Цитаты из книги «Воспламеняющая взглядом»

Тут ключ ко всему. И к всеобщему миру, и к мировому господству – а в чем, собственно, разница, если убрать кривые зеркала риторики и высоких слов?

В мозгу человека глубоко заложены, точно мины, всевозможные страхи, комплексы, импульсы – суицидальные, шизофренические, параноидальные, даже мания человекоубийства. Посыл выполняет роль своего рода подсказки, и, если подсказка упадет в любую из этих темных шахт, может произойти взрыв.

У человека, сидящего напротив, завидная выдержка, он готов протянуть любую паузу (как, например, сейчас) в расчете на то, что за «а» у Энди последует «б», ибо язык нередко опережает мысль. Испытанный метод допроса.

Он повалился на спину, раскинув руки. Участок мозга, занятый проблемой торазина, никак не хотел угомониться.

Когда я очнулся, я уже был у них в руках, – продолжал Рэйнберд, углубляясь в дебри легендарного острова под названием Чистый Вымысел.

Он не бросился бежать. Как ни сдал он, бежать Кэп Холлистер был не приучен. Он сделал несколько шагов на несгибающихся ногах, как заржавевшая механическая кукла, и схватил прислоненные к стене грабли. Он приготовился забить, порубить, искрошить эту гадину. Сейчас… сейчас он… Сейчас он спасет Ленни! Он бросился к оплавленному шлангу, воинственно размахивая граблями.

А говорили, что вы уехали, – сказал он. – Отмотался, – сказал Рэйнберд. – Учтите, Луис, сегодня утром вы меня не видели. Луис смотрел на него непонимающим взглядом. – Вы меня не видели, – повторил Рэйнберд. – После пяти – все что угодно. Но до пяти вы меня не видели. А если что ляпнете, жирку у вас малость поубавится. Уразумели

Полюбуйтесь на рыхлого, опустившегося наркомана, – смутно подумалось Энди. Он задыхался, глаза опять пощипывало. –

электроэнцефалограф, опутанный проводами. За пультом молодой оператор в белом халате. – «Все» – это не объяснение. – Хокштеттер продолжал по-отечески улыбаться, хотя его распирала злость. Даже человек, не умеющий читать мысли, понял бы это – по его глазам. – Вы не слушаете, что вам говорят! – Ее голос зазвенел. – Один только… (один только Джон слушает, но об этом не скажешь) – А ты нам объясни, как надо сделать, – вкрадчиво попросил Хокштеттер. Чарли не смягчилась: – Надо было сразу слушать! Железный поднос – правильно, а все остальное – неправильно. Стол у вас деревянный и стены воспа… пламеняющиеся. И одежда на нем – тоже. – Она показала на оператора, который слегка поежился. – Чарли… – И эта камера! – Чарли, камера из… – Из пластмассы! Если станет очень жарко, она разлетится на мелкие кусочки. И воды нет! Я же сказала, мне нужна вода, когда я захочу остановиться. Так меня учили папа с мамой. Мне нужна вода, чтобы погасить это. Иначе… иначе… Чарли разрыдалась. Она хотела к Джону. Она хотела к отцу. И больше всего, больше всего на свете ей хотелось бежать отсюда. Всю ночь она не сомкнула глаз. Хокштеттер испытующе глядел на нее. Эти слезы, этот эмоциональный взрыв… похоже, она действительно собирается показать, на что она способна. – Ну, успокойся, – сказал он. – Успокойся, Чарли. Мы сделаем все, как ты скажешь. – Вот именно, – процедила она. – А то ничего не получите. Про себя Хокштеттер подумал: Все мы получим, гаденыш. Как показали дальнейшие события, он был абсолютно прав. Вечером они привели ее в другую комнату. После несостоявшегося утреннего теста, едва вернувшись к себе, она уснула у экрана телевизора – молодой, растущий организм быстро взял свое, несмотря на протесты взбудораженной души, – и проспала почти шесть часов. Подкрепленная сном, а также рубленым бифштексом с жареным картофелем, она почувствовала себя гораздо лучше, уже могла держать себя в руках. Перед новым тестом она придирчиво осмотрела комнату. Поднос с деревянной стружкой стоял на железном столе. Голые стены, обшитые листовым железом, отливали синевой. Хокштеттер сказал: – Оператор, видишь, в асбестовом комбинезоне и асбестовых тапочках. – Он по-прежнему говорил с ней, отечески улыбаясь. Оператору ЭЭГ было явно жарко и неуютно в своем комбинезоне. Он надел марлевую повязку, чтобы не дышать асбестовыми испарениями. Хокштеттер показал на прямоугольное с зеркальным стеклом окошечко в стене. – В него можно смотреть только оттуда. Там, за окошечком, телекамера. А вот ванна. Чарли подошла поближе. Ванна была старого образца, на ножках, и казалась инородной среди этой стальной голизны. Воды в ней было до краев. Чарли осталась удовлетворенной. – Все правильно, – сказала она. Хокштеттер расплылся в улыбке. – Вот и отлично. – А теперь уходите в ту комнату. Нечего вам здесь стоять, пока я буду это делать. – Чарли не мигая смотрела на Хокштеттера. – Все может случиться. Отеческая улыбка Хокштеттера несколько поблекла. – А ведь она права, – сказал Рэйнберд. – Если бы вы к ней сразу прислушались, провели бы тест еще утром. Хокштеттер глянул на него и что-то пробурчал. – Хотя вы же все равно не верите. Хокштеттер, Рэйнберд и Кэп стояли перед окошечком. Вместе с ними в окошко смотрел объектив камеры. Почти беззвучно работал видеомагнитофон. Стекло было поляроидное, из-за чего все предметы в испытательной комнате делались голубоватыми – вроде пейзажа за окнами «грэйхаунда»[26]. Оператор подсоединил ЭЭГ к Чарли. Сейчас же монитор в соседней комнате воспроизвел энцефалограмму

Тот не подавал признаков жизни – вроде перегоревшего кинескопа