– Вот он, вот он! – пихает меня локтём в бок Катюшка и я, проследив за её взглядом, вижу уже знакомую медного цвета шевелюру на красиво посаженной голове главврача. Рядом с ним сидит главная медсестра, зам главврача по клинико-экспертной работе, некоторые заведующие отделений. Начмед Муранов строго следит за порядком в зале. Наконец все расселись и начмед объявил повестку конференции, сказав, что сейчас будет прочитан доклад, тема которого, возможно, уже кого-то коснулась, а кого-то коснётся в будущем. Докладчиком был объявлен заведующий отделением реанимации Рябчиков Вадим Русланович. Также начмед сообщил, что на конференции присутствует главврач Лев Романович. Последний встал и, обернувшись, громко поздоровался со всем залом. В ответ раздались нестройные отдельные приветствия. Тут же в зале появился один из наших айтишников, который сев за стол за ноутбук, приготовился демонстрировать присутствующим презентацию доклада.

Смущённый, чуть вспотевший завреанимацией Рябчиков нервно откашлялся и приглушённо произнёс:

– Доброе утро, коллеги!

– Погромче, Вадим Русланович и почётче, чтобы все слышали, – внезапно приказным тоном громко и чётко произнёс главврач. «Ему бы в армии командовать», – неожиданно подумала я, невольно следя за его медно-рыжей макушкой. В зале наступила звенящая тишина.

– Тема моего доклада – «Постреанимационный синдром», – начал доктор Рябчиков и на большом белом экране на стене появились первые кадры красочной презентации. Докладывал он минут сорок и лейтмотивом всего его выступления было понимание и осознание всеми медиками того, что чувствует и как себя чувствует пациент, находясь в сознании, если он лежит на реанимационной койке голый, иногда привязанный к постели, без возможности укрыться, сходить нормально в туалет, просто попить воды. Какой стыд и беспомощность испытывают эти пациенты и как потом они живут с этой психологической проблемой под названием «постреанимационный синдром». В конце он зачитал скриншоты комментариев людей, переживших подобный опыт.

Когда доктор Рябчиков закончил, в зале наступила звенящая тишина.

– Спасибо, Вадим Русланович, можете присесть, – вновь в зале послышался голос главврача. Он встал со своего места и повернулся лицом к залу:

– Я хотел бы, чтобы каждый из вас, оставаясь специалистом в своей области, никогда не забывал, что все мы рано или поздно можем оказаться в роли пациентов. И чтобы, ссылаясь на специфику работы в каком-либо отделении, с вами не стали бы обращаться так, как обращались с пациентами несколько дней назад в ОРИТе (отделение реанимации и интенсивной терапии прим. автора). Сегодня с утра я уже там был и доволен, что эти недостатки были устранены. Скажите, Людмила Захаровна, – неожиданно обратился он к нашей главной медсестре. – Как бы вы себя чувствовали, если бы, находясь в сознании, сутками лежали бы в реанимации полностью голой, не накрытой ничем, без возможности в обычном порядке сходить в туалет и просто попить воды?

Все находившиеся в зале, устремили взгляды на вскочившую с места Людмилу Захаровну. Щёки её зарделись, а в глазах появилась растерянность: – Н-ну, я д-думаю, что это ужасно, Лев Романович.

– Так отдрессируйте своих медсестёр и санитарок так, чтобы и они помнили об этом и не считали за великий труд не просто укрыть больного простынёй, а укрыть одеялом и лишний раз подать ему судно и стакан воды, – буквально рявкнул главврач, отчего многие из сидевших в зале, вздрогнули и ошеломлённо посмотрели друг на друга.

– Всё, конференция закончена. Все по рабочим местам. Буду первое время лично ходить по отделениям и всё проверять, – тем же тоном добавил он и направился к выходу. Вслед за ним кинулись начмед и главная медсестра с замом главврача по клинико-экспертной работе.

– Офигеть! Вот это главный врач! – возбуждённо пробормотала Катя, пробираясь между рядами кресел. – Представляешь, что сейчас начнётся после того, как он сказал, что будет сам ходить по отделениям и всё проверять?! Если уж завреанимацией Рябчикову он два литра воды налил между ног и продержал два часа голым в отделении, то, что он может сделать со всеми остальными?! Что-то прям становится страшно на работу ходить…

– Эй, вы! – неожиданно пронзительно ультразвуком крикнула в нашу сторону старшая медсестра Сапрыкина. – Быстро в отделение, на оперативку. Завотделением зовёт.

Наша завотделением – Татьяна Александровна Можеватова, сорока шести лет. Она приходится какой-то там родственницей бывшему главному врачу Дмитриеву. По сути своей заведующая из неё никакая. Как говорил один персонаж из известного фильма: – «Вялый, безынициативный работник». Практически безвылазно сидит в своём кабинете за компьютером, рецепты всякие выискивает, а всем отделением тем временем заправляет Сапрыкина. Это у них такой симбиоз, который, похоже, устраивает обеих. Вот эта Сапрыкина, скорее всего и решила провести оперативку.

– Даже напоминать ей не стану, что мы с Людкой после суток, – раздражённо прошептала мне на ухо Катя.

– Хватит переговариваться! – Сапрыкина зло посмотрела на нас.

Мы собрались в кабинете заведующей, рассевшись на стулья, расставленные вдоль стен. Сама заведующая Можеватова, тупо смотрела на экран монитора, выискивая очередной совет садовода.

– Можно начинать, Татьяна Александровна? – дежурно спросила Сапрыкина у заведующей.

– Да-да, конечно, начинайте, а то время идёт, – кивнула та, не отрывая взгляда от монитора.

– Так вот, девочки, в первую очередь нужно определиться кто поедет на новогодний корпоратив, составляется общий список по клинике, – ультразвук Сапрыкиной режет слух, но приходится слушать его. – Скидываемся как в прошлом году, чтобы не было обидно за стол нашего отделения. Так же нужно скинуться на подарок новому главврачу от отделения. И последний вопрос – все услышали, что сказал Лев Романович?! Так что с завтрашнего дня, чтобы все приходили на работу в накрахмаленных халатах, с причёсками, никакого лака на ногтях. Сегодня срочно проведём генеральную уборку. Оставшиеся помочь с суток получат двойную оплату за сегодня. Остальные помогают в процессе исполнения своих основных обязанностей. Всем всё понятно?

– Куда уж понятнее?! – обречённо произносит Катя.

– Что тебе не нравится, Иванова?! Не хочешь, можешь не оставаться, тебя никто не заставляет, – раздражённо бросает ей Сапрыкина. – Сама же плачешься, что денег не хватает. Двойную оплату не каждый день предлагаю.

С жалостью смотрю на наших девчонок, отработавших сутки. Конечно, они имеют право не оставаться на генеральную уборку, но это будет означать, что стимулирующие за этот месяц им Сапрыкина урежет так, что останутся с голым окладом. А за что урезать она найдёт на раз-два. Стерва эта Сапрыкина. Хотя деловых качеств тётки с железными яйцами у неё не отнять.

Вот и сейчас, провела оперативку почти за пять минут, а головы своими требованиями задурила нам всем так, что и не подкопаешься. Всё по делу.

– Да уж, досталось нам с тобой сегодня дежурство! – выйдя из кабинета заведующей шепчет мне медсестра Даша Фролова. – Считай без ног останемся. А я хотела с тобой посмотреть в компе на сайте клиники биографию нашего нового главврача. Вчера говорят поздно вечером вывесили.

– Тебя так интересует его биография? – я недоумённо смотрю на неё. – Пошли уже работать, потом посмотрим как-нибудь.

Глава 8

ЛЕВ

– Ну, что, Григорий Иванович, сегодня у нас по графику осмотр отделения неврологии, – заканчивая утреннюю оперативку, посмотрел я на начмеда.

– Да-да, – с готовностью, как всегда, улыбаясь. закивал тот и в свою очередь, кинув взгляд на заведующую отделением неврологии Лозовую Кристину Григорьевну, добавил: – Кристина Григорьевна уже доложила мне, что у неё всё готово к проверке. Должен заметить, коллеги это подтвердят, что на это отделение ещё никто из пациентов и проверяющих инстанций никогда не жаловался.

– Вот сейчас и проверим, – сухо бросаю я и киваю остальным: – Оперативка закончена, все приступают к своим обязанностям.

Втроём мы направляемся в сторону неврологического отделения, располагающегося на втором этаже. По дороге по-прежнему со скрытым удовольствием ловлю восхищённые женские взгляды. Как же мне это греет душу!

– Вот, Лев Романович, вся наша документация по отделению, – мягким, грудным голосом произносит Кристина Григорьевна и машет рукой в сторону шкафа, где стройными рядами стоят большие папки с различными документами. Она улыбается белозубой улыбкой и выжидательно смотрит на меня. Кидаю на неё более внимательный взгляд и понимаю почему при первой же нашей встрече начмед Муранов аккуратно намекнул, что его дочь замужем за хорошим человеком и что у неё двое детей. Есть такой тип неброских внешне женщин, которые внутренне настолько заряжены сексуальной энергией, что начинаешь это ощущать только при более тесном общении. Кристина Григорьевна точно была из их числа и прекрасно осознавала это. Её взгляд подал мне этот сигнал. Знал, видимо, об этом и сам начмед Муранов. С трудом оторвав взор от удивительно милой заведующей, я увидел в глазах начмеда тревогу, мольбу и надежду на понимание. «Ну, что же, надёжный и преданный начмед мне важнее, чем сиюминутный секс с его дочерью», – мысленно решил я и, переведя своё отношение к ней в разряд только чисто деловых, сухо произнёс: – Почему вы, Кристина Григорьевна, показываете мне бумажную документацию? Учитывая, что сейчас по всей стране идёт оцифровка документов, пожалуйста предоставьте к завтрашнему дню объём проделанной вашим отделением работы за одиннадцать месяцев в электронном виде. А вы, Григорий Иванович, проследите за этим и потом доложите мне, – я направился к выходу.

– Лев Романович, а чай?! – удивлённо воскликнула мне вслед заведующая неврологией.

– Какой вам чай, Кристина Григорьевна?! – неожиданно возмущённым тоном ответил ей за меня начмед Муранов. – Видите, главврач занят. И вы немедленно приступайте к своим обязанностям!

Мы дошли до общего лифта и начмед, нажимая кнопку с цифрой пять и опустив глаза, негромко, но чётко произнёс: – Спасибо, Лев Романович! Вы меня очень обяжете, если и дальше будете так же строго относиться к этой заведующей…

В этот момент лифт остановился на третьем этаже и в него собралась войти невысокая медсестра лет двадцати шести в голубом медицинском костюме. Увидев нас, она вначале растерялась и замешкалась на входе: – Ой, здравствуйте…

– Михеева, заходи быстрее, раз уж появилась здесь, – каким-то непривычно-буратинным голосом неожиданно произнёс начмед. – Тебе же на четвёртый этаж. Могла бы и пешком доскакать.

«Та-ак, любопытная метаморфоза происходит сейчас с начмедом», – подумал я и кинул внимательный взгляд на медсестру. Та тоже выглядела чуть сконфуженной. Она старательно смотрела себе под ноги, вцепившись побелевшими костяшками пальцев в деревянную ручку ящика для анализов. У неё были такие густые русые волосы с карамельным оттенком. Её лицо показалось мне знакомым. Понятно, что я мог видеть эту медсестру в толпе сотрудников. Это как проехать пять остановок в автобусе рядом с кем-то, а потом при случайной встрече с этим же человеком мучительно пытаться вспомнить, где же я его видел.

«Возможно, и не любовники, но их точно связывает между собой что-то», – подумал я про себя.

Лифт остановился, и медсестра Михеева выскочила из него как ошпаренная. Вместо неё в кабинку лифта вплыла главная медсестра Людмила Захаровна:

– Вот, Лев Романович, как вы и приказали на конференции, сейчас провела с медсёстрами кардиотделения занятие по постреанимационному синдрому. В течении недели учёбой будут охвачены весь средний медперсонал, – она выжидательно посмотрела на меня. Начмед начал нервно подкашливать

– Хорошо, – кивнул я. Благодаря секретарше Ольге я уже был в курсе любовных взаимоотношений начмеда и главной медсестры. К подобным вещам отношусь спокойно, если это никак не сказывается на качестве работы.

В приёмной на своём рабочем месте сидела секретарша Ольга с мобильным телефоном в руках. Перед ней стоял бокал с кофе. Завидев меня, она быстро отключила что-то в телефоне и заговорщицки улыбнулась:

– Чашечку кофе, Лев Романович?

– Давайте. Документы на подпись?

– Уже у вас на столе, – она резво вскакивает со своего места и скрывается в моей комнате для отдыха. Гремит там посудой и вскоре кабинет начинает наполнятся ароматом кофе.

Я сажусь в чёрное директорское кресло за свой рабочий стол и пододвигаю к себе стопку исписанных и распечатанных листков.

– Лев Романович, вы же все документы вчера подписали? – доносится из комнаты отдыха доброжелательный голос секретарши Ольги Васильевны.

– Все, что были у меня на столе, – негромко отвечаю я. – А что, что-то осталось неподписанным?

Ольга с маленьким подносом появляется в проёме двери, Она не спускает глаз с чашечки с дымящимся кофе и удручённо произносит: – Да что-то не могу найти двух документов на закуп медикаментов по тендеру. Уже вчера звонили по ним из Фармнадзора. Может завалились куда-то. Вроде везде переискала.

Она ставит поднос на мой стол справа от меня.

– Хорошо, Ольга Васильевна, я сейчас подпишу эти документы и потом поищу те два, – озабоченным тоном произношу я, беря не глядя чашечку с кофе.

– Ну, ладно. Просто ума не приложу куда они могли подеваться, – недоумённо разводит она руками и выходит в приёмную.

Минут двадцать я внимательно читаю и подписываю каждый документ. Откладываю в сторону один из них. Затем достаю из внутреннего кармана пиджака белую бумажную трубку. Обвёртываю вокруг неё этот документ и, закрепив их тоненькой резинкой, убираю обратно во внутренний карман пиджака.

Из-за закрытой двери едва доносятся голоса сотрудников, среди которых выделяется уверенный, звонкий голос секретарши. Закончив подписывать документы, я допиваю остывший кофе, подхожу к окну за моей спиной и поправляю стоящую на подоконнике небольшую деревянную рамку для фотографий с изображением карельского медведя.

– Ольга Васильевна, я пошёл с проверкой в морг, – объявляю я секретарше и направляюсь к выходу. В приёмной уже никого нет. Ольга Васильевна озадаченно смотри на меня, словно что-то пытается сообразить: – А документы, документы-то?! Вы же хотели их поискать.

– Поискал, пока не нашёл. Вернусь, ещё поищем, – сухо бросаю я ей и выхожу за дверь. Иду по безлюдному холлу пятого этажа, где расположена только администрация клиники. Выхожу на площадку с лифтом и, не вызывая лифт, смотрю в боковой окно вниз во двор. Там бегают сотрудники клиники в сине-зелёных костюмах и в пальто, куртках на плечах, проезжают машины «скорой», чистят от снега асфальтовые дорожки дворники в оранжевых жилетах.

Так стою минуты три, после чего возвращаюсь в приёмную. Почти не слышно подхожу к двери приёмной и медленно нажимаю на ручку – она не поддаётся. Хмыкаю про себя и подношу к замку уже заранее заготовленный ключ, неслышно проворачиваю его и тихо открываю дверь. В приёмной никого нет, но приоткрыта дверь в мой кабинет. Тихо прикрываю за собой входную дверь и также бесшумно закрываю её на защёлку. Потом неслышно направляюсь к своему кабинету и заглядываю в приоткрытую щель. Секретарша Ольга, стоя ко мне спиной, чуть склонившись над моим рабочим столом, почти профессионально быстро снимает подписанные мною документы один за другим на свой телефон.

– Так я и думал, – негромко произношу я.

– Ой! – вздрагивает всем телом секретарша и поворачивается ко мне. На её побелевшем лице я вижу выпученные, полные ужаса глаза. – А-а, к-как вы в-вошли? Т-там же б-было закрыто на ключ…

– Да, там и теперь закрыто на ключ, и никто мне не помешает сейчас выяснить, чем это таким интересным вы тут занимаетесь, – я демонстративно закрываю на ключ и эту дверь, кладу его себе в карман халата и прохожу к своему кресле.

– Ну, что, Ольга Васильевна, рассказывайте, на кого работаете: Моссад, НОАК или Ми шесть? – сажусь в кресло и, закинув ногу на ногу, внимательно смотрю на неё.

Она постепенно приходит в себя и на её белых скулах начинает проступать румянец:

– Что за фигня, Лёва? Ты о чём? – дрожащими руками она быстро убирает телефон в задний карман своих стильных брюк. Пятиться спиной к двери, торкается в неё, но та не поддаётся: – Открой дверь немедленно! Лёва, это же шутка, просто шутка…

Ольга прерывисто дышит, голос звучит надрывно, глаза растерянно бегают, на лбу испарина.

– Я слушаю. Ты не выйдешь отсюда, пока не расскажешь для чего и для кого ты сейчас переснимала эти документы именно после того, как я их подписал, – я беру в руку карандаш и начинаю постукивать им по полированному столу. – Не тяните время, Ольга Васильевна, у нас с вами стоит работа, ко мне могут придти сотрудники и просто посетители.

– Откройте дверь, Лев Романович, иначе… – выдавливает она из себя, криво усмехаясь.

– Иначе что?

– Иначе я начну кричать, что ты… вы… что вы хотели меня изнасиловать, – выпаливает Ольга Васильевна и вдруг рывком рвёт на себе правый рукав своей шёлковой блузки.

– Стоп! Дальше не нужно, – я машу её рукой и указываю на часы на стене и на рамку, стоящую у меня за спиной на окне: – Здесь установлены видеокамеры, и они работают с того самого момента, как я вышел из своего кабинета, якобы для прогулки в морг.

Секретарша непонимающе смотрит то на меня, то на часы. Потом до неё быстро доходит сказанное мной, и она бешенной фурией кидается на меня:

– Подонок! Рыжая мразь! Да я тебя сейчас на клочки порву!!! Ой, больно, больно!! Отпусти, скотина! Больно же!!! – начинает визжать она, когда я, перехватив её руку, занесённую для удара, фиксирую в болевом приёме.

– Сядь и успокойся! Ты не с тем связалась, Ольга Васильевна, – отшвыриваю её от себя. Она кубарем летит к двери, теряя свои шпильки, но быстро, как кошка, вскакивает и, подхватив туфли, непонимающе смотрит на меня: – Ты ударил женщину?!!

– Ну, во-первых, не ударил, а отшвырнул, – без улыбки усмехаюсь я и добавляю: – А надо будет и ударю! А ты думаешь, что звание женщины тебе выдаёт какую-то индульгенцию?! Ничего подобного! Забудь эти романтические бредни! Если женщина будет представлять реальную угрозу для меня или кому-то из моих близких, то я не задумываясь не только ударю её, но и убью.

– Это хорошо, что ты сейчас всё записываешь! – злорадно воскликнула она. – Это называется угроза убийством и карается по закону. Держать меня ты здесь не имеешь права и как только наши обнаружат, что меня нет в приёмной, то сразу же вызовут полицию и тогда тебе конец! А дальше мои друзья постараются размазать тебя так, рыжая тварь, что тебя не возьмут на работу не только главным врачом какой-нибудь поликлиники в тьмутаракани, ты даже санитаром никуда не устроишься, мразь!

Секретарша была хороша в своём «праведном» гневе. Глаза блестели, щёки горели румянцем, причёска дыбом, грудь бурно вздымалась в частом дыхании. Картину бы писать с неё…

– Всё! Концерт окончен! Села быстро за стол! – стукнув по столу кулаком я рявкнул так, что стёкла задребезжали на окне. – И прекрати нести всякую чушь. Ваши сотрудники уже давно привыкли к тому, что, если дверь в приёмную закрыта, то означать это может только одно – что главврач жарит свою секретаршу и мешать им не стоит. Вы с Дмитриевым приучили к этому народ. Так что сядь и быстро пиши вот на этом листке – кому и для чего ты передаёшь эти сведения.

Я кинул на стол белый лист бумаги и ручку.

Ольга растерянно посмотрела на меня: – Но…

– Никаких «но»! – опять рявкнул я: – Ты что, не читала моей биографии?

– Читала, – уже поникшим тоном выдавила из себя она.

– Тогда должна понимать, что у меня связей не меньше твоего. И, если я дам ход делу, то ты, дорогуша, очень быстро встретишься с ребятами из спецотдела по промышленному шпионажу и получишь реальный уголовный срок. И никто из твоих заказчиков не станет тебе помогать, потому что ты для них всего лишь мелкий исполнитель. Тебе это нужно?

– Н-нет, – помотала она опущенной головой и направилась ко мне. Я внутренне напрягся, ожидая от неё ещё какой-нибудь выходки. Но Ольга Васильевна опустилась передо мной на колени и потянулась руками к моему ремню на брюках.