1.2. Надя

Мальцев включил компьютер и открыл вчерашний файл.

Два абзаца, которые он успел набрать до прихода гостей, показались сырыми настолько, что отбили всякое желание развивать тему. «Оставлю, не буду удалять, может, исправлю позже…» – подумал он, закрыл файл и выключил компьютер, подозревая, что ничего править не будет и набросок так и останется наброском. «Схожу лучше к Лёне Бакланову, давно его не видел. Поболтаем о чём-нибудь разумном», – решил он и отправился в прихожую одеваться.

«Странное застолье вчера случилось!» – думал он, пока спускался по лестнице и выходил из подъезда. Будто на карнавал попал в Латинскую Америку.

Кажется, укусила его жена Черкашина; а Женя на балконе – это супруга Пирогова. «Знакомы с Пироговым через Матеуса полжизни, а только недавно узнал, что он, как и я, сочиняет прозу». Четыре года назад Юрий впервые появился на семинаре с рассказом о древней Руси; главный герой там бился то ли с половцами, то ли с монголами и, насколько запомнил Мальцев, всех победил. Написано было коряво, по смыслу неглубоко, но Иван Лукич Борисов, глава жюри, похвалил, и Пирогову посулили большое литературное будущее. Однако последующие его рассказы сильно напоминали первый, и если второй члены жюри ещё отметили, то после третьего тот же Борисов сказал, что ждёт от автора сюжетов посвежее. А ребята во дворе во время перекура над Юркой, пока тот не видел, и вовсе смеялись… Не смеялся тогда только Мальцев; ему было откровенно жаль хорошего парня, он долго думал о причинах такого зацикливания на теме, но так ни к чему тогда и не пришёл. «А супруга-то у него с изюминкой!» – подумал теперь, вспоминая темноволосую, короткой причёской напоминавшую кого-то из звёзд немого кино. Не красавица, но очаровательна! И, кажется, не без чувства юмора…

С неба лениво падали мелкие сырые снежинки, смешиваясь под ногами с серой оттепельной грязью. Дороги были пусты; лишь изредка, шурша и чавкая, мимо проносилась какая-нибудь, словно заблудившаяся, легковушка.

«Праздник, вот и нет никого», – подумал Мальцев, сворачивая в супермаркет. Вытащил из кармана телефон и набрал номер.

– Привет, Лёня! Иду в твою сторону, купить чего-нибудь?

Товарищ заказал яйца, молоко, хлеб и сметану, к которым Мальцев от себя прибавил полторашку кваса и, выйдя из магазина, направился в сторону частного сектора – старого района, много лет ожидающего сноса и застройки высотками.

Перешёл дорогу и внезапно увидел прямо перед собой бывшую жену. Та приближалась к переходу навстречу ему и вела за руку пятилетнюю дочку.

– Привет, Володя! С праздником тебя!

– Ой, привет, Надя! Спасибо!..

Он опустился перед девочкой на корточки.

– Привет, Оля!

– Привет, папа! Ты почему давно не приходишь? – сразу спросил ребёнок.

– Приду, Оля, приду обязательно! Сейчас вот потеплее станет, приду, погуляем с тобой обязательно!..

Он снова поднялся:

– Извините, что не заметил. Под ноги смотрю, не вижу ничего… Каким ветром в моих краях?.. – задал глупейший вопрос.

– Это не твои края… – улыбаясь, возразила Надя. – У нас здесь собор по воскресеньям.

– Собор? Это какой-нибудь молебен, что ли? – не понял он.

– Вроде того, – Надя продолжала улыбаться.

– Так сегодня ж среда!..

– Фу, какой ты въедливый! Нисколько не меняешься… – Надя рассмеялась и, не ответив, побежала на загоревшийся зелёный свет.

– Дай хоть с ребёнком поговорить! – крикнул он вслед.

– Придёшь по графику, тогда и поговорите…

Мальцев проводил долгим взглядом двух женщин, большую и маленькую, ощутив привычный укол совести.

* * *

Они познакомились девять лет назад при драматичных обстоятельствах. Двумя неделями раньше у Нади от сердечного приступа внезапно умерла мама, и она, ученица девятого класса, находилась в состоянии глубокого стресса, из которого её в меру сил пытались вывести подруги, таская буквально за руку везде, куда направлялись сами.

У одноклассницы Ларисы была старшая сестра; у этой сестры – приятель, будущий муж. Приятель этот, теперь почти забытый, дружил в ту пору с Мальцевым и иногда наведывался в гости. Вот он и привёл в тот день вместе с подругой незнакомую девушку: чаю попить да поболтать о разном.

Ничего этого Мальцеву не сказали, но он обратил внимание, что подросток сидит за столом отрешённо, ничего не спрашивая и не поддерживая беседу. Потом, во время прогулки, парочка ненавязчиво спихнула подростка на Мальцева, и он был вынужден пойти провожать девочку до дома. А возле подъезда она вдруг задрожала, произнесла: «Мне возвращаться страшно…» – и расплакалась, сквозь слёзы сообщив о причине. И ему пришлось, чтобы успокоить ребёнка, погулять с ней ещё полчаса, а на прощание пообещать прийти на следующий день…

И так – больше месяца. Три раза в неделю после работы, а в выходные ещё и днём, Мальцев приезжал и гулял с девочкой по улицам. Рассказывал историю родного города (насколько её знал), развлекал байками из жизни, пересказывал полузабытые детские и подростковые книжки… Неожиданно увлёк темой звёзд и планет, показывая те из них, которые знал, на вечернем небе. И очень радовался, когда видел на лице подростка улыбку.

Возвращаясь после прогулки, выкуривал одну за другой полпачки сигарет, настолько был вымотан; однако через пару дней ехал к ней снова. И так – пока Надя не перестала нуждаться в посторонней опеке. После чего стал появляться всё реже, а потом и вовсе исчез с её горизонта.

Правда, они добавились «в друзья» в социальных сетях, но в следующие три года лишь поздравляли друг друга с днём рождения и Новым годом. Пока Надя однажды не предложила ему в письме как-нибудь погулять. Он согласился. К этому времени девушка окончила второй курс филфака в местном университете и на вид изрядно повзрослела. Тем не менее, провожая её тем вечером, Мальцев решил поставить на этом точку. Рассказывая очередные байки, он отчётливо видел искусственность происходящего, а о чём говорить с девушкой всерьёз, даже не представлял.

Но вышло иначе. Когда они дошли до подъезда, Надя попросила его подняться до дверей квартиры. А там, за полпролёта до двери, внезапно обняла и поцеловала…

Но даже тогда он не придал этому большого значения, решив, что поцелуй этот – символическая благодарность за старое… Но в следующую пятницу вечером получил сетевое письмо: «Ты завтра свободен? Можно я к тебе приеду?» «Приезжай…» – ответил, не найдя причин для вежливого отказа.

Так всё и началось…

А через несколько месяцев Надя сообщила, что ждёт ребёнка, и это признание окончательно закрыло пути к отступлению. Они без торжества оформили законный брак, после которого молодая жена перебралась жить к нему.

Все три года он изумлялся произошедшему. Надя любила его преданной, страстной, почти рабской любовью, однако сквозь чувства всё отчётливее проступала скука, настолько они были разными и, по сути, чужими…

Ребёнок сблизил только на время. Они как были, так и оставались разными абсолютно во всём, начиная с отношения к музыке и заканчивая кулинарными предпочтениями. Разговоры их заканчивались даже не спорами или ссорами, а просто прерывались на середине, оставляя каждого во мнении, что собеседник его не слышит. И постепенно каждый со своей стороны пришёл к выводу, что лучше будет расстаться.

Мальцев сам помог жене собрать и перевезти вещи. Единственный скандал, случившийся при этом, произошёл с отцом Нади, который крыл зятя последними словами, обвиняя его во всех смертных грехах. «Я тебя с первого дня насквозь видел!» – кричал он, играя мускулами, словно собираясь Мальцева поколотить. Надя, как всегда, молчала, и это било сильнее, чем кулаки. Она всегда была такой; если бы отец и вправду убил Мальцева, она, наверно, и тогда промолчала бы…

Тем не менее даже сейчас, через два с половиной года после расставания, бывшая жена продолжала нравиться Владимиру внешне. С возрастом она стала ещё привлекательнее и легко могла бы вить из мужчин верёвки, если бы захотела. Но она была другая…

1.3. Бакланов

Леонид Бакланов имел врождённую инвалидность по опорно-двигательной системе, поэтому из дома выходил редко, а если выходил, то летом, и чаще всего сидел во дворе на деревянной широкой скамье со спинкой и подлокотниками, собственноручно сделанной для сына покойным отцом. Мать Лёни в последние годы тоже передвигалась не очень уверенно, поэтому продукты Баклановы обычно заказывали по телефону или через интернет. Зная это, Мальцев каждый раз по пути к другу предварительно звонил и, приняв заказ, заходил по дороге в магазин. А чек сохранял, чтобы Лёня мог перевести ему потраченную сумму на карту.

Однажды, уже давно, он выбросил чек и попытался сумму округлить, чтобы оказать товарищу услугу, но Бакланов его благородства не оценил.

– Насчёт денег – не волнуйся, мы с мамой не бедные. И недостаток мобильности легко покрываем наличностью.

Действительно, как можно было заметить, с виду простой, как скворечник, дом изнутри был оборудован вполне современно. Да и каменный был, один из немногих в этом деревянном районе. А двор снаружи окружал высокий кирпичный забор, калитка в котором открывалась по сигналу дистанционного пульта, как и парадная дверь на крыльце. Из чего Мальцев в своё время сделал вывод, что отец перед смертью хорошо озаботился благосостоянием семьи.

По дому Бакланов перемещался чаще всего в инвалидном кресле с моторчиком, утверждая, что так ему быстрее. Вставал с него, по собственному признанию, только чтобы ноги не атрофировались от долгого бездействия. С этой целью занимался и разного рода зарядкой; Мальцев видел у него в комнате небольшие гантели и различные эспандеры. А для выезда «в большой мир» имелось ещё одно кресло, стоявшее в пристройке. И тоже с мотором…

– Колёса после улицы всякий раз мыть не хочется, – объяснил эту роскошь хозяин, и Мальцев тогда понял, что Лёня и в самом деле человек не бедный.

– Я мог бы и машину себе позволить, – заметил он как-то. – Только без надобности. Да и водители мы с мамой неважные… Если надо, проще такси заказать.

* * *

Ребята познакомились в пятом классе. Именно тогда родители Бакланова дали возможность сыну вместо обучения на дому посещать обычную школу, где он и оказался с Мальцевым в одном классе. Правда, проучился Лёня среди здоровых детей совсем недолго, но зато, когда родители вернули его на домашнее обучение, уже мама Володи проявила инициативу, предложив сыну ходить к Лёне в гости. Вот эти искусственные поначалу отношения и переросли постепенно в дружбу: ребята нашли множество общих интересов – от решения математических головоломок и логических игр до постепенных рассуждений на более взрослые темы.

Сейчас, сложив принесённые продукты в холодильник и взяв стаканы для кваса, Мальцев прошёл в комнату Лёни и уселся на диване. Сам Лёня в кресле на колёсах расположился напротив стола с компьютером.

– В последнее время окончательно разочаровался в коммунизме, – начал он разговор без раскачки, и Мальцев сразу вспомнил, как часто тот прежде касался этой темы. – То есть не в коммунизме как общественной формации, а в классовом подходе при его построении. В том смысле, что если коммунизм возможен, то на совсем других основах.

– То есть? – не понял Мальцев.

– Ну, как форма взросления человечества. Если коммунизм является высшей фазой развития, то люди со временем придут к нему сами. Искусственно же его строить – всё равно что заставлять женщину рожать прежде времени.

Мальцев хмыкнул. Сравнение, сделанное Лёней, показалось интересным, и он приготовился к развитию темы. Однако хозяин заговорил о другом.

– В последнее время размышляю о дарвинизме, – произнёс он так, словно именно на этом месте оборвался их последний разговор. – Естественный отбор, наследственность и изменчивость. Случайные мутации и закрепление тех, которые оказываются полезными для выживания вида… А кто определяет их полезность, не подскажешь? – спросил вдруг.

– Так естественный отбор и определяет, – не задумываясь ответил Мальцев. – Кто выжил, тот дальше и пойдёт.

– Тогда объясни: как из гладкошёрстного грызуна типа мыши вдруг взял да и возник колючий ёж?

– А что не так? Возник – и возник…

– Да то, что никакая мутация не сделает из мыши ежа сразу. Необходимо не меньше десятка последовательных мутаций. Как ступенек у лестницы. Которая, пока ты её всю не прошёл, на следующий этаж тебя не привела. Представь горную тропу, серпантин. Туда-сюда по склону. И лестницу на скале, ведущую с одного яруса на другой. Поднялся всего десять ступеней – срезал километр пути. А вот если в скале всего одна ступенька – какой в ней прок? Как ты по серпантину идёшь, так и пойдёшь дальше. Вот эта ступенька и есть одиночная мутация. Не станет она закрепляться через естественный отбор! Мутанты погибнут или сольются с немутантами. И никогда ёж не возникнет! Нужна готовая лестница, десять целенаправленных мутаций сразу. Понял?

– Более или менее… И что, по-твоему, за этим стоит?

– А то, что где-то внутри, кроме естественного отбора, прячется другой механизм. Вот идёт человек по серпантину, видит ступеньку в скале и смекает: неплохо было бы пристроить к ней ещё девять – тогда не нужно будет каждый раз делать огромный крюк. И проявляет инициативу: начинает вырубать в скале вторую ступеньку. А чтобы дело быстрее пошло, зовёт на помощь односельчан. И, глядишь, через пару недель готова лестница.

– Хочешь сказать, что у эволюции есть инженеры?

– Наверняка. И не один. На каждом участке и в каждой экологической нише. Слишком много в природе такого, что не решается линейным способом. Смотри: на автозаводе в одном цехе делают колёса, в другом двигатель, в третьем шасси, и только в четвёртый всё это направляют, чтобы собрать готовый автомобиль. Так и в природе.

– Чушь… – отмахнулся Мальцев. – Ты даже не представляешь себе, что такое четыре миллиарда лет! За это время без всякой инженерии, за счёт только мутаций и приспособления к среде обитания, может произойти всё что угодно. Твои мысли – реверанс в сторону идеи Творца. А я – убеждённый атеист и материалист, так что никогда с этим не соглашусь.

– Не согласишься. Но не потому, что прав, а потому что веришь, что никакого Творца во Вселенной нет. Однако я, собственно, Творца и не утверждаю. Я всего лишь исследователь. Я пришёл в этот мир один раз и всего один раз из него уйду. Лет семьдесят, даст бог, проживу. И за это время смысл моей жизни определится ровно настолько, насколько я сам успею его определить. Вот скажи: на кой чёрт я пришёл в мир такой ущербный? И, может, мне дано взамен тела что-нибудь другое?..

Мальцев кисло усмехнулся.

– Я, в отличие от тебя, пришёл в мир здоровым… Умею штангу поднять в семьдесят кило. А вот есть ли в этом толк, не знаю. Чувствую себя совершенно потерявшимся. Вроде и не дурак и тоже иногда о смысле думаю…

– Потому что думаешь прямолинейно. Не хватает тебе как раз инженерного подхода. Может, ты находишься в фазе, когда месится раствор и обжигаются кирпичи, а ты уже хочешь строить дом. Подожди: пройдёт время, и то, чем ты сегодня занят, покажется понятным и закономерным.

– Да это-то и сейчас понятно! – Мальцев вдруг вскочил с дивана и нервно заходил по комнате. Бакланов наблюдал за ним неподвижными глазами, кнопками поворачивая кресло то вправо, то влево.

– Творческий кризис у меня! – выпалил, словно прорвав плотину нерешительности, Мальцев. – Сколько ни пытаюсь написать что-нибудь стоящее, ничего не получается! Выходит сплошная ерунда и пошлятина.

– Так, может, ты и не родился, чтобы быть писателем? Может, судьба твоя стать учёным, бизнесменом или рекорды в тяжёлой атлетике бить? А с литературой ты не в свои дебри полез?

– Этого я больше всего и боюсь! В юности ведь неплохо начинал! На семинарах хвалили, говорили о перспективах… Публиковать начали… Потом, наконец, написал свой маленький шедевр…

– Ты сказку имеешь в виду?

– Да. Сказку. «О памяти и забвении». По которой спектакль поставили. И даже мультфильм сняли… Так себе и то и другое, честно говоря, но не это важно! А то, что рецензии были одна лучше другой! И я губу раскатал, подумал – всё! Скоро кончится эта ежедневная возня с напильниками и гаечными ключами. Буду как аристократ – сидеть в кабинете, творить и получать за творчество приличные деньги.

Бакланов склонил голову и почесал подбородок.

– Сказка хороша! – произнёс он наконец. – Но это совершенно не твой жанр. Она у тебя как-то случайно получилась, мне кажется. Ты уж извини…

– А о чём, по-твоему, я должен писать, чтобы это было моё?

– О пьянстве и разврате и о том, что на первое у тебя не хватает здоровья, а на второе – денег. Тогда будет, по крайней мере, достоверно.

Мальцев усмехнулся.