Глава 3
Н
«Лесной демон, говоришь?» – спросил ‘Идиом.
– Не демон! И не лесной! А дух тайных троп, ярости природы, достатка и плодородия. Ты вообще слушаешь меня?
«Прости. Просто… Никак не могу сконцентрироваться.»
‘Идиом посмотрел на пелену текста в ноутбуке, но не смог продолжить писать. Пустота наполняла голову. Так же, как и грудь. Он закрыл ноутбук и открыл окно, чтобы освежиться.
Осенний ветер проник в одинокую студию и потрепал небольшой листочек брюквы на подоконнике. Одинокие капли с вечернего неба напомнили о первой встрече с немыслью.
«Так это ты спа… Ты колеса грузовика превратил брюкву?»
– Конечно, а ты думал, что они сами? Я не хотел остаться в теле без рук и без ног.
«То есть это не из-за сочувствия»
– Не верю в сочувствие, – немысль с неуверием усмехнулась.
‘Идиом не мог поверить в услышанное. Но предпочел не думать, чтобы не ломать и без того хрустальный образ немысли.
Он посмотрел на росток брюквы. Тот на удивление быстро пророс. Вопрос повис тишине головы.
– Потому что любое растение хочет сблизиться со мной, – сказала немысль.
«Но зачем вообще это брюква тебе нужна? И ты так и не назвал своего имени.»
Немысль задумалась. Молчание затянулось. ‘Идиом даже подумал, что говорит сам с собой, но немысль вернулась, задушив легкое чувство утраты.
– Ты можешь звать меня Люнденом, наверное… Так будет легче. К тому же мы побудем какое-то время вместе, – неприязнь, которую ‘Идиом ощущал от немысли в начале, немного растворилась. – Тебе нужна эта брюква не меньше, чем мне.
«Зачем?»
– О боги! Раньше меня просили даровать такую брюкву. Люди верили, что она волшебная, что их достаток расцветет вместе с ней.
«А она волшебная?»
– Нет. Но твоя – особенная потому, что она твоя.
«М-м-м… Я напишу книгу и наполнюсь достатком?»
– Ах… Кусок глины… Посмотрим…
Прилив сил наполнил ‘Идиома. Он закрыл окно и открыл ноутбук, утопая головой работы. Да, раньше парень не дописывал ни одной книги, но сейчас… Он был готов. Верил, что закончит. Верил, что история будет потрясающей.
…
«О! Она ответила!» – ‘Идиом чуть не уронил телефон от вибрации.
Незнакомец смог найти мессенджер ВертексКэт. И спустя пару дней ‘Идиом всё-таки написал ей.
– Претрясно, может ты хотя б главу допишешь сначала? – немысль спросила шелестом бумаги.
«Не могу ждать!»
Парень закрыл ноутбук и закрытыми глазами – чтобы не увидеть открытый пуш-апп – открыл мессенджер.
Аватарка с котом и гитарой сияла вверху, а ниже:
«Привет, vertexCAT, я не бот, не добавляй в чс, пж!)»
«Ты кто? Как нашел?» – и эмодзи с поднятой бровью.
Руки ‘Идиома вспотели, а сердце усиленно било, заглушая мысли.
«Что мне ответить?»
– Припугнуть? Сказать, что ты демон и заберешь всё, если не выйдет из… Телефона?
«Что? Нет! Ты где такой дипломатии научился? Я лучше сам.»
И он искренне рассказал, насколько преданный фанат. Упомянул свой ник на платформе, добавив, что пропажей Вертекс сильно расстроен.
То ли искренности было слишком много, то ли вечер был поздний, но она не ответила.
‘Идиом не мог уснуть без колыбельных Мин с мечтаниями о Мин.
«Она ответит?» – парень смотрел в угол, на одинокую тумбу, которую лунный свет избегал.
– Почему ты так помешан на ней? Это тебя до добра не доведет. Знавал я такого юнца, который влюбился в охотницу. Не простую, а самую лучшую во всём мире. Вместе они под конунгом многое уведали. И юнец решил просить ее руки.
«Она ответила взаимностью?»
– Ну как сказать… Охотница была жрицей Луны. Сердце ее принадлежало богине, так что девушка отказала. По крайней мере, она не послала юнца к йотунам…
‘Идиом с тоской отвел взгляд от тумбы. И заглянул в ноутбук. Навел курсор на папку «прошлое», но не осмелился открыть.
«И что он сделал?»
– В конце концов, после череды бедствий, собрал хирд и отправился в плавание. Он не мог жить без нового, поэтому не мог горевать вечно. Будущее гораздо интереснее.
‘Идиом кивнул. Он улыбнулся: был убежден, что Мин ответить, и убрал курсор от «прошлого». Парень с интересом приготовился к будущему.
Но что-то, скрытая пустота разбитых осколков, колола изнутри живота, груди. Должно быть, от прошлой истории.
…
Следующим утром Мин ответила, что приятно удивлена, но не может стримить больше. Никогда. Парень подавился лапшой быстрого приготовления. Спазм сковал грудь. Сейчас погибнет, подумал, но откашлялся.
‘Идиом спросил у Мин:
«Почему?» – и эмодзи с каплей.
Она прочитала. Но не ответила. Это был конец.
Конец диалога.
Конец череды прекрасных мгновение и конец утешения.
‘Идиом отложил телефон и упал на подушку. Грань подушки была точно так же смята, как и много, много дней назад. Грудь превратилась в пропасть, и кровь в висках уже не так разрывала бременем, как пустота.
– Это всё? Ты вот так опустишь руки?
«Зачем стараться бежать если ночь всегда за горизонтом?»
– Эй, я вообще-то на тебя силы потратил. У меня немного осталось, а ты решил скончаться?
«Да.»
– Ох… Кусок глины… Ты не думал когда-нибудь о других человеках? Может, она так же сейчас лежит?
«Она?» – интонация в мыслях выдавала Хатен’’’-Рида.
– А ты думал, что она не человек?
‘Идиом взял телефон и написал Мин. Почему-то написал стих: само так вышло.
И как-то так пошло – они разговорились. О каплях за окном таких же, как вчера; о луне за окном такой же, как вчера; об обновлении «Лиги Древних» за экраном таком же, как вчера. Но после и ярче всего другого их печалила новая книга про попаданца, попавшего царским детективом. Реклама была везде: ‘Идиома даже не спасала броня информационного танка, в который он себя загнал.
Найдя нечто общее в своих печалях, они пожелали доброй ночи друг другу, и парень смог уснуть.
…
Хатен’’’-Рид к вечеру радостно смотрел на растущую брюкву. И радость усиливалась тем, что они с Мин договорились встретиться.
‘Идиом забрался в ванную комнату. Щелкнул выключателем. Свет неприятно ударил яркостью.
Парень обнажился и подумал в чистом свете: всегда ли немысль следит за ним? Люнден глумливо молчал.
Но ‘Идиом почему-то не чувствовал границ между немыслью, поэтому не смутился.
В душевой кабинке, которая не была кабинкой: не отделялась от остальной ванной, – в самом углу кабиночной клетки висела паутина. Внезапный свет потревожил хозяина мрачного узора, паука, и тот спрятался на краю узора смерти3.
‘Идиом не хотел разрушать его дом, но был вынужден. Хотя бы в силах человека спасти самого паука. Парень приютил на голой руке мягкое тельце и переселил на пол рядом с раковиной. Паук с благодарностью убежал во мрак.
«Вот что такое эмпатия, – подумал ‘Идиом. – Без нее человек как курица без головы: бегает по зову природы без глаз. Как в современном обществе.»
– Не понимаю, что ты лепечешь. Но в стаде безголовых куриц нельзя высунуть голову и сохранить ее. Их же что-то рубит? Ветра?
«Они рождены такими. Безголовие поголовно стало мутацией. Адаптация генофонда к жестокости природы.»
– Люди всегда рождаются безголовыми. Головы растут с годами.
‘Идиом не хотел думать о безголовии: он чувствовал, что его голова отделена и лежит на столе ученых, не патологоанатомов. Парень включил воду, разрушая узор смерти.
Мылся он долго: старался избавиться от неприятного осадка на коже. Нервного осадка – никак не мог.
И он не сразу опомнился, что опаздывает, наверное. Быстро залез в самые серые футболку и брюки, единственные другие – прошлые сушились днями на неработающей батарее.
‘Идиом прихватил кислых конфет и остановился у двери. Рука не тянулась к ручке. Не тянулась, точно как обычно, ведь, к счастью, в Город выходить можно было только в крайних случаях.
Был ли он крайним? Живот скрутило. ‘Идиом почувствовал тягу освободить (-ся). От ожиданий, от стресса, от ничего, пустотой заполняющего глаза, горечью – корень языка.
‘Идиом сглотнул.
– Там вишня чахнет, наверняка.
‘Идиом Хатен’’’-Рид кивнул, надел наушники и вышел за порог.
Ы
За пологом холма Диру открылся ослепительный вид: на утесе морского берега поднимался белоснежный город. Его белую стену рассекали прожилки столь лиственные, как почерневшая крона огромного дуба, стоящего на самом краю утеса. Соленый бриз разносил вековой запах умирающих желудей. А мрачная тень древа накрывала весь город, но это не мешало белому камню ослеплять и безымянного спутника Дира.
Когда-то давно он сбежал отсюда, но теперь с печалью направлялся к воротам.
С проселочной дорожки они свернули на белокаменную, заполненную телегами, людьми. Многие были изранены. Кровь капала на дорогу и впитывалась, не оставляя следа.
Толпа практически не продвигалась к городу. Некоторые люди в отчаянии разворачивались с проклятиями: «Глаз Балора б на этого молодого царя», – и в свободе в сердцах уходили куда-то на запад.
Никто не замечал Дира, но все расступались перед ним. Олень со спутником прорезали очередь до самых ворот, где стояло четыре стража по бокам и один в центре дороги.
Те стражи, что были позади центрального, носили крестьянские килты и неуверенно держали дешевые копья. Это были рекруты. Рекруты, которые всё еще были на военных сборах и, в отличие от безымянного, теперь неизвестно, когда вернутся домой4.
Одинокий же выделялся среди других стальными доспехами и шлемом с зеленым ворсом поперек. Он выставил вперед перчатку (три средних пальца свисали) и сомненно приказал остановиться.
Воин продиктовал указ молодого короля слово в слово: в город пускают только тех, кто может заплатить взнос. И стражник неловко поглядел вверх, на Дира.
Безымянный достал из кошелька больше половины бумаг, но солдат добавил: «С каждого», – и олень почувствовал сожаления внутри спутника: хватило б на двоих, если бы охотник не заплатил слишком много за хлеб.
Вместе с этим он почувствовал и угрызения воина: мужчина не хотел красть благородство оленя, но приказ – есть приказ.
«Что есть приказ, если нет веры в добро?» – спросил Дир у солдата.
Воин открыл рот, но не смог ответить ничего. Дир наклонил голову, и тень могучих рогов упала на человека, слёзы запели холодом, и у того подкосились ноги. Страж пропустил, опустив с почтением голову.
Они вышли на безвольную улицу, которая поднималась прямиком к огромному дубу, Кран Мору, божественному семени. Городские бегали с одной стороны на другую и не замечали гостей. Безымянный повел за собой Дира, осознанно петляя в белом лабиринте.
На перекрестке, на деревянном помосте, стоял голосистый человек в пестрых одеждах. Его окружал отряд стальных воинов. Металлические люди блистали готовностью к бою. Дир подумал, что это и есть царь.
Человек властно поставил одну ногу на ящик, а другой рукой держал свиток.
– Слушайте! Слушайте, люди. Новый указ царя! Из оборота окончательно изымаются монеты. А также иные запасные металлы, будь то наконечники из железа или клинки из бронзы. Всем надлежит сдать металлы в орден Нибудана, где взамен будут выданы бумаги равной стоимости.
Но люди старательно избегали этого перекрестка, поэтому мало кто слышал.
Безымянный ненавистно высморкался и тоже ускорился. Но спросил у Дира:
– Эта… Что ты сказал солдату у ворот?
«Не более того, что рождалось у него в сердце.»
Мужчина кивнул. Справа из земли вылезала высокая башня, к которой они теперь и направлялись.
Диру казалось, что здание пребывало во многих местах сразу или же вовсе нигде: треугольные зубцы на верхушке сменились на квадратные, и башня наклонилась, олень наклонил вслед за ней голову – башня перебежит на сантиметр вбок и испарится, но после встанет, как обычно, безразлично.
Люди вокруг не замечали этого, как не замечали и Дира.
Вблизи сооружение оказалось гораздо стабильнее. Только ворота открывались и закрывались от многих посетителей. На уровне глаз Дира, над воротами, висел герб с тропой к солнцу.
– Эта… Дирнахеил, тебе пора меньше стать, видимо.
«Могу ли я?»
– Ну… Как говорят легенды. Боги даровали тебе шепоть своих сил: Изгерут дала силу изменяться рекою. Так говорят легенды.
Дир посмотрел туда, где раньше высилась расколотая гора, но выступы домов закрывали ту красоту. Только пурпурный свет вдалеке поднимался к небесам.
Олень чувствовал веру спутника, но не понимал: не ошибаются ли люди5?
Дир помотал головой. Слёзы пели об утрате.
– Эта… Тогда мне придется одному, – сказал безымянный, выплюнул горькую мокроту и скрылся за вратами.
Дир остался ждать не идя, поскольку более не знал, куда следует.
…
Безымянный попал в шумный зал. Пол был выложен мрамором, на стенах висели гобелены с героями мифов. Наемничьего вида люди сидели под ними на лавках и о чем-то ругались, а торговцы, наниматели, расталкивали друг друга, спеша по делам. Бряцали сумки, мечи, кружки и книги – весь хаос освещал золотой свет сотен свечей на серебряных люстрах.
Спутник Дира чувствовал себя неуютно и, не теряя времени, похромал на запах затропных трав и свежих денег.
В дальней части стояла стойка с несколькими окнами, за которыми скучали городские девушки: их ногти были ровно подстрижены.
Из-за стойки вышел мужчина с немолодым лицом, тюрбаном на голове, прохрустел мимо песчаными пластинами доспеха и скрылся в толпе.
Безымянный подошел к одной девушке за окном. На ней был хлопковый наряд без рукавов, холодный, взгляд серый и на красной коже красные полосы у глаз.
– Чем орден Нибудана может Вам помочь? Если Вы сдавать железяки, то это в крайнее окно, – спросила девушка с диким акцентом у безымянного и махнула в сторону давно пустого окна.
– Эта… Нет… По чём проводники?
– Вам докудова?
– Ну… Вы знаете, где из камня торчит красный меч?
– М… Да… Щас… Ховиношт… – девушка потянулась к счётам под стойкой – на ее стороне было углубление – и прикинула какую-то заоблачную сумму.
– Но… Это обдирательство! – сказал безымянный, повысив хриплый голос, покашлял и шмыгнул носом. – У вас нет дешевле?
– Мужчина, Вы хотите попасть на другой конец континента за несколько часов, и дешевле заплатить? Тогда поищите другой такой же орден где-нибудь, – она язвительно улыбнулась.
– Но… У меня важное дело! Сам Дирнахеил был послан богами, чтобы вести меня!
Девушка оценила взглядом сопливый нос, неухоженную бороду, порванный килт, мозолистые руки, которыми охотник указал за отрытые ворота, но через плотную стену людей ничего не было видно, кроме мужчины в тюрбане, вернувшегося в здание.
Девушка закатила глаза и сказала:
– Я не знаю, кто это. Мы же взрослые человеки, не надо мне рассказывать сказки про богов…
– Тогда… Приведите вашего главного! Мне нужно с ним говорить.
– Мужчина, не разводите сценки, у магистра встреча, а после – еще десять стотысяч, ему некогда принимать всяких об…
Ее прервали.
Мужчина в тюрбане остановился рядом с безымянным, возвышаясь на две головы, и поставил смуглую руку на стойку. Седая борода его была связана шестами, кожа под ней сморщенной и безжизненной, а глаза… Черные глаза сверкали вечностью, и он таинственно улыбнулся, когда краем заметил взгляд спутника Дира.
– Ну-ну, не грубитесь посетителям, госпожа Киппа, – сказал он с забытым пустыней акцентом и обдал всю залу запахом чеснока. – Если позволите, он украдет этого господина.
Не получив возражений, пустынник отвел безымянного в укромный угол за стойкой, где тишина свалилась на них, а запах чеснока и трав навис куполом.
– Может он узнаться, как Вас зовут, господин? – спросил пустынник.
– Лонар…
– Какое складное имя! – мужчина воскликнул, и песчинки в горле задрожали. – Вы можете, полагаю, звать… – он задумался, как будто придумывая себе имя, – Саффаром. Саффар побудет вашим проводником, господин. На время, полагает.
– Ну нет… У меня нет столько денег.
– Право, господин. Всё совершенно бесплатно. Саффар видел Дирнахеила, как Вы его назвали, и очень, признаться, поражен. Саффар был бы рад помочь духу и, выходится, Вам заодно. Идем?
Лонар последовал за проводником с недовольством: всем известно, что неприкаянные раскололи Олимп, и охотник предпочел бы никогда не видеть Орден, но выбора не было… «Бежать…»
Улица встретила их поднявшейся пылью. Люди так и сновали, огибая незаметную фигуру гигантского оленя и ненавистную фигуру Саффара.
– Эта… Почему они не замечают Дирнахеила? – спросил Лонар
– Они просто не верятся. Вот и всё. Не верят во что-то большее, за ступенной гранью их власти. Удивительно, что Вы его видитесь…
Мужчины остановились в кольце вокруг Дира, и пустынник почтительно склонился; нефритовое кольцо на его шее коснулось земли.
Выпрямившись – он доставал тюрбаном до основания шеи оленя, – Саффар повел их на рынок и попутно объяснил основы странствия по тропу.
…
О проекте
О подписке
Другие проекты