Тридцать четыре года спустя

Жгучая боль пронзила грудь. Звук одиночного выстрела взорвался в голове судьи Феликса, и он осознал: это конец.

Смерть. Она пришла за ним, неожиданно и негласно, не оставив возможности умолить о пощаде. Об отсрочке. О милости. Пришла в образе молодого парня с малахитовыми глазами. Незнакомец продолжал стоять за спиной, и когда Феликс повернулся, и когда упал, и когда рубашка цвета восходящего солнца почернела от горячей крови. Судья смог ответить лишь лицом, исказившимся от ужаса. Он ударился об асфальт. Последний раз вдохнул запах земли, укутанный сыростью и тоскливыми песнями ветров сентября.

Затем отвел карие глаза – всегда строгие и спокойные, – откинул голову и устремился взглядом в небеса, пропитанные черным обсидианом.

А дальше? Дальше – пустота…

Глава 2. Марлин

Все планеты материального мира, от высшей

до низшей, – это юдоль страданий, где каждый

вынужден снова и снова рождаться и умирать.

Бхагавад-гита

– Будешь сидеть, пока мхом не зарастёшь? – раздался звонкий голос за спиной, словно разбили бокал у микрофона.

Марлин отодрала лоб от стола. Казалось, дерево срослось с кожей, иначе сложно объяснить, почему голова не желала подниматься, а веки оставались закрытыми. Сколько времени прошло? Пять минут назад за окном виднелось солнце!

Она протяжно зевнула, чихнула от запаха пыли и прокрутилась на скрипящем стуле. Ужаснулась, заметив себя в отражении зеркального шкафа.

«Одуванчик-утопленник, – посетовала Марлин. Золотистые пряди растрепались, а тушь на ресницах переквалифицировалась в черные синяки. – Господи, видел бы меня Феликс… Жуть».

Протерев сонные глаза, она откинула волосы и постаралась улыбнуться, ведь рядом качала головой Яра (на бронзовой шее воображаемая табличка «не злить после семи вечера») – статная брюнетка с кудрями, вьющимися лозой винограда. Будить Марлин на работе стало ее вынужденной обязанностью.

– Да, да… заснула за историей болезни… опять, – вздохнула Марлин, шурша страницами, – и кто сказал, что, заснув над текстом, к человеку приходит озарение?

– Твоя шизофрения. Вставай! Полдня проспала. Думаешь, так просто тебя прикрывать?

Марлин лениво поднялась на ноги и просунула руки в белый кардиган. Оторвала бежевую пуговицу – мерзавка стукнулась о паркет и укатилась под стол, – попыталась найти беглянку. Паутина… Грязь. И не одной пуговицы!

Поиски не окупились. Зато раздался грохот. Марлин больно ударилась макушкой о столешницу. Выругалась. В кабинете пугающе темно, как здесь передвигаться? Кто всё выключил? Свет излучала лишь настольная лампа над бесконечными бумагами, среди которых Марлин то и дело засыпает. А вот ночью – в уютной, теплой постели – она не может уснуть до рассвета. Уже девять месяцев.

Именно столько времени прошло со смерти мужа.

Марлин часами лежит под одеялом, уставившись в потолок. И не спит… вообще не спит. Ретиво изучает хрустальные капли люстры, мерцающие в лунном свете.

И так – день за днем, луна за солнцем, утро за ночью…

Яра шлепнула по спине, отчего Марлин окончательно проснулась и, пошаркивая, выползла из кабинета. Села в автомобиль и отправилась к самому важному человеку, а точнее к тому, что от него осталось.

***

Плита из черного мрамора превосходила рост миниатюрной Марлин.

Феликс красовался на ней во все семьдесят два дюйма. Художник запечатлел его молодым, стройным и с иронией во взгляде, по которой она до безумия скучала.

– Здравствуй, Фел… – прошептала Марлин, опускаясь на колени перед памятником.

Плакучая ива задрожала от свистящего ветра: она росла рядом с могилой Феликса. Под этим деревом покоилась мама Марлин, покинувшая мир в борьбе со злокачественной опухолью.

Никогда Марлин не могла понять, почему мама так относилась к ее мужу? Анна ненавидела Феликса. Даже на свадьбе позволила себе выступить против их брака. Марлин прекрасно помнит, как потела, краснела, мечтала о землетрясении, чтобы провалиться до катакомб и не видеть лица мужа, который гнул вилку буквой зю.

Интересно, чтобы мама сказала, узнав, что после смерти ее тело обрело покой напротив зятя?

И обрело ли?

Усталость вернулась. Марлин легла на студёную скамейку. Чуть прикрыла глаза…

До ушей донесся чей-то голос. Источник – за густыми кустами, заросшими клейкой паутиной. Марлин очнулась и осознала, что уже час спит на лавочке, подметая волосами землю.

Проклятье!

С ловкостью пингвина, а не кошки – она потянулась. Упала. И разодрала локоть об асфальт. Бурча под нос, она еще раз бросила взгляд на кусты. Взглянула на часы. Одиннадцать ночи. Кто может здесь быть в такое время?

Снова хруст и треск. Где-то за кустами. Слабый свет пробирается сквозь заросли.

Страх сжал в плотный кулак, хочет раздавить, не дает сдвинуться с места. Призраки? Нет… Их она не боится. Бояться нужно живых. Марлин чурается людей, которые могут перерезать горло или пустить пулю в лоб… как Феликсу.

Она выдохнула и пошла по направлению бормотания.

Пробралась сквозь заросли, разодрав кожу о колючие ветки. И вот оно… жутко странная картина. Девочка – с черными, как зрачки влюбленного, локонами – рисует звезду на бетонном настиле. Вокруг расставлены свечи, ярко сверкающие в темени.

– Что ты делаешь? – спросила Марлин, скрестив руки на груди.

В ответ ее обдало запахом жжёных спичек и ледяным тоном:

– Не твое дело! Убирайся!

Марлин и не подумала. Она окинула незнакомку любопытствующим взглядом, отметив утонченные черты лица. Внешность аристократки.

Когда Феликс был жив, она норовила сотворить с собой нечто подобное: у пластического хирурга подправить нос, губы, углы челюсти, но Феликс решил, что она свихнулась, и Марлин забросила эту идею. У нее и вправду всего один недостаток, однако очень значимый (по ее личному мнению) – маленький рост. Из-за него Марлин прозвали в школе «писклёй».

– Девочка не должна находиться ночью на кладбище, – пожурила она и постучала ногтем о золотые наручные часы.

– Значит, тебе можно тут находиться, а мне нет?

– Во-первых, я взрослый человек, во-вторых, я не под луной гулять пришла. А вот почему ты здесь?

– А с виду непонятно? – фыркнула девочка. – Мозг – не твоё, да? Я делаю обряд, а ты мне мешаешь. Вызываю герцога Агареса. Он управляет тридцать одним легионом демонов, поэтому советую тебе сгинуть отсюда!

– Вот как… – Марлин села на лавочку. – Тогда я останусь с тобой. Если у тебя получится, мы с демоном вместе посмеемся. Что ты нарисовала на бетоне?

Девочка выкатила глаза. Большие такие… громадные, как две планеты, полностью покрытые ледниками.

– Это пентаграмма! С ее помощью я призову Агареса, – гордо ответила она, взмахнув волосами.

– Максимум, что ты призовешь – еврейский конгресс. – Марлин приблизилась к девочке и указала пальцем на рисунок: – Это не пентаграмма, а звезда Давида. У пентаграммы пять концов, а у твоей звезды их шесть.

Девочка оглядела рисунок, рассеянно повела головой и смутилась.

– Как тебя зовут?

– Кристина, – булькнула она горлом и поджала губы.

– Что ж, Крис, если хочешь чем-то заниматься, необходимо хотя бы знать основы дела. Оккультизм не исключение. Мое имя Марлин, но предпочитаю, чтобы меня называли Мари.

Она протянула руку, и Крис с подозрением ответила на рукопожатие. Тонкая ладонь девочки оказалась до дрожи холодной.

– Что ты тут делала? Не думала, что кого-то встречу.

– Навещала кое-кого и заснула. Гордиться нечем. А ты могла встретить парочку наркоманов. Возможно, и маньяка, – строгим тоном проговорила Марлин, однако девочка совершенно спокойно взирала на нее, будто не видела здесь угрозы. – Когда я была твоего возраста в районе кладбища, где я жила, завелся такой экземпляр. Нападал, выскакивая из-за старых памятников.

– Круто, – воодушевилась Крис, приняла весьма надменную позу и с вызовом вскинула подбородок. – На этом кладбище ничего путного не происходит. Я только цыган наблюдала, ворующих цветы с могил. Странные они.

«Сказала девочка, рисующая пентаграммы на бетоне», – подумала Марлин.

– И всё же… тебе надо быть осторожнее. Это опасно.

– Я не боюсь смерти, – отмахнулась Крис, сверкнув голубыми глазами.

– Правильно. Бояться твоей смерти будут те, кто тобой дорожит. – Потирая ушибленный локоть, Марлин рассеянно опустила взгляд на догорающие свечи, расставленные вокруг чертежей. – Зачем тебе эти мерзости?

– Я хочу стать сатанисткой, – заявила Крис, выпрямляя спину: то ли потому что считала сатанизм чем-то головокружительно прекрасным, то ли чтобы казаться выше на фоне Марлин.

С девочкой они примерно одного роста.

Хотя обольщаться не стоит. Кристина вырастет, а я так и останусь размером с домового.

Однако у юной оккультистки откровенно худое телосложение, длинные ноги и костлявые лопатки, но красивые черты лица и шея удивительной журавлиной тонкости.

Марлин же стройна, прекрасно сложена, хотя и неуклюжая, но с виду изящная. С лицом не эталонным, но нежным: глубокие серые глаза, маленький рот с пухлыми губами и выразительные скулы. Так говорил Феликс… Благородно и возвышенно, в своем репертуаре.

– Разве родители не разозлятся, что ты ночью шаришься где-то?

– Слушай, просто свали отсюда, а?

Глаза девочки, цвета инея, заблестели. Она отвернулась. Марлин поняла, что вопрос о родителях ее расстроил, и уточнила догадку наверняка:

– У тебя плохие отношения с ними?

Крис снова повернулась в самом расстроенном состоянии духа.

– Нет у меня родителей.

Марлин сделалось стыдно.

– Но… кто-то же у тебя есть? Где ты живешь?

– Где, где… – Крис закатила глаза. – В дыре. Там же, где остальные сироты.

Теперь стало не только неловко, но и отчего-то гадко за свое поведение перед девочкой, и Марлин лихорадочно придумывала, что сказать.

– Мой муж недавно погиб, а до этого ушли из жизни родители. Оба от рака, – выдавила она, надеясь снять неловкость, но Крис лишь пожала плечами. Марлин решила спросить напрямую: – А что случилось с твоими?

– Ничего хорошего, – буркнула девочка.

– Логично, – не сдержалась Марлин, мысленно поругав себя за пылкость. – Ну… я не настаиваю на откровенности, но раз уж у нас обоих случились потери, можем поделиться ими. Так принято. Люди иногда разговаривают.

Марлин указала Крис на косую скамью, а сама – огляделась.

Над городом разлилась ночь. Звезды мигали и растворялись в темноте. Ветер ласково обдувал ветви скрипящих елей, веял ароматом ромашек. В кустах шуршали зверьки, но внимание Марлин зацепила только ворона, неподвижно сидящая на ветке.

В последнее время стало казаться, что вороны ее преследуют. Куда ни глянь – везде угольные птицы.

– Семь лет назад, – отозвалась Крис. – Моя мать погибла семь лет назад.

– Несчастный случай? – перебила Марлин, сев на скамью.

Девочка одарила ее оскорбленной гримасой.

– Перебивать дурно, – прошипела она и продолжила: – Были каникулы, и мы отправились отдохнуть у их любимого озера за городом. Очень оно им нравилось… У отца была лодка, и мы часто отплывали к другому берегу. К небольшим скалам. Крики черных гагар, черт возьми, до сих пор стоят у меня в ушах с того дня. – Крис рассекла ботинком воздух и передернулась. – Мои родители решили заняться подводной охотой, типа стресс снять, видите ли. Я сидела в лодке. Они долго ныряли, и в какой-то момент отец выдохся. Вылез отдохнуть. Но мама не возвращалась… Она так и не выплыла. Не спустя три минуты. Пять. Десять. Пятнадцать… Отец искал ее, но нашел слишком поздно. К тому моменту спасти маму было нельзя.

– Она не смогла выплыть? – удивилась Марлин. – Почему?

– Я не знаю. Там было глубоко, и где-то у самого дна она потеряла сознание. Мне не сказали от чего. Думаю, врачи сами не знают. Но она умерла. Какая разница.

– А отец?

– Спился. Органы опеки забрали меня еще до его смерти. Мне сообщили, что папа разбился на мотоцикле. Пьяный, естественно.

Марлин вспомнила о Феликсе. Отец его тоже погиб в аварии. На мотоцикле. Врезался в грузовик на перекрестке. Муж запрещал когда-либо садиться за руль этой «чертовщины», как он любил говорить, хотя Марлин долго сопротивлялась.

– У тебя ни бабушки, ни тети, хоть кто-нибудь? – не унималась Марлин.

– Господи, ты думаешь, что, если бы были, я и дальше сидела в вонючей богадельне? Нет! Никого.

Крис безразлично устремила взгляд к небу, а мысли Марлин метались, словно дикие звери в клетке. Она старалась сдержать эмоции от несправедливости, что преподносит им жизнь. Ведь у Марлин тоже никого не осталось. Никого…

– Ты сбежала?

– Да. Тут мне нравится больше, – Крис вскочила на ноги и со вкусом потянулась.

– А спать ты тоже под кустом у могилки собралась? Лучше вернись и извинись.

– Я рассказала о семье. Теперь ты. Что случилось с твоим мужем?

– Поздно уже. Ладно, спать на улице ты не будешь. Буду рада, если скрасишь мое одиночество до завтра. Пошли, маленькая оккультистка. Пообщаемся у меня.

Крис пожала плечами и кивнула, чем удивила Марлин.

Без раздумий согласиться пойти домой к чужому человеку может только тот, кому нечего терять. Для кого опасность или смерть – пустой звук. С другой стороны, приглашать домой незнакомцев тоже умной мыслью назвать сложно. Да, Крис маленькая девочка, но что это меняет? Безумие. Они обе безумны.

Или мне просто нужна встряска?

Со смертью Феликса Марлин не ощущала, что живет…

Месяц назад она решила познакомиться с парнем, который угостил ее карамельным кофе в парке. Она сидела под старым дубом, читая роман, а рыжий незнакомец составил компанию. Его звали Виктор. По крайней мере, так он представился. Они мило поболтали чуть больше часа, и Марлин сделала вывод, что умом Виктор пока не разбогател.

После жизни с Феликсом все мужчины кажутся глупыми.

Марлин оглянулась и осознала, что на кладбище совсем жутко находиться. Клубы густого тумана опустились на влажную землю и заклубились дымовыми завесами.

Бледная Кристина напоминала привидение, плывущее следом. На мгновение Марлин засомневалась – не мираж ли это?

***

– Ты была замужем за бароном? – спросила Крис, бросив издевательский смешок.

Девочка рассматривала фреску рыцаря на белом жеребце.

– А почему сразу замужем? Вдруг я успешная бизнес-леди и гребу деньги бульдозером.

Марлин закинула в рот обжаренную в итальянских травах курятину со сладковатым привкусом. Еще горячая… Она обожгла язык и начала махать на него.

Запах мяса и чая с бергамотом пропитал дух столовой. Сквозняк уносил тягучее благоухание подливки в распахнутое окно, дразня ароматом гуляющих по саду котов. Они мяукали и просили кусочек курицы. Иногда Марлин их подкармливала, а Феликс то и дело ворчал, кидаясь в мурзиков ботинками. Еще бы. Они обдирали дорогую мебель на террасе.

– О, простите, кашалот бизнеса, но я видела грамоты в гостиной, – пожала плечами девочка, – сомневаюсь, что терапевты живут, как арабские шейхи.

Марлин ухмыльнулась.

Башлевым делом ее работу никак не назвать, да и приятным тоже. Медицина сводила с ума! Но ведь она выбрала этот путь сама. Хоть и не понимала, что именно будет ожидать. В любом случае Марлин не собиралась задерживаться в больнице. Она мечтала открыть частную клинику. И открыла бы, будь Феликс рядом…

– Так кто он? Твой муж, – поинтересовалась Крис, хлопая большими голубыми глазами, чем напоминала сову. Марлин едва сдерживалась от желания попросить ее «ухнуть». – Когда он умер?

– Около года назад, – с грустной улыбкой ответила она, – и да, Феликс чихал деньгами.

Набивая рот сливочными эклерами, Крис проплямкала:

– Какой-то… крупный… бизнесмен?

– Бизнес у него тоже был. Теперь он мой. Хотя управляюсь я с ним отвратительно. Но основная его работа – правосудие. Он был судьей.

Марлин на пару секунд закрыла лицо. В наследство ей достался кирпичный завод «Mattoneabile». Впрочем, по документам он и так принадлежал ей. Она числилась учредителем и просто назначила директором заместителя Феликса: возрастного мужчину, действительно смыслящего в производстве строительных материалов.

– Небось, честным судьей, – игриво прыснула Кристина.

– Не начинай.

Возгласы девочки Марлин слушала с прошлого вечера.

Усадьба мужа находится на пятидесяти сотках живописного загородного участка, украшенного зелеными изгородями и фонтаном из белого мрамора. Ландшафтный дизайн продуман самим Феликсом: изумрудные лужайки, видавшие царскую Россию кроны дубов и пихт. Дом утопает в морях свежей зелени и тянется в небо тремя этажами. В центральном холле воцаряется атриум, где при взгляде ввысь у Марлин кружится голова.

– А как Феликс умер?

– Его убили.

– Да ладно, кто? – ошеломленно вскрикнула девочка.

– Никто не знает…

Крис задумалась, шкрябая обгрызенным ногтем стол.

– Видимо, кому-то твой муж знатно испортил жизнь.

– Феликс был хорошим человеком!

– Это для тебя он хороший, – добавила Крис, совсем не смутившись. – Откуда ты знаешь, что он делал за твоей спиной?

Марлин вскочила со стула. Тарелки с остатками еды одна за другой сложились в башню. Не обращая внимания на Крис, Марлин отнесла посуду на кухню и оперлась о разрисованную серебристыми узорами колону. Постаралась выровнять дыхание…

Неужели она пытается спрятаться от правды? Конечно, девочка не первая, кто наводит на подобную мысль. Вытерев глаза рукавом халата из пурпурного шелка, она вернулась в столовую.

Крис задумчиво сжалась в кресле. Полуденные лучи разбежались по дому, создавая блеск на вороньих волосах девочки.

– Приятно было познакомиться, – пробормотала Крис, поднимаясь с обитого оливковой кожей кресла, – но думаю… мне пора возвращаться. Барабулька, наверно, уже похоронное шествие мне организовывает.

Прогнав желание выяснить, кто такая Барабулька, Марлин предложила подвезти девочку, и спустя полчаса они прибыли.

Типичное здание пятидесятых годов постройки со свойственной безликостью раскинулось вдоль чахнущей улицы. Крис печально ковыляла по массивным облезлым ступенькам. Побитый камень хрустел под ногами. Не успели они отворить дверь, женщина с выдающимся размером головы и темными волосами, кинулась навстречу, размахивая подолом серого платья. Марлин закашлялась от густого рыбного амбре, что та навеяла следом.

– Всю ночь тебя не было, поганка! – яростно кричала женщина и Марлин узнала Барабульку, упоминаемую Крис.

– Прошу вас, – вступилась Марлин, – она всё время была со мной. Моя вина.

Крис кивнула, будто и впрямь ни в чем не виновата.

– Что это значит? – прорычала Барабулька.

– Значит, что я хочу побеседовать с вами наедине. Есть предложение, от которого вы не сможете отказаться.