Глава третья
Дикий, дикий Восток, или Моя небольшая хитрость чуть не стоит мне головы… буквально

При входе в Чайна-таун не было приветственных табличек, по крайней мере на английском языке. Однако через дорогу мы заметили своего рода комитет по встрече.

Белый малый с плакатами на груди и на спине изрыгал лозунги и совал прокламации всем прохожим одной с ним расы. На груди у него красовалась надпись: «ЗАЩИТИМ БЕЛЫХ РАБОЧИХ – КИТАЙЦЫ, ВОН ИЗ КАЛИФОРНИИ!!!»

– Помните: если идете в Чайна-таун, держите деньги в карманах! – брызгая слюной, проорал он нам с братом, когда мы попытались обойти его. – Каждый доллар, отданный китаезам, вы отбираете у настоящих американцев!

– Их ферштее нихт ^[7], – ответил я с грубым немецким акцентом, который мы с братьями и сестрами отшлифовали, подражая нашим дорогим старым муттер и фатеру ^[8] на семейной ферме в Канзасе. – Шаде. Их шпрехе инглиш нихт ^[9].

К моему удивлению, мужчина лишь ухмыльнулся и сунул мне в руки брошюрку.

– Попроси кого‑нибудь перевести тебе, друг, – сказал он. – Колбасники, макаронники, пшеки, лягушатники – неважно. Мы, белые, должны стоять друг за дружку.

– Данке, герр Шайскопф! – улыбнулся я в ответ. – Их верде майнен эсель дамит бай дер эрстен гелигенхайт вишен ^[10].

Человек-сэндвич дружески помахал мне вслед, не ведая, конечно, как я пообещал поступить с его брошюркой.

– Что там внутри, такая же муть? – спросил Густав, ткнув в брошюру.

Я опустил глаза и прочел вслух название:

– «Желтая угроза: как косоглазые орды губят Америку, издание Антикулийской лиги…»

– Ну да, ясно, – оборвал меня брат. – Такая же муть.

Я бросил прокламацию туда, куда, как учила нас незабвенная муттер, следует отправлять подобные воззвания: в сточную канаву. А потом мы со Старым перешли Сакраменто-стрит, оставив за спиной не только человека-бутерброда с его воплями, но и сам Сан-Франциско.

Просто перейдя через улицу, мы словно разом пересекли весь Тихий океан. Еще пару секунд назад мы были в старых добрых Соединенных Штатах, но теперь, куда ни глянь, нас окружал Китай.

С каждого балкона огромными перезрелыми фруктами свисали бумажные фонари; cтены почти сплошь покрывали плакаты и вывески, испещренные угловатыми иероглифами Поднебесной, напоминающими поле игры в крестики-нолики. Здания делились на две группы: приземистые убогие халупы и высокие островерхие башенки, ощетинившиеся яркими, искусно вырезанными деревянными украшениями.

Что касается людей, здесь присутствовала исключительно одна группа: по узким улицам сплошь сновали китайцы в черных шляпах или круглых шапочках, свободных блузах и мешковатых штанах.

Причем отсутствовали не только белые. Женщин и детей тоже почти не наблюдалось. Когда на улице попадалась китаянка, большинство соплеменников откровенно пялились на нее, особенно если она была молодой, симпатичной и закутанной в яркие шелка.

Мы с Густавом тоже притягивали взгляды, поскольку я решил забраться в Чайна-таун как можно глубже, а местных жителей вряд ли часто посещали ковбои в стетсоновских шляпах вроде моего брата. Когда мы проходили мимо, все головы поворачивались в нашу сторону, а лавочники задерживались в дверях, чтобы поглазеть на нас. Несколько раз я пытался кивать в знак приветствия, но ответа не получал. И только когда я наконец нашел достаточно подозрительное место, где мы могли бы попрактиковаться в дедукции, угрюмого вида зеленщик толкнул свою тележку с капустой и ринулся прочь, пробормотав что‑то вроде «фиг вам». Это могло значить что угодно, но только не «чувствуйте себя как дома».

– Ну вот мы и пришли, – сказал я, широко разводя руки. – Выбирай человека, Шерлок, и вперед.

Старый указал на удаляющегося торговца капустой.

– Несложно определить, чем он зарабатывает себе на жизнь.

– Уверен, старина Холмс сумел бы определить его возраст, вес, рост, вероисповедание, размер шляпы, любимый цвет, а также когда он в последний раз стриг ногти на ногах. А ты что видишь? Он женат? Есть дети? Курит сигары? Играет в азартные игры? Ковыряет в носу, лежа в постели? Что ел на завтрак? Кто гладит ему нижнее белье? Да и глаженое ли у него белье? Черт возьми, а он вообще носит нижнее белье? Скажи что‑нибудь. Хоть что‑то.

– Эй, не так быстро! – огрызнулся Густав. – Я еще не выбрал этого малого. У меня ведь есть минута, чтобы найти цель, разве не так?

«Теперь уже тридцать секунд», – хотел сказать я.

Но прикусил язык. Я уже чувствовал себя немного виноватым за то, что задрал ставки до самых небес. Да, я намеревался сбить брата с толку. Разве ему под силу ухватить хоть вершки, хоть корешки (а также всё, что между ними) увиденного в Чайна-тауне? Но мне вовсе не хотелось выставлять Густава дураком. Я надеялся лишь слегка пришпорить его – и направить на поиски Дианы Корвус.

– Возьми две минуты, – предложил я.

– Чертовски щедро с твоей стороны, брат.

Старый отошел на несколько шагов и медленно окинул взглядом квартал.

Улица была вымощена булыжником, как и остальные в городе, но тротуары состояли из простых досок, причем подгнивших. Впрочем, гнили далеко не только доски: все вокруг покрывал слой мусора и грязи.

Заведения в этом районе выглядели далеко не такими кричаще-экзотическими, как лотки с фруктами, мясные лавки, рестораны и канцелярские магазинчики на Дюпон-стрит и других главных улицах Чайна-тауна. Здешние были обшарпанными и темными, а основными товарами, похоже, служили тени и пыль.

Большинство мужчин тоже казались помятыми и серыми, не говоря уже об их абсолютной непроницаемости. Улыбка, нахмуренные брови или поднятый средний палец – это я пойму. Но нас встречали только долгие, ничего не выражающие взгляды, не дружелюбные, но и не враждебные.

Я смог хоть как‑то выделить из всей этой компании разве что торговца капустой: в отвращении нет ничего особенно загадочного. Однако зеленщик уже скрылся, завернув со своей тележкой за ближайший угол.

Самый многообещающий объект для дедукции исчез, и Старый тоже это понял.

Я видел растущую досаду брата в его сжатых кулаках, напряженных плечах и в том, как он судорожно метался взглядом от одной двери к другой в поисках человека, доступного для изучения. Доступного для понимания.

– Вот зараза, – выдохнул братец.

Время уходило, от двух минут оставались лишь секунды.

Но тут он выпрямился в полный рост и повторил:

– Вот зараза!

Однако на этот раз фраза прозвучала по-другому. Не просто громче, а веселее. Почти радостно.

– Вон тот малый. Там.

Старый указал на человека на противоположной стороне улицы, только что вышедшего из убогой лавчонки. Крошечного роста, но только это я и успел заметить, поскольку он отвернулся и поспешил прочь, не дав мне разглядеть лицо. Однако человечек явно был одет в американском стиле, в темный костюм и гетры, и не носил косу.

Китайцы без длинного хвоста попадаются примерно так же часто, как лошади без копыт, рыбы без плавников или банкиры с доброй душой. Поэтому казалось, что Густав нашел белого. И тут же начал холмсить.

– Он врач, – объявил брат, глядя через улицу вслед мужчине. – Уважаемый в своем районе, состоятельный… до недавних пор. На него свалилась полоса неудач, поставившая его в трудное финансовое положение. К тому же бедолагу крепко потрепало. Физически, я имею в виду. Но он потихоньку встает на ноги. Может, по виду и не скажешь, но он крепкий орешек.

Мы вместе перешли через улицу и зашагали по хлипкому деревянному тротуару.

– Ладно, я впечатлен, если только твои догадки сто́ят хоть полушку, – проворчал я. – Может, расскажешь теперь, как ты вывел все это одной дедукцией?

– Не нужно никакой дедукции, – протянул Старый и взглянул на меня, подняв бровь, что заменяло ему нахальную улыбку. – Мы его знаем. Это доктор Гэ Ву Чань.

У меня отвалилась челюсть.

– Док Чань? С «Тихоокеанского экспресса»? Быть не может!

Но, взглянув еще раз на фигуру впереди, я понял, что это и правда может быть наш старый знакомый.

Он казался чуть шире в плечах и толще, чем вежливый ухоженный китайский джентльмен, с которым мы познакомились в нашем первом и единственном рейсе в качестве полицейских Южно-Тихоокеанской железной дороги. Но рост совпадал, и прическа тоже: Чань был единственным виденным мной китайцем без косы. Мужчина слегка прихрамывал, но последнее, что мы слышали о доке Чане, – что его ударили по голове и сбросили с поезда, который нам было поручено охранять.

– Вот черт. Кажется, это и правда он. – Я ускорил шаг, так что едва не бежал. – Эй, док, постойте! Док!

Коротышка даже не оглянулся, и у меня возникла мысль, что Старый все же ошибся. Но я продолжал погоню, уже предвкушая расстройство на лице брата, когда «доктор Чань» окажется доктором О’Грейди, дантистом, или мистером Штейном, торговцем энциклопедиями.

– Док, это вы? Ау-у!

Я уже почти мог дотянуться до плеча мужчины, когда он наконец остановился и начал поворачиваться ко мне.

– Простите, сэр, – заговорил я. – Хотел спросить…

Фразу я не закончил по двум причинам.

Во-первых, это действительно оказался доктор Чань.

А во‑вторых, меня прервали дерринджер у него в руке и вспышка выстрела, направленного прямо мне в лицо.

Глава четвертая
То густо, то пусто, или Чань пытается загладить вину и увильнуть от объяснений

К счастью, в лицо попала только сама вспышка: глаза и лоб обожгло пороховой гарью. Пуля же прошила не плоть, а фетр, пробив тулью котелка и сбросив его у меня с головы.

– Черт, док! – завопил я, инстинктивно присев и закрыв голову руками. – Мы не виноваты, что вас сбросили с поезда!

Чань выпучил глаза за круглыми очками в проволочной оправе.

– Верзила?! – И он опустил глаза на свой дымящийся дерринджер, как будто не понимая, как тот оказался у него в руке. Потом док бросил пистолет на тротуар, и в этот момент к нам подбежал брат.

– Старый? – пролепетал Чань. – Я… мне очень жаль.

– Эй, перед ним‑то чего извиняться, – буркнул я, снова выпрямляясь. – Это мне чуть не продырявили тыкву.

Густав вдруг сдернул свой стетсон и принялся бить им меня по голове.

– Какого черта? – закричал я и вырвал шляпу у него из рук. – Ты‑то чего на меня набросился?

Старый указал на мою макушку:

– У тебя до сих пор волосы дымятся.

– Боже милостивый!

Я нахлобучил братнин стетсон «Босс прерий» на голову и натянул до самых глаз, а через пару секунд снял.

– Погасло?

– Погасло, – подтвердил Густав и забрал шляпу.

Я осторожно провел пальцами по волосам. Клок надо лбом был теплым на ощупь и ломким, а зуд над глазами медленно переходил в неприятное дерганье.

– Теперь я знаю, каково быть спичкой.

– Мне очень жаль, – повторил Чань, на сей раз извиняясь перед нужным Амлингмайером.

– О, не беспокойтесь, док, – съязвил я. – Видимо, некоторые так на меня реагируют.

– Это произошло совершенно случайно, я…

Чань развернулся и бросился обратно к той самой лавке, откуда появился минуту назад, – маленькому, набитому всякой всячиной заведению с надписью по-китайски над дверью и чем‑то вроде гигантской волосатой морковки в витрине.

– Подождите здесь! Пожалуйста! – крикнул доктор через плечо, после чего вытащил связку ключей, отпер дверь в лавку и исчез внутри.

– Очень надеюсь, что он пошел не за дробовиком, – сказал я.

Старый шагнул к канаве и извлек оттуда мою шляпу.

– Не бойся. Он такой мазила, что даже из пушки в тебя не попадет. – И брат вручил мне помятый котелок. Сбитый выстрелом, тот перевернулся и упал в кучу коричневатой грязи, а к тулье прилипло несколько полосок чего‑то похожего на гнилое мясо.

– Мне, однако, чертовски везет последнее время с головными уборами. – Я отряхнул шляпу и продел пальцы в две свежие дырки с рваными краями. – За два месяца второй раз сбивает пулями. Может, пора, как Джону Эпплсиду, носить на голове горшок ^[11].

– Уж не глупее, чем этот твой котелок.

– А-а, ты просто старомодный.

За спиной брата я заметил нескольких торговцев, которые продолжали пялиться на нас, стоя перед своими лавками.

– Только не бросайтесь все сразу мне на помощь! – крикнул им я. – А то еще отдавите друг другу ноги!

Повернувшись в другую сторону, я обнаружил ту же картину: лавочники и покупатели настороженно смотрели на нас, не пытаясь предложить помощь, но и не уходя.

Я поднял перед собой котелок.

– Кто‑нибудь хочет купить шляпу?

Желающих не нашлось – да и вообще никакой реакции не последовало. Все продолжали молча глазеть.

– Сколько, однако, человеколюбцев собралось.

– Просто привыкли не лезть не в свое дело, вот и все. – Густав наклонился и поднял брошенный Чанем дерринджер. – Обстановка не так уж отличается от скотопрогонных городков, где нам приходилось бывать.

– Пожалуй… только разве кто‑нибудь из местной полиции не пришел бы поинтересоваться, что к чему? – Я еще раз осмотрел улицу в обоих направлениях и увидел только китайцев, но никто из них не носил синюю форму. – Знаю, что Фриско славится свободными нравами, но не думал, что тут принято стрелять на улице без того, чтобы не прибежал хотя бы один коп.

Брат пожал плечами.

– Может, полиция туговата на ухо, если стреляют в Чайна-тауне.

Чань тем временем выскочил из лавки, сжимая в руках маленькую блестящую жестянку.

– Вот, Верзила. – Он протянул жестянку мне. – Лечебный бальзам. Чтобы кожа не слезла.

– Кожа? Слезла? – Я осторожно поднес руку ко лбу, слегка коснулся кожи кончиками пальцев и вздрогнул от боли. – Проклятье. Мне что, весь череп опалило?

– Ну, не знаю насчет опалило, – несчастным голосом сказал Чань, все еще протягивая мне бальзам, – но кожа действительно… слегка покраснела.

– Тебе как будто утюгом по голове прошлись, – подтвердил Старый.

– Ох, просто красотища. – Я с подозрением глянул на жестянку Чаня. В центре виднелся комок похожей на воск зеленой пасты, как будто топленое сало смешали с толченым горохом. – Говорите, с этим быстрее заживет?

– Еще бы. – Чань зачерпнул немного мази и протянул перепачканные липкой зеленью пальцы к моему лицу. – Пожалуйста. Разрешите мне.

Я позволил ему размазать снадобье по лбу. Боль затихла практически мгновенно. Однако был и побочный эффект.

– Господи, док, – буркнул я, с отвращением принюхиваясь, – что там такое намешано?

– Травы. Толченые корни. – Чань отступил на шаг и проинспектировал результаты своих трудов, что избавило его от необходимости смотреть мне в глаза. – Всякая всячина.

– Ваша «всякая» воняет, а «всячина» смердит. – Я напялил безнадежно испорченный котелок на голову. Он тер обожженную кожу, но я готов был потерпеть, лишь бы не так воняло. – Как я выгляжу?

– Отлично, – заверил Чань.

– Как дурак, – заявил Густав.

Я вздохнул.

– Правда… мне очень жаль, – повторил доктор.

Пришлось примирительно махнуть рукой.

– Ладно, это же была случайность. Хватит уже извиняться.

– Хотелось бы, однако, узнать причину, – добавил Старый.

Чань, кажется, впервые заметил окружающих нас со всех сторон зрителей. Он оглянулся на высыпавших на улицу китайцев, которые вылупились на нас, как дети на парад в цирке.

– Да. Непременно. Пожалуй, мы могли бы обсудить дело за столом. Я как раз собирался обедать, и для меня будет честью, если вы присоединитесь ко мне. Как гости, конечно. В качестве извинения за случившееся.

– Ладно, – кивнул Густав. – Спасибо.

– Идет, док, – вставил я. – Да что там, за бесплатный обед можете стрелять в меня, когда пожелаете.

Чань виновато улыбнулся и пошел закрывать свою лавку. То, что я успел разглядеть через открытую дверь, никак не походило на врачебные кабинеты, которые мне случалось видеть. Вдоль стен тянулись ящики и корзины, полные, судя по всему, орехов, ягод и кореньев. Поскольку Чань именовал себя доктором, я предположил, что это аптека… однако, похоже, беличья.

Заперев дверь, док отвел нас за угол в тихий, тускло освещенный ресторанчик, где нам подали вкуснейшую еду.

Конечно, китайская кухня нам с братом давно не в новинку. Здесь, на Западе, в каждом городе, вне зависимости от размеров, есть китайские забегаловки, и мы со Старым никогда их не пропускаем, поскольку у тамошней еды есть два достоинства, пренебрегать которыми люди с нашим заработком не могут себе позволить: она горячая и дешевая.

Однако заведение, куда привел нас Чань, ничуть не походило на продуваемые сквозняками хижины, в которых мы привыкли уплетать чау миен