее за россыпь сочных сарделек. – Вы будете украшением праздника, уверяю вас…

– Вы сказали, что все будет мило, – прошипела я, бросая остервенелые взгляды на красочные наряды, в которые уже облачались мои коллеги.

– Да вы же будете в панталонах, – уговаривала молодая помощница. – Ничего неприличного, если вас это так смущает, – и с примирительной улыбкой протянула мне шелковый чехол для прикрытия бесстыдства.

Я только представила, с какой миной на лице буду дергать ногами под ленивым взглядом заместителя директора, удобно развалившегося на стуле, и мне стало нехорошо. Девчонкам-то все равно – они уже почти лыка не вяжут, вон как рьяно дерутся за шляпки, а мне каково? Какого черта я позволила этому толстяку стащить меня с места и приволочь сюда?

– Нет уж, это без меня, – отрезала я, готовая драться за свою независимость, и меня, наконец, отпустили от греха подальше.

Я влетела в зал и остановилась, понимая, что надо привести в порядок чувства. Ничего страшного не случилось, просто я не могу натянуть на себя нелепые вещи, оказаться в неловком положении и первой при этом повеселиться. Ну нет у меня такой свободы или степени опьянения.

Я как раз проходила за широкой спиной Эла, пробираясь к своему месту, когда он обернулся и бросил на меня насмешливый взгляд. У него это всегда замечательно получалось: он почти соединял брови, чуть закатывал глаза и сжимал губы, словно говорил: «Ну-ну».

– Я полагал, вы порадуете нас чем-то интересным, – проговорил он.

– Мне не хватило костюма, – буркнула я и проследовала дальше.

Хорошо, что я выбрала место подальше от него, и он не мог меня видеть, особенно если отклониться за плечо коммерческого директора.

Смотреть на канкан было невыносимо, а мысль, что заместитель директора мог представить и меня, вообще вывела из строя, лишив мужества. С чего я это взяла? Просто он знал, что я должна была участвовать, и мог вполне себе представить меня и в этих панталонах, и в кокетливой шляпке с яркими перьями. Девчонки оттанцевали так, что зажгли весь зал, ну а мне захотелось покинуть это место. Только вот пробираться к выходу опять придется мимо очаровательного заместителя, и я решила дождаться, когда очередная дама пригласит его на танец.

Весь вечер он пил клубничный чай. Я и не догадывалась, что если подозвать официантку, игриво поманив пальцем, и что-то шепнуть ей на ушко, она принесет пузатый заварочный чайник с волшебным ароматом и поднимающимся из носика паром.

Дело в том, что я обожаю клубнику во всех ее проявлениях. Клубничный джем, конфеты с клубничной начинкой и печенье с ароматом клубники, какой бы химией это на самом деле не было, доставляют мне ни с чем несравнимое удовольствие. Пломбир с клубничным наполнителем – это вообще мимими.

И вот заместитель директора сидел и попивал мой любимый чай чашечку за чашечкой, с насмешливым любопытством посматривая на подчиненных, отбрасывающих коленца и выделывающих на сцене такие пошлые несуразности, которые можно было простить им лишь по причине жуткой нетрезвости.

Вот прямо впору встать, подойти к Элу и попросить угостить чаем. Но именно этого я сделать не могла. Чем меньше я буду с ним говорить, чем дальше от него находиться, тем спокойнее мне будет на душе и… тем больше усилятся мои мучения. Ну и пусть, лишь бы не выдать себя, а вдали от него это делать намного проще.

Кстати, я заметила в этот вечер одну даму, напрочь лишенную зависимости от нашего Аполлона, и это очень меня удивило. Я никогда не верила в большую любовь между моим шефом и его женой. Натали нужна была страсть, надрыв и безудержность, ведь для чего-то она родилась такой яркой. А зачем жить, если имидж роковой красавицы ничем не подтверждать? Но Игорь Дмитриевич, вероятно, весь свой пыл оставлял главному бухгалтеру, и все знали, что в его семье царит мир и благоденствие – читай скука и тоска.

Натали была хороша в голубом платье, подчеркивающем фигуру. Высокая блондинка, она умела преподнести себя в выгодном свете, и сегодня ей также уделялось немало внимания со стороны наших мужчин, вот только господин Журавлев предпочитал смотреть совсем в другую сторону.

Вскоре мне представилась возможность уйти по-английски. Думаю, никто этого не заметит, а значит, у шефа не будет причин обвинить меня в неуважении.

Пока начальница юридического отдела Оксана извивалась в крепких руках Эла Журавлева, едва доставая ему до подбородка, но почти перекрывая его в объемах, я поспешила покинуть свое место.

Уже у дверей поняла, что дала маху и так поспешила сбежать, что кое-что забыла. Как Золушка туфельку, я оставила на столе клатч, и бог бы с этой помадой и пудреницей в старенькой косметичке, исполняющей этим вечером роль модной сумочки, но в ней лежал проездной на автобус и ключи от квартиры. От них отказаться я не могла даже под страхом встречи с роскошным роковым красавцем.

Только сейчас, на этом празднике вакханалии и вседозволенности я поняла, как он опасен, когда трезв. Всё видя, замечая и понимая, он делал свои выводы, брал на заметку и наблюдал за происходящим, как ученый в микроскоп. От этого мне становилось не по себе. Кто знает, какие мысли роятся в его голове, если он вот так улыбается, одними губами, прищурив глаза и надев маску вежливого интереса.

С тяжелым вздохом я отпустила дверную ручку – свобода была так близко – и под невыносимый ритм электронной музыки развернулась. Увиденное заставило меня вздрогнуть, так как прямо передо мной возвышался самый поразительный человек, к которому благоволил сам Творец, поскольку так одарить талантами и наделить столь совершенной красотой можно только того, кого сильно любишь и балуешь.

Я не могла судить о ценности его костюма, но, думаю, он был до бесстыдства дорогим, обувь блестела, бледно-салатовая рубашка оттеняла глаза и камень в зажиме для галстука ослеплял. Естественно, я испугалась. Опять мне пришлось столкнуться с Элом нос к носу, и близость была опасной. Опасной для меня. Ему-то что, а мне потом с этим жить. С его ароматом, усиливающим желание, хотя куда уж больше, со жгучей насмешкой в прищуренных глазах, с легкой лукавой улыбкой на чувственных и таких манящих губах. Вернее, с воспоминанием обо всем этом.

Я невольно отступила, ткнувшись в дверь. Эл наклонил голову и улыбнулся шире, заметив мой неудавшийся маневр. Он знает, он все видит и понимает, я зря тешила себя надеждой, что являюсь для него загадкой. Он раскусил меня, спокойно отнеся к разряду тех, кто теряет от него голову и пускает восторженные слюни.

– Лера, куда вы собрались? – спросил он довольно громко, пытаясь перекричать шум в зале.

– Покурить, – что мне еще оставалось сказать? В туалет? Домой? На другой край света?

– Никогда не замечал вас за этим занятием, – он сделал шаг ко мне, изобразив на лице любопытство. Мол, ну-ка, ну-ка, кто это тут у нас такой забавный?

Сам он позволял себе сигарету-другую раз в несколько дней, и когда выходил в коридор, там было не протолкнуться – дымили даже те, кто до этого сигаретный дым на дух не переносил.

– Вы много чего не знаете обо мне, – я отвела глаза, понимая, что готова ударить его, лишь бы он не возвышался так надо мной, безжалостно красивый и жестоко недоступный. Все же, думаю, он ничего не знает, иначе бы не проявлял такой интерес к моей более чем скромной персоне. Прощупывает почву, вот что он делает.

– Могу я, в таком случае, угостить вас сигаретой? – спросил он, будто предложил выплатить за меня весь кредит Трастбанку.

– Не можете, я курю только свои.

Он оглядел меня с головы до ног, и у него было на это право – он искал карманы или хоть что-то, куда можно было положить пачку сигарет, но моя блузка и юбка таковых мест не имели, а клатч лежал далеко – на другом краю стола, и сигарет там не было в помине. Я не только не переношу запах спиртного, я еще не могу терпеть табачный дым.

– Может быть, прежде чем вы пойдете курить, вы позволите пригласить вас на танец?

Такого поворота я не ожидала, это совершенно не входило в мои планы. К мазохистам, готовым на такие муки, я себя не относила и всеми силами оберегала свой душевный покой, но подлый заместитель уже протягивал мне руку, и какая это была рука! О ней можно было слагать поэмы. От нее трудно было отвести глаза, и я как последняя дурочка засмотрелась, забыв про все. Широкая ладонь при довольно узком запястье, длинные, просто неестественно длинные пальцы с красивыми аккуратно подрезанными ногтями, с небольшими косточками на фалангах. Я замерла на месте, не сводя взгляда с протянутой ладони, как загипнотизированная, и это дало Элу право самому взять меня за руку и повести в центр зала, в самую гущу беснующейся толпы, еще полтора часа назад бывшей моими коллегами и товарищами.