Помолчав, Олег отложил трубку и, сцепив на коленке ладони, уставился в рельефную стену.

– А я почему-то совсем не удивлен, – произнес он. – Не зря мы встретились… Так вот, зачастил дядька на твою родину. Все про камень какой-то говорил. А потом раз, и как отрезало, перестал ездить и занялся постройкой этого дома. Долго он его строил, лет десять… Я к тому времени уже женился, сын у меня родился… Никитка… и решили мы с Любашей рвануть на Селигер, да глянуть, чем же несколько лет это место дядьку приманивало.

Дядька к тому времени совсем невсебешный сделался; все казалось ему, следят за ним. Видения разные посещали. Иной раз такую чушь нес; ни дать, ни взять, сумасшедший.

А я вот теперь думаю, а почему людей, что отличны от нас, мы считаем ненормальными? Потому что они иначе видят реальность? Потому что могут предугадывать события? Только поэтому? Если так, то неправильно это…

В то лето, когда мы решили отправиться на Селигер, дядька нам такой скандал закатил. Не езжайте и все тут! Плохое с вами случится! А что и почему не говорит. Мы с Любашей посмеялись тогда, да и уехали… – и, замолчав, Олег снова закурил трубку.

– И как вам? Понравился Селигер? Оправдал ожидания? – не выдержал паузы рассказчика Максим.

Он-то знал, Селигер должен произвести впечатление; мрачная красота родного озера может заставить трепетать сердце одновременно и от страха и от восхищения.

Конечно, Максим желал услышать про любимый край и еще раз прикоснуться к нему душой. Хоть так, хоть через эмоции другого человека, но услышать то, что услышал, никак не ожидал…

– Да никак, – глухо отозвался хозяин. – Совсем ничего не помню, – и, глубоко вздохнув, он прикрыл глаза.

Максим каким-то шестым чувством понял, продолжение будет жутким. Новый знакомый сам боится вспоминать то, что произошло тем летом и вот сейчас набирается смелости произнести это вслух… Произнести вслух что-то очень и очень страшное…

– Вот уж точно, посредством сумасшедших с нами разговаривает само провиденье. Или высшие силы… Или еще что… Надо было послушать дядьку, надо… – Олег говорил с трудом.

Тяжелыми камнями падали его слова. Падали в темную глубину…

Падали…

Падали…

Максиму вдруг показалось, уносит его холодная вода, уносит вглубь от теплого берега, а слова Олега крепко прилипли к ногам и тащат на самое дно камнем…

– И просто камнем пошел ко дну, мы даже сообразить ничего не успели, – будто сквозь толщу воды донеслось до него.

Вскинувшись, Максим почувствовал, дышать нечем; пахнущая тиной вода забила рот и нос.

– Кто пошел камнем ко дну, кто? – согнувшись пополам, прохрипел он.

– Сын наш, Никитка… – дрожащим голосом повторил Олег.

Наконец-то Максиму удалось втянуть в себя воздух. Голова закружилась, ноги подогнулись, и неуклюже плюхнувшись в кресло, он с сочувствием посмотрел на хозяина.

– Не удалось спасти? – сорвалось с языка.

– Как утащил его кто, – словно оправдываясь, произнес Олег. – Так не тонут. И тела не нашли… Сказали, в омут затащило. А какой омут? Мы же с Любой рядом стояли. Какой омут?! Ты мне скажи, у вас там что, реально так людей утаскивает? Бесследно? Вот так вот раз и с концами?!

– А где вы купались? – зачем-то уточнил Максим.

– Да где и все. На пляже. Народу тьма. Все сразу нырять стали, но без толку…

– Странно… Понимаю, если бы вы на Кравотынский плес потащились, или еще куда. Там разное может приключиться. Но чтобы на пляже…

– Кравотынский плес? – прищурился Олег. – Что-то знакомое… Но нет, мы там не были. Не успели побывать. Никитка на второй день утонул… Дальше поиски; плохо помню те дни, да и вспоминать не хочу. Когда дядька про трагедию узнал, сдал сильно. Все про свою вину твердил. Мы к тому времени у него в этом доме жили. Как Любаша забеременела, так и переехали сюда. Никитка уже здесь родился; любил его дядька как родного. Сломил его этот случай, ой, как сломил. Он же сам жену и сына потерял. Тоже трагедия такая вышла, не приведи Господь…

– Потонули? – ляпнул наобум Максим.

– Да откуда ты знаешь? – подняв голову, Олег долго смотрел парню в глаза. – Опять интуиция?

– Просто предположил. Как они погибли?

– Представляешь, катер, на котором они экскурсию совершали, перевернулся. Всех удалось спасти, а их так и не нашли. Дядька себя еще и в этом винить не переставал, что мол, отпустил одних. Можно подумать, если бы он был рядом, то что-то изменилось бы.

Так вот, перед смертью дядька, то ли заговариваться начал, то ли еще что, но плел про плес какой-то и про то, что голову кровавую зря взял. Все беды от нее. А еще совсем непонятное талдычил про женщину с девочкой, что явились к нему за головой мужа и отца. Вот объясни мне, как эти слова понять? Про что он говорил? Бред это, или нет?

Услышал про кровавую голову Максим, побледнел.

– Че-е-ерт… – побелевшими губами выдохнул он. – Так твой дядька на Селигере канават искал? И, судя по всему, нашел… Как ему это удалось?!

– Ты, парень, про что сейчас? Кто такой канават? – увидев реакцию собеседника, Олег немного струхнул; вот те на… думал, бредил дядька, неся чушь про кровавую голову, а тут такой расклад…

– Черт! – Максим вскочил и начал фланировать по огромной, светлой гостиной со стенами, словно речное дно, которые наводили на него оторопь. – Черт, черт, черт! – повторял он снова и снова.

– Слушай, перестань носиться как угорелый, – охрипшим от испуга голосом попросил хозяин. – Сядь, пожалуйста, и растолкуй, что за непонятное слово ты сейчас произнес!

– Да я просто поверить не могу! – эмоционально размахивая руками, произнес Максим.

– Канават, это камень-кровавая голова. Канаватом его татары назвали!

– Причем тут татары?

– Ну, как же! Это же история моего края. Если честно, всегда думал, что кровавой головы не существует. Что те далекие события просто обросли слухами, догадками, байками и родилась красивая легенда о камне, что прогнал татар и не дал им дойти до Новгорода!

Ты готов услышать эту легенду? – уставившись на Олега полубезумным взглядом, Максим замер.

– Божечки мои… – ошарашенно протянул хозяин. – Как ты сейчас на моего дядьку похож! Прямо вылитый! Те же глаза с сумасшедшинкой некой. Та же экспрессия! То-то думаю, чего это я так быстро тебя позвал разделить со мной жилплощадь. Так ты, наверное, еще на кладбище напомнил его…

– Я не понял, так рассказывать, или нет? – вспылил постоялец. – А то у меня сейчас вдохновение улетучится!

– Валяй, – милостиво взмахнул рукой Олег.

– Давно это было, – усевшись обратно в кресло, начал Максим. – Когда ордынцы, словно полчища прожорливой саранчи, пришли на наши земли…

Глава 5. Легенда о Канавате. Болотница.

…Осторожно ступая по первому снегу и придерживая руками тяжелый живот, Олена старалась не слушать женский плач, что доносился из каждой избы. Сжав кулаки, она прошла мимо оврага, где кучей лежали обезглавленные тела мужчин. Чьих-то отцов, сыновей, мужей, братьев…И среди них лежало тело ее мужа Дамира…

Засунув в рот концы теплого платка, Олена тихо заскулила.

«Нельзя сейчас плакать! – остановившись, она зачерпнула пригоршню снега и поднесла к пылающему лицу. – Надо донести всю боль, весь гнев до места. Надо, надо…»

Дотронувшись до горячей кожи, снег тут же растаял, но хоть чуточку, да приморозил чувства. А вот вдоль дороги и кровавый забор показался. Далеко тянулась жуткая изгородь, что соорудили вчера желтолицые ироды, водрузив на колья отрубленные головы мужчин. И снег здесь был не белым, а красным… Думала Олена, легко признает мужа, да ошиблась. Смертный лик изменил лица храбрецов, и своего Дамира узнала лишь по очелью, что сама плела, да украшала, призывая духов оберегать любимого.

Не уберегли…

Видно, плохо просила…

– Дамирушка… – осев, Олена прижалась щекой к деревянной плахе. – Сокол мой ясный, – не сдержавшись, провыла она, и тут почувствовала, ребенок в животе перевернулся. – Тихо, тихо, милая… – прошептала испуганно. – Не время еще…

Олена почему-то была уверена, родится девочка, как две капли похожая на любимого. Синеглазая, с волнистыми волосами цвета льна… Да и Дамир ждал дочку. Так хотел увидеть малышку, взять на руки…

Сильная распирающая боль накатила так внезапно, что Олена охнула и скрючилась на забрызганном кровью снегу.

– Ох, Дамирушка, знать велико твое желание увидеть малышку, – простонала она между схватками. – Ой, ой, нету моченьки моей, как же больно-о-о!

Дождавшись, когда схватки ослабнут, Олена поднялась, сняла с тына голову мужа и, оставляя за собой красные следы, направилась к болоту.

– Отомстим, Дамирушка, за все отомстим, – прижимая к сердцу голову любимого, приговаривала она.

Схватки накатывали все чаще и чаще и остаток пути, Олена уже ползла на карачках.

Вот и завиднелись болотные огоньки… Не касаясь земли, огоньки плавали в воздухе и ласково мерцали нежно-зеленым светом. Наполняя душу невиданным доселе спокойствием, они так и манили за собой, но знала Олена, обманчивы коварные огоньки; завлекут, притянут, и не выбраться потом из трясины. Ни шага с тверди делать нельзя.

А так же знала, с болотным духом можно договориться, но взамен потребуется отдать самое дорогое…

– Болотница, прими от меня дар. Это самое дорогое, что у меня есть сейчас… Поклонившись, Олена положила на землю голову мужа и брошь с камнями такой невиданной красоты, что полыхнули они дивным цветом и вроде как ярче на болоте стало. Замшелая коряга, торчавшая посреди болота вдруг шевельнулась… Чавкнула болотная жижа, и увидела Олена; шагает к ней не то девица, не то старуха, не то девочка совсем. И даже когда Болотница подошла так близко, что запахло багульником, Олена так и не смогла понять; стара та, или молода. Запах болотного цветка дурманил голову, путал мысли и тяжелил веки сном.

Ох, недаром называют его сонной одурью…

А Болотница тем временем разглядывала подношение, то нюхала, то чуть ли на зуб не пробовала.

– Это и есть твой дар? – спросила она.

– У меня больше ничего нет, – прошептала Олена, и чтобы не видеть, как Болотница вертит в руках голову мужа, закрыла глаза.

«Это все сон… – навеял запах багульника радужные думы. – И захватчики эти, и кровавый тын и все, все со-о-н…»

– Чего просишь? – превратившись в старуху, проскрипела болотная дива.

– Отомсти ордынцам за смерть наших мужчин. Выпей из них кровь и лиши разума! – в лютой злобе прошипела Олена.

Вот теперь-то она и выплеснула всю злобу и ненависть. Всю горечь и бессилие. Надо было, чтобы и Болотница учуяла ее исступление. Учуяла и прониклась…Вот теперь-то можно выть зверем… Олена так и сделала; закинув голову, она завыла так, что почти испугала болотную диву. Завыла, заскрежетала зубами… В этом крике было все; и боль за погубленную жизнь, и тоска по любимому… и мука от схваток, что уже не прекращались.

– Нет! – Олена схватила Болотницу за руку. – Нет… лишить их разума, это очень милосердно! Пусть мучаются. Мучаются так, как страдают сейчас сотни женщин. Как страдали наши мужья и отцы! Пусть их душа холодеет от ужаса, что посмели они ступить на наши земли погаными ногами своими. Ироды-ы-ы-ы! – выгнувшись, завопила роженица. – Мы с Дамиром только жить начали. Не нагляделась я в его синие глаза, не надышалась с ним одним воздухом! Сердце эти звери мне вынули! Заживо убили-и-и-и!

– Милая, да ты рожаешь, – раздался ласковый голос и, открыв опухшие от слез глаза, увидела Олена, ни молода и ни стара Болотница. Где-то посередке… Но хороша, сил нет! Глаза, как у сокола ее, синь непроглядная, а волосы светло-русыми волнами по земле стелются.

– Какая же ты красивая, – ахнула Олена.

Усмехнулась туманно синеокая дива.

– Пусть дочка твоя, придя в этот мир, красоту увидит. Пусть поселится в ее душе тяга к светлому и прекрасному.

– А какой толк в прекрасном, если в одну секунду тебя всего лишить могут? – опять заклокотала в груди жгучая ненависть, да так заклокотала, что дыхание перехватило и тут новая, мощная схватка скрутила Олену.

Казалось, слышно, как трещат кости, выпуская ребенка на свет божий.

– Откуда знаешь, что дочка? – сжав ладонь Болотницы пуще прежнего, еле слышно произнесла роженица.

– Не разговаривай, силы береги. Слаба ты очень… – тревожно вздохнула синеокая.

Вздохнула и, вытянув к болоту свободную руку, прошептала непонятные слова. Рука тут же превратилась в змею и устремилась вглубь трясины.

– Принеси мне аир, – приказала Болотница.

Вскоре вернулась рука-змея обратно, неся в пасти-пальцах ярко-зеленые мясистые листья.

– Отпусти на минутку ладонь, – попросила дива.

– Не могу, – отчаянно замотала головой Олена.

Понимающе кивнув, Болотница снова произнесла какие-то слова. Неприятно захрустело надплечье, выпуская из себя третью руку, а синеокой хоть бы хны; как ни в чем не бывало, перетерла между ладоней волшебную траву, да и смазала целебным соком роженице виски, лоб и губы.

Пряный и жгучий аир притупил боль и вернул силы. Хоть ненадолго, но вернул…

Громкий крик новорожденной всколыхнул болотные огоньки, и закружили те, недоумевая…

Не слышали они таких жизнеутверждающих возгласов на болоте. В этих местах не принято так орать. Вот преисполненные страхом смерти вопли о помощи, то, другое дело… Эти вопли всегда радовали и заставляли светиться ярче прежнего. А тут, что такое? Что произошло с их владычицей, что возится она с этой смертной? За мертвую голову и за брошь какую-то? Так, то не дар, а так… Неспроста уцепилась хозяйка за земную женщину, ох, неспроста!

– А ну-ка затихли там! – рыкнула Болотница в сторону трясины. – Раздумались тут, не пробраться!

Испуганно вздрогнув, огоньки разбежались и попрятались за пни, да кочки.

Обнимая ребенка, Олена плакала.

– Дамирушка, вот доченька наша, – поднеся младенца к голове мужа, прошептала она.

Но незрячи глаза у милого и молчаливы уста. Крепко запечатала их смерть…

Знала Олена, близка встреча с любимым. Не дойти ей обратно; сил нет, да и крови много потеряла. Вот и у доченьки кулачки уже холодные-прехолодные…

– Ледушка, кровиночка, прости, – крепко прижав ребенка к груди, Олена с мольбой взглянула на Болотницу. – Спаси нас, не осилю я путь… Околеем мы..

– Это уже вторая просьба, – печально отозвалась та. – Сама решай, что выбираешь; месть, или спасение? И еще пойми, помощь моя только в том будет, что дам тебе сил до дому добраться. А дальше что? Мертвых оживлять мне уже не под силу. Думай хорошенько, думай…

Протяжно застонав, Олена закрыла глаза.

«Сокол мой, подскажи, как быть? Разницы-то никакой, где смерть встретить. Здесь на болоте, или дома…»

– Есть выход, – сжалилась Болотница. – За дары твои, возьму вас с дочерью к себе.

И не будет вас ни среди живых, ни среди мертвых. Не пугайся, – поспешила успокоить она, заметив, как вздрогнула при этих словах Олена. – Это не так страшно, как кажется. Многому научу, многое покажу. Соглашайся! А ордынцам сами отомстите. Уж мстите, как душа пожелает, не ограничивайте себя ни в чем. Тебе понравится, обещаю…

– Согласна! – выпалила Олена. – И быстрее, пока я не передумала. Мне жутко до одури…

Обнимая и баюкая дочку, молодая мать дрожала от страха перед неизвестностью.

Еще бы, идет в услужение к Болотнице…

– Не в услужение, милая, нет, – улыбнулась болотная дива. – Считай меня своей наставницей, если потом захочешь, то и подругой, только рада буду. Но уж никак не хозяйкой. Сама владычицей топи станешь. Выбирай любую…

Замерла Олена от таких слов; уж никак не собиралась быть царицей болот…

– Что же я, Болотницей стану? – осипшим голосом спросила она.

Вот и голос сел… Немудрено, сколько времени на промерзшей земле лежит. Да и дорога сюда неблизкой была и тяжелой, хотя и толком не помнит, как дошла до топи.

Горечь, тоска и боль напрочь стерли из воспоминаний нелегкий путь. Да и правильно все… И решение она приняла верное… Ведь сейчас только болотная дива удерживает ее с дочкой в мире живых. Чувствует Олена тепло, что идет от рук синеокой и от волос ее длинных, что обвили, словно коконом и согревают. Без нее давно б околели…

Ничего ужасного, Болотницей, так Болотницей… Зато как отомстит ордынцам! Ох, сладка будет месть, сладка-а-а!

Заметив хищную улыбку на лице молодой матери, болотная дива довольно кивнула, а потом взяла брошку, что принесла в дар Олена, и, положив ее на ладонь, стала поворачивать украшение и так и эдак, любуясь цветом камней.

– Знаешь, как называется этот камень? – спросила она. – Болотным, да еще бронзовкой. Видишь, как играют зеленым? Вот вроде и синий цвет есть, и желтый, и красный, а зеленый поверх стелется, как огоньки наши болотные… Видишь?

– Вижу, – зачаровано отозвалась Олена.

А ведь действительно, зеленый оттенок ровно так покрывал остальные цвета, будто и им волю давая, но в тоже время, показывая; он-то все равно тут главный.

– Вот откуда у тебя эта брошь? – зажав украшение в руке, вдруг грозно произнесла Болотница.

– От матушки досталась…

– Вот то-то же. Так что брось душевные метания и не сомневайся в выборе. У вас же в роду только девочки рождались?

Нахмурилась Олена, припоминая. А ведь верно говорит синеокая, одни девочки в роду.

Каждая прародительница рожала по одной дочке. В детстве Олена частенько изводила матушку просьбами о сестренке, или братике.

– Вот изымучая! – не выдержав, воскликнула как-то мать. – Что на роду прописано, то и есть. Не будет у меня больше детей. И ты, голуба, тоже одну единственную народишь. Так что не приставай с просьбами своими! Чуть подрастешь, так подробней растолкую.

Но не успела мама растолковать; брошку перед смертью передала и прошептала;

– Не теряй, спасет она тебя в черный час, но и расплата будет…

Больше ничего и не успела добавить, запечатала смерть уста.

– Так что, милая, на роду написано тебе стать Болотницей.

– А если бы я не пришла, да не попросила?