Поскольку во время прочтения этой книги в моей голове борясь друг с другом появлялись, развивались и никак не могли заткнуться две разные, но равноценно важные мысли, я решила писать эту рецензию в сонатной форме.
Сogitabondo
Наличие у меня определенного вида дисграфии (нет, официального диагноза у меня - пока - нет, но очень хотелось добавить моему недостатку немного солидности) периодически приводит к лёгким спорам о необходимости писать строго по существующим правилам современного русского языка (как и обязанности отслеживать вводимые и отменяемые нормы этого же языка). Если к этому добавить мою любовь конструировать новые слова для как можно более точного выражения возникающих в моей голове образов, то можно легко представить всю мою нелюбовь к учебникам по грамматике, словарям и прочим базовым инструментам поборников прескриптивной лингвистики. Эти метания между “я чувствую как должно быть” и “Розенталь со мной не согласен” сформировали мою неуверенность в своих лингвистических силах и я очень рада, что есть Стивен Пинкер, который сможет побыть моим щитом (всё же на его мнение можно положиться, у него докторская степень в Гарварде). Итак, какая же мысль Стивена Пинкера привлекла меня в первую очередь? Мысль о том, что язык это инстинктивная потребность каждого человека, который сперва думает в виде мыслекода, а затем переводит свои мысли в словесные цепочки. И любая речь, включая речь людей необразованных, людей из отдельных субкультур, общающихся на сленге, а также людей из регионов, говорящих на локальных диалектах, это очень сложный механизм, достойный внимания, изучения и развития. Есть и вторая интересная мысль. Это не родители учат языку детей, а дети усваивают язык из речи родителей, слушая, повторяя и экспериментируя, а затем перекладывая свои образы и свои внутренние правила на живой язык. Каждый раз каждый новый ребенок до своего примерно шестого года рождения заново создает язык своих родителей, переосмысляя услышанное и приводя в соответствие свои мысли с языком родителей (либо с языком жестов, если это глухой ребёнок). Какая же может быть перспектива у моего родного беларуского языка, который большинством изучается в уже школьном возрасте, в большинстве своем сохранился в виде письменной речи и в живом виде присутствует в основном среди возрастного населения в деревнях.
Evoluzione
На первый взгляд, мысль о том, что говорящие на упрощенном языке подростки или языковые меньшинства (я долго пыталась понять как же назвать всех тех, кто говорит на не классическом языке, и пришла вот к такому искусственному термину, живите теперь с этим) имеют столько же прав, сколько и говорящие на официально признанном диалекте языка, кажется слишком дерзкой, но если взять перспективу чуть более широкую, чем в одно поколение, всё проясняется. Если поговорить с человеком сознательного возраста 30-40 лет, то он скорее всего сможет рассказать про как минимум три разных стиля речи в своем окружении: первый это новаторский, “понапридумали новых слов” язык подростков, второй - этот “нормальный” язык, на котором говорит сам рассказчик и наконец этот "какой-то устаревший", со странными архаичными словами язык родителей. Однако, если взять перспективу в несколько сотен лет, можно заметить, как каждые несколько десятков лет язык виртуозно обогащается молодым поколением, постепенно усваивается, а потом сохраняет самые удачные изменения в виде новой нормы. Например, разница между американским и британским английским это в большой степени как раз различия в скорости и направлении подобных изменений. А что происходит с языком, который мало обновляется, поскольку на нём разговаривают чаще в школе, у бабушки или в узких кругах взрослых друзей на никак не бытовые темы? Как минимум это приведёт к отсутствию бытовой “современной” лексики, поскольку язык будет мало использоваться в обычной жизни. В результате эти пробелы придётся заполнять отдельными словами или даже языковыми структурами из иных языков, например из русского, польского или украинского (если человек живет в приграничной зоне и именно эти языки активнее используются в его регионе).
Evanescenza
Язык жив, пока его используют - наконец я могу это написать ясно осознавая неизбежность этого утверждения. Сначала дети учатся приводить свои мысли в соответствие с языком родителей, затем подростки пытаясь как-то обособиться от старшего поколения, перенасыщают свою речь слэнговыми словами и только “своим людям” понятными фразами. Через несколько лет большинство подобных нововведений исчезнет, но какая-то небольшая их часть обязательно изменит язык и превратится в банальность для следующего юного поколения. Изучая язык в более старшем возрасте, мы упускаем ту творческую часть, которая вдыхает в язык жизнь. Поэтому, дорогие мои беларусы, если вы хотите сохранить наш язык, обязательно говорите на нём дома, разговаривайте на нём со своими детьми, читайте на нём детские книги и делайте всё возможное, чтобы беларуский язык не ощущался чужим и не превратился в язык мёртвый (мы-то врядли можем рассчитывать, что через сотни лет медики будут изучать беларуский ради написания рецептов).