Читать книгу «В России надо жить долго» онлайн полностью📖 — Светланы Беличевой-Семенцевой — MyBook.
image

Не буди лихо, пока тихо

Кто бы мог подумать, что в стране, где партийные органы тратили столь неимоверные усилия на идеологическую обработку народа, где повсеместно в коллективах обсуждали и одобряли решения партийных съездов и пленумов, а на демонстрациях носили портреты членов политбюро и кричали в их честь здравницы, где, не читая, осуждали Пастернака, Сахарова и Солженицына, в этой стране, в этом народе было столько недоверия к непогрешимости партии и к самой партии, столько желания жить по правде, не лгать и не лицемерить. Много было этих правдолюбцев и в рабочих коллективах, и в журналистских кругах, и среди творческой интеллигенции. Но и не меньше было и тех, кого раздражали эти правдолюбцы, кто, как говорится, с молоком матери впитал в себя общепринятые нормы лживой жизни и, кроме раздражения и агрессии, ничего не испытывал к правдолюбцам, нарушающим привычный жизненный уклад. И сейчас, когда сам генсек объявил гласность и перестройку, свой критический взгляд недовольные стали публично выражать и прежде всего в своих производственных коллективах. И в газеты, и в вышестоящие органы посыпались жалобы на расправы начальства с этими критиканами. Известный журналист «Литературной газеты» Лидия Графова свою объемную, на целый разворот статью от 22 апреля 1987 года посвятила описанию тех мытарств и расправ, которым подвергаются правдоборцы в рабочих и научных коллективах, начиная от Камчатки и до закавказских и прибалтийских республик. Вот некто научный сотрудник бакинского филиала НИИВОДГЕО Тамара Филлиповна Гумбарова публично уличила в плагиате Шарифова, стремящегося занять место завлаба. Обиженный Шарипов при поддержке дирекции написал на Гумбарову ложный клеветнический донос в прокуратуру. И три года шли судебные разбирательства, за время которых Гумбарову дважды увольняли, пытались исключить из партии. И когда 11-я судебная инстанция признала ее невиновной, на вопрос, почему Шарипов, уличенный в плагиате, оклеветал коллегу, он, не стесняясь, объяснил «В отместку». Однако, несмотря на плагиат и эту злостную клевету, клеветник получил вожделенную должность завлаба. А у руководства и парткома не клеветник и плагиатор вызвал осуждение, а потерпевшая Тамара Филлиповна, своими жалобами мешающая спокойно жить прежде всего директору Джалилову, под руководством которого их филиал отличался самой низкой эффективностью по всему НИИВОДГЕО.

Увы, если бы это был единичный случай. Ежедневно, пишет Графова, приходится выслушивать горькие истории затравленных за критику людей. Вот и сейчас, не успела журналистка закончить эту статью, как ее уже ждали со своими исповедями плотник из Нефтеюганска и преподаватель вуза из Алма-Аты, уволенные за критику.

Поток таких писем от пострадавших за критику людей шел не только в «Литературную газету». Вот «Комсомолка» описывает еще более дикий случай подобной расправы, закончившийся весьма трагично: гибелью человека, который был в числе преследователей одного из членов коллектива, критикующего сложившиеся в коллективе порядки. В Саранском аэропорту разбился «АН-2», распылявший удобрения на полях. Проведенная экспертиза показала, самолет был абсолютно исправлен, пьян был погибший пилот Савватеев. Пить на службе в Саранском аэропорту стало нормой, где начальник аэропорта Лебедев проводил производственные совещания в нетрезвом состоянии, за что позже и был освобожден от занимаемой должности. Дело в том, что в этом коллективе работал аккуратный дисциплинированный молодой техник Николай Фомин, один из немногих совершенно непьющих работников. Но, в отличие от других непьющих, Коля не мог мириться с пьянством товарищей, уговаривал их не пить, поднимал эту проблему на собраниях, критиковал и другие производственные недостатки. В результате эта критика надоела жившим в соседней комнате в общежитии инженеру Мажитову и его соседу, позже погибшему летчику Савватееву. Друзья ворвались в комнату Николая, и Мажитов жестоко избил его. Товарищеский суд, разбиравший этот инцидент, осудил не того, кто избивал, а того, кто был избит за то, что он спровоцировал драку, что и засвидетельствовал присутствовавший при этом летчик Савватеев. И Николаю не только вынесли выговор за «провокацию», но и постановили выселить из общежития, чтоб не накалял атмосферу. Однако самое печальное заключается в том, что товарищеский суд выражал коллективное мнение, а не мнение какого-то одного начальника-выпивохи, а стало быть, в коллективе большинство были так морально развращены, что потеряли ориентацию в том, что плохо и что хорошо, и кто прав, кто виноват в этой, казалось бы, очевидной ситуации. Как верно заметил Фазиль Искандер в своей статье в «Огоньке» от 11 марта 1990 года, «Наш народ, крученный-перекрученный за годы унижения и лжи, хотя и исхитрился выжить, тяжело болеет. Для выздоровления ему нужны правда, хлеб и надежда».

Горбачев, призывавший к гласности, видимо, и не подозревал, что многолетние и старательные усилия ЦК КПСС, насаждающие государственную политику лицемерия и лжи, не пройдут бесследно и впитаются в кровь и плоть сотен и сотен тысяч доверчивого населения, среди которого чудом уцелеют отдельные правдолюбцы, принимающие огонь на себя в этой борьбе за право жить по правде.

И если бы эта борьба разворачивалась только в производственных коллективах! Не меньшие страсти разгорелись среди творческой интеллигенции и в научных кругах. Вот в январском номере «Огонька» за 1989 год опубликовано открытое письмо главного редактора «Литературной России» Михаила Колосова к известному писателю, секретарю Российского Союза писателей Юрию Бондареву. Колосов начал свое письмо с признания, что Бондарев был его кумиром, с которым сближало фронтовое братство, и трогали его правдивые и честные книги о войне. «Ты выдержал испытание огнем на фронте, – пишет Колосов, – но ты не выдержал испытание властью». И далее он описывает, как, используя свою должность секретаря Российского Союза писателей, Бондарев всеми возможными средствами влияет на редакционную политику газеты, в грубой форме требуя, чтобы публиковались исключительно хвалебные статьи в свой адрес и не допускались никакие другие критические материалы, за публикацию которых грозил разгон редакции. Что и было приостановлено лишь вмешательством Союза писателей СССР. «Такая цензура как твоя, – пишет Колосов, – пожестче той, что насаждалась государственными органами в самые застойные времена. Если та за последнее время стала более умеренной, охраняет только то, что ей положено охранять, то твоя, бондаревская, наоборот, ужесточилась – стала более бдительной и нетерпимой, чем была раньше».

Да, когда Горбачев объявил гласность и отменил цензуру, которая должна была отслеживать лишь сохранение государственных тайн, то он, очевидно, и не подозревал, что за годы правления непогрешимой КПСС выросли цензоры пожестче государственных, которым претило все, что не совпадало с их единственно правильным мнением, как претила и сама гласность, и перестройка, объявленная генсеком. Они, эти цензоры, объявили войну в пределах своего профессионального поля коллегам, последовавшим призывам генсека. И в результате писательская общественность разделилась на два непримиримых лагеря, один из которых поддерживал демократические преобразования, начавшиеся в стране, другой лагерь был ее непримиримым противником. Противоборствующие стороны сосредоточились под крышей своих журналов. Правые-консерваторы облюбовали журналы «Москва», где был главным редактором Михаил Алексеев, «Молодая гвардия», редколлегию которого возглавлял Анатолий Иванов, и «Наш современник», редактором которого был Сергей Викулов. У них был и свой авторский актив, состоящий из известных и популярных писателей Юрия Бондарева, Станислава Куняева, Проскурина. И уж совсем удивительно и непонятно, по каким причинам к этой компании примкнули и знаменитые писатели-деревенщики Василий Белов и Валентин Распутин, так достоверно описавшие трагедию русской деревни, с которой коммунисты лихо расправились в советские времена. Этими журналами были прикормлены и свои критики, которые, не выбирая выражений, расправлялись с писателями из враждебного лагеря.