© Холод Стася, текст, иллюстрации, 2019

© ООО «Издание книг ком», о-макет, 2019

Наследство тетушки Энн
Повесть

I

Про таких, как тетушка Энн, говорят: в семье не без урода. Чудачествами своими она оттолкнула от себя всех родных, и в N-лейде, захолустном городке Котсуолдса, где она жила, у нее не было ни друзей, ни знакомых. Она с ранних лет проявляла склонность к эпатажу, слыла большой оригиналкой и в результате дооригинальничалась до старого девства. Впрочем, сочувствия она, по мнению лорда Гринвуда, приходившегося ей родным братом, не заслуживала, поскольку судьба не раз и не два давала ей шанс сделать хорошую партию, но тетушка Энн тонкости своей души ставила превыше долга перед семьей и обществом, а потому благополучно их упустила. Не последнюю роль в спектакле ее неудач сыграл острый как бритва, на редкость ядовитый язык, который можно было бы и придержать за зубами хотя бы до после венчания. Леди Гринвуд сетовала на нее за черствость, лорда раздражали ее многочисленные причуды, да и сама она была не высокого мнения о брате, а уж о его избраннице и подавно, и в гости к ним никогда не приезжала. Она жила на проценты с причитавшейся ей доли наследства, повадилась вкладывать деньги в акции (тоже мне коммерсант), и лорд опасался, что сестра лишится средств и повиснет у него на шее, а куда он от нее денется? – не позорить же громкую фамилию. Лорд Гринвуд оказался прав. Судя по домику, который она снимала, и шляпам, которые носила, банковские спекуляции не довели ее до добра. То, что она экономит, было маловероятно, поскольку копить деньги ей не для кого. Под старость она совсем обеднела, но, очевидно из гордыни и упрямства, о помощи не просила, и лорду невольно вспоминалась их добрая няня, в приступах нежности называвшая малютку Энн своим осленочком, однако навязывать ей поддержку он тоже не собирался. Она одевалась до неприличия плохо, ни с кем из респектабельных горожан не поддерживала приятельских отношений, а ее служанка за все, грубиянка и грязнуля, через день была навеселе. Единственными друзьями тетушки Энн стали голуби, обитавшие в сквере у фонтана, и она ходила туда каждый день как на службу и угощала их хлебным крошевом, перемешанным с пшеном. Завидев в конце Алер-стрит ее потрепанную накидку, птицы поднимали радостный переполох, слетались огромной стаей, кишмя кишили у нее в ногах, а потом забавляли народ, увязываясь за ней длинным сизым шлейфом. Неимущая старая дева, находящая утешение в кормлении птиц, раздражала общественность и нередко становилась объектом злых насмешек, но она пропускала их мимо ушей, так же, впрочем, как и советы брата, даваемые исключительно для ее же пользы. Тетушка давно перессорилась со всеми родными, и из многочисленной оравы племенников ее навещал один Эдмунд. Он заезжал к ней тайком от отца, возвращаясь на каникулы из школы, а впоследствии – из Оксфорда. Весной, когда Эдмунд заканчивал Мертон-колледж, тетушка Энн умерла. Тут только выяснилось, что она была не так проста, и лорд Гринвуд напрасно недооценивал ее коммерческую хватку. Лучшую свою шуточку она приберегла под занавес. Ее банковские спекуляции были гораздо успешней, чем могло показаться с виду. Свое состояние тетушка Энн не спустила, а в несколько раз преумножила, и не понятно, ради чего она доживала век в вызывающей бедности? Такое чувство, что из вредности и всем назло. Завещание она составила в пользу Эдмунда. Конечно, по мнению лорда Гринвуда, разумней было бы отписать деньги ему, а уж он и решил бы, как распределить их между детьми и употребить на благо своему семейству. Ну что же, в конце концов, последняя воля – это святое, а в целом такого рода причуда явно пришлась ему по душе. Его младший сын обрел финансовую независимость раньше старшего, по факту рождения, более удачливого. Едва достигнув совершеннолетия, Эдмунд получил в распоряжение сумму, приносящую доход, вполне достаточный, чтобы всюду быть желанным гостем, регулярно посещать балы и званые вечера, раз в неделю предаваться бурным возлияниям, из года в год лечиться от меланхолии, ничего не делать и ни в чем не нуждаться. Но недаром Эдмунд был тетушкиным любимцем. Он пошел по ее стопам, начав самостоятельную жизнь с чудачества, – заявил, что хочет открыть школу для бедных, и не где-нибудь, а в Ист-энде.

– Ну вот, началось! – всплеснула руками леди Гринвуд. – Странности – это наш фамильный крест. Дорогой, сдается мне, что младшего сына нам с вами подкинула ваша несносная сестрица! Что вы молчите, вмешайтесь же, наконец!

Лорду Гринвуду сдавалось то же самое, и он понимал: отговаривать Эдмунда бесполезно. Сын был тверд в своем намеренье как гранит и сказал, что это – его давняя мечта. Хотя в отношении Эдмунда лорда уже посещали куда более тревожные мысли. Отца беспокоила его ранняя независимость в сочетании с неопытностью. В отличие от старшего брата, который был расчетлив и благоразумен еще в колыбели, Эдмунд обладал импульсивным, непредсказуемым нравом. Лорд знал, что в искусстве обвораживать бесприданницы всегда превосходят богатых невест, и опасался, как бы он не сделался легкой добычей какой-нибудь из этих хищниц. Он тоже когда-то был молод и простодушен, и если самого его ловкие девицы, охотящиеся за чужими деньгами, не раздели до исподнего, то лишь благодаря непреложной родительской власти, глухой к страстям и порывам юности. Эдмунд же теперь может сам распоряжаться собой и будет нарасхват в светском обществе, таящем для него куда большую опасность, нежели смрад и копоть Ист-энда. Склонность к романтическим увлечениям – бич для состоятельных молодых людей, которым сам статус предписывает быть практичными. Нет, лорд Гринвуд ни в коем случае не намеревался потворствовать сыновней блажи, но и делать из нее трагедию не считал нужным. В конце концов, Эдмунду это даже пойдет на пользу. Он наберется житейской мудрости, каких не дадут ему ни Оксфорд, ни Кембридж, увидит разницу между бедностью и достатком, а заодно соприкоснется с вопиющей нищетой, и, вернувшись потом в модные гостиные, будет куда более острожным и осмотрительным в выборе знакомств. И он заверил обеспокоенную семью, что Эдмунд дольше недели в Ист-энде все равно не задержится, или вовсе прокатится туда и обратно, как на экскурсию, а первый же опыт общения с обитателями трущоб навсегда излечит его от филантропии, и это к лучшему. Мальчишество Эдмунда затянулось, между тем как ему давно пора повзрослеть.

* * *

Это был приход, куда не ступала нога джентльмена, и никого из добропорядочных молодых людей не заманило бы сюда даже непомерно щедрое жалованье. Воздух здесь был тяжелым и удушливым, в нем пахло дрожжами и солодом от пивоварни, кошмарно разило от кожевенных мастерских, к тому же на газовом заводе непрестанно случались утечки. Приход управлялся изнутри, точнее, не управлялся совсем. Полицейские здесь никогда не показывались, и порядок на ночных улицах блюл караульный, дядюшка Харрисон. В прошлом – бравый солдат, а ныне – больной надоедливый старик, он бродил туда-сюда, тяжело опираясь на палку, а пропустив лишний стаканчик, предавался воспоминаниям, которые редко кто слушал. Эдмунд не боялся хулиганов и драчливых пьяниц. Он с детства был забиякой, в университете серьезно увлекся боксом и знал, что сможет за себя постоять. Его не страшили и горы мусора, и переполненные выгребные ямы, и помойные лужи, киснущие в подворотнях, и если он чего и опасался, то непонимания со стороны тех, ради кого пришел сюда, но и эти волнения отступили перед насущным и трудно решаемым вопросом: где найти подходящее для школы помещение? Кварталы Сент-Эндрю представляли собой бесформенное нагромождение доходных домов. Полуразрушенные и до отказа забитые беднотой, они глазели на мир проемами разбитых окон, как нищие слепцы. Оборотистые коммерсанты снимали их на год вперед, а потом сдавали помесячно комнаты, чердаки, подвалы, даже лестничные пролеты. Можно было предложить им высокую плату и арендовать весь этаж. Жадные до наживы, они едва ли смогли бы устоять, но тогда два-три десятка семей лишились бы крова и пополнили армию бездомных. Не годится помогать одним беднякам, обездоливая других, такое начинание уж точно одобрения не встретит, и людей трудно будет за это осуждать. Главная улица, Вебстер-роуд, на которой стояли церковь, аптека и магазин колониальных товаров, выглядела почти прилично, но здесь жилье было снято лет на десять вперед хозяевами предприятий, старающимися держаться к ним поближе. Наконец некий мистер Брикмэн пообещал показать Эдмунду кое-что стоящее. Вид у него был вороватый, и, когда они свернули на узкую темную улочку, Эдмунд даже подумал, не собирается ли он шарахнуть его по голове и ограбить. Олдслоп-стрит, со средневековой брусчаткой и домами эпохи Тюдоров, знавала и лучшие времена, но теперь совсем захирела и напоминала кособокую сварливую старушку. Они долго шли по ней, то спускались, то поднимались по корявым разбитым ступенькам, мимо заткнутых подушками окон и покрытых плесенью стен – сюда почти не проникал солнечный свет. Улица упиралась в пустырь, на котором стоял двухэтажный кирпичный дом. Он понравился Эдмунду с первого взгляда. Дом превосходил своих собратьев, но, судя по всему, давно пустовал, хотя просили за него по-божески, и Эдмунд сначала усомнился, пригоден ли он для жизни. Добротный и основательный снаружи, он вполне мог быть ветхим и прогнившим изнутри, но хозяин сказал, что дело не в этом, – просто с ним связана леденящая кровь история.

Немного поколебавшись, он поведал Эдмунду, что когда-то здесь жил мистер Фултон, главный в приходе рогоносец, и его неугомонная супруга, которую навещали все: от мусорщика до местного викария. Последний не поплатился за свои проделки саном и должностью лишь потому, что заменить его здесь было некем. Тихий, робкий подкаблучник, какой и мухи не обидит, посмеивался над собственной слабостью и вроде бы ничего не имел против жениных проказ, в результате хахали миссис Фултон до того обнаглели, что стали лазить к ней в окно едва ли не среди бела дня. Все примерные жены прихода дружно ее ненавидели и ругали на чем свет стоит, хотя на них не угодишь – старые девы им тоже не нравились, а этот куль с овсом безропотно терпел ее распутства. Как-то раз миссис Фултон ушла на рынок за овощами и не вернулась. Это известие никого не удивило, если учесть, сколько обиженных бабенок точило на нее зуб. Ее искали и в выгребных ямах, и в подвалах, и в Темзе, и в Черном пруду, и в сточной канаве газового завода, но так и не нашли, и мистер Фултон сильно горевал. Он утешал себя мыслью, что его Джилл жива, просто сбежала с очередным своим сердечным другом и когда-нибудь вернется, но в таком случае пропал бы еще и кто-то из мужчин, а они все были на месте. Через несколько лет мистер Фултон умер, а при перестройке дома обнаружились останки его супруги. В полиции сказали, что она погибла от удара тупым тяжелым предметом по голове. Новые жильцы жаловались, что призрак миссис Фултон ночами бродит по дому и извергает проклятия. Они пробовали ставить на подоконник блюдце с молоком и каждое утро находили его перевернутым. Немудрено, что вскоре они съехали. То же самое произошло и со следующими, а их новое овальное зеркало, повешенное в гардеробной, в одночасье исполнилось желтоватой мутью. Дом, где было совершено жестокое убийство, облюбовали силы тьмы, а с ними, как известно, шутки плохи, и все, кто переступал его порог, попадали в беду, потому он уже много лет стоит заколоченный и его невозможно сдать даже за мизерную плату. Обитателям прихода дом с привидениями внушает суеверный ужас, так что они по свету и то обходят пустырь стороной. Конечно, может это и не дальновидно – рассказывать потенциальному арендатору историю, которая вполне может его оттолкнуть, но скрывать правду было бы нечестно. Уж лучше знать заранее, на что идешь. И потом, ну как тут смолчишь, когда тебе принадлежит главная достопримечательность прихода? Мистер Брикмэн по опыту знал, что ему удается впечатлить слушателя, однако этот молодой съемщик из благородных оказался крепким желудем. Он снял дом в аренду, заплатив за год вперед, и восхитил хозяина своей безрассудной храбростью. Мистер Брикмэн торопливо завернул деньги в клетчатый носовой платок и вручил ему ключ.

Эдмунда вполне устраивало, что дом стоит на отшибе. Мальчишки, выбегающие на перемену шумной ватагой, смогут играть и резвиться всласть, не навлекая на школу неудовольствие местных жителей, и он уже с радостью представил, как выйдет на парадное крыльцо и будет звенеть в колокольчик, призывая своих подопечных на урок. Пустырь Эдмунд решил расчистить и обустроить на нем спортивную площадку. Безусловно, дом нуждался в ремонте, но фундамент и стены у него были надежные – строители постарались на совесть, а планировка – удобная. Если две комнаты на первом этаже соединить в одну, то получится просторная классная – надо только убрать перегородку. Низкая арендная плата позволяла выделить больше средств на книги, карты и обеды для учеников, а что касается привидений, то Эдмунд в них не верил.

* * *