Философия

Знание, которое человек чистого интеллекта предпочитает более активному и приземлённому любопытству, обладает в своей области некоторой возвышенностью и безмятежной отстранённостью, которым нельзя отказать в своём очаровании.

Отойти от связи с эмоциями и жизнью и соткать ясную, без пестроты, лишённую теней паутину мысли, в одиночестве и где-то далеко, в бесконечных лазурных эмпиреях чистых идей, может быть увлекательным занятием, достойным Титанов или даже Богов.

Идеи, найденные так, всегда по-своему ценны, и не так уж важно, что при проверке грубыми испытаниями жизни и опыта на истинность, они разваливаются на части.

Эти несвоевременные катастрофы доказывают лишь то, что они не подходят в качестве руководства для обычного человеческого поведения. Потому что материальная жизнь, на полях которой всё и происходит, интеллектуальна только на вершинах своих гор. На равнинах и в долинах идеи должны подвергаться ограничению неидеальными условиями и противостоять ударам грубых и совсем не идеальных сил.

Тем не менее, поведение – это значительная часть нашего существования, и просто метафизические, логические или научные знания, которые либо не помогают мне действовать, либо даже ограничивают моё самопроявление через действие, не могут быть моей единственной заботой.

Потому что Бог послал меня сюда не только для того, чтобы думать, философствовать, сплетать метафизические системы, играть словами и силлогизмами, но чтобы действовать, любить и познавать.

Мне нужно действовать божественно, чтобы стать божественным в своём существе и поступках.

Мне нужно научиться любить Бога не только в Нём, но и во всех существах, явлениях, предметах, наслаждениях, событиях, независимо от того, называют ли люди их хорошими или плохими, реальными или мифическими, счастливыми или несчастными.

И мне нужно познать Его с такой божественной беспристрастностью и полнотой, чтобы я мог стать, как Он, совершенным, чистым и неограниченным – тем, чем однажды должны стать все сыны Человеческие.

Я не могу отделаться от мысли, что в этом смысл и цель Лилы^[8].

Это неправда, что из-за того, что я мыслю, следовательно я существую. Скорее, я существую потому, что я думаю, чувствую и действую. И даже когда я делаю что-то из этого или всё вместе, я могу выйти за пределы мысли, чувства и действия, и следовательно, я существую.

Поскольку я проявляюсь, я существую, и я существую, поскольку я превосхожу проявление.

Эта формула не так ясна и понятна, как картезианская, но она более полная, и поэтому в ней больше истины.

У человека чистого интеллекта очень высокая и трудная функция. Его функция – научить людей мыслить ясно и чисто.

Чтобы добиться этого для человечества, завести разум настолько далеко, насколько может зайти этот слегка спотыкающийся и колеблющийся Пегас, он жертвует всеми окольными тропами наслаждений ума, тенистыми аллеями и лунными садами души, чтобы он мог входить в разреженный воздух и холодный солнечный свет, чтобы он жил высоко и аскетично на вершинах своего ума и искал Бога строго через познание.

Он попирает свои эмоции, потому что они искажают работу разума и заменяют его страстями, желаниями, предпочтениями, предрассудками, предубеждениями.

Он избегает жизни, потому что жизнь пробуждает всё его чувственное существо и отдаёт его разум на милость эгоизма, чувственных реакций гнева, страха, надежды, голода, честолюбия, вместо того чтобы позволить ему действовать справедливо и выполнять бескорыстную работу.

Он становится просто оплачиваемым защитником партии, дела, кредо, догмы, интеллектуальной фракции.

Страсть и рвение, даже интеллектуальное рвение, настолько уродуют величайшие умы, что даже Шанкара становится софистом и словесным жонглёром, и даже Будда спорит в своём кругу.

Философ желает превыше всего сохранить свою интеллектуальную праведность. Он так же заботится или должен заботиться о прямоте своего ума, как святой о своей моральной безупречности.

Поэтому он избегает, насколько мир ему позволяет, условий, которые его беспокоят. Но таким образом он отсекает себя от опыта, а без опыта могут знать только боги.

Сьейес^[9] сказал, что политика – это предмет, который он сделал наукой. Да, но, к сожалению, хотя он прекрасно знал политическую науку, саму политику он не знал ни в малейшей степени. И когда он всё-таки вошёл в политическую жизнь, у него уже сформировалась привычка к логике, которая была слишком жёсткая, чтобы заменить её хоть как-то чем-то практическим.

Если бы он изменил порядок или по крайней мере скоординировал эксперимент со своими теориями до того, как они были сформированы, он мог бы добиться большего.

Его готовые Конституции – это памятники логического совершенства и практической неэффективности. У них слабость всякой логики – если принять ваши предпосылки, ваш вывод является всепобеждающим. Но тогда кто согласится на ваши предпосылки?

Ничто так не радует Факт и Судьбу, как опрокидывание главных и второстепенных принципов логика.

Логик думает, что он застраховал себя от ошибки, выстроив классификацию частных заблуждений. Но он забывает о высшей и общей ошибке – ошибке мышления, будто логика может, как правило, доказывать что угодно, кроме специфических и частичных положений, имеющих дело с фрагментарной и односторонней истиной.

Логика? Но Истина нелогична. Она содержит в себе логику, но сама не содержится в ней.

Отдельный силлогизм может быть истинным, насколько это возможно, охватывая весьма ограниченный набор фактов, но даже набор силлогизмов не может исчерпать истину по данной теме в целом по той простой причине, что они обязательно будут игнорировать ряд одинаково важных предпосылок, фактов или возможностей, которые поддерживают другую или противоположную точку зрения.

Если бы можно было прийти сначала к некоему выводу, затем к его полной противоположности и, наконец, гармонизировать противоречие, то можно было бы прийти к какому-то приближению к истине.

Но логик ненавидит этот процесс. Его основная идея в том, что два противоречивых утверждения не могут быть истинными в одно и то же время, в одном и том же месте и при одних и тех же обстоятельствах.

И сейчас Факт, Природа и Бог громко смеются, когда слышат, как логик излагает свою фундаментальную концепцию.

Потому что Вселенная основана на одновременном существовании противоречий, охватывающих одно и то же время, место и обстоятельства.

Элементарная концепция о том, что Бог одновременно Один и Многие, Конечный и Бесконечный, обладающий Формой и Бесформенный, и что каждый атрибут является условием существования своей противоположности – это то, над чем метафизическая логика бьётся с самого начала господства разума.

Метафизик думает, что он преодолел трудность относительно обоснованности предпосылок, дойдя до таттв^[10], идеальных истин универсального существования.

После этого, думает он, не может быть страха перед путаницей или ошибками, и, поняв и исправив их, мы сможем перейти от прочной основы к остальной части нашей задачи. Он формирует свою критику разума, свою систему праман^[11] и отправляет себя в дикое ничто.

Увы, таттвы – это сама основа, опора и первопричина этого всемирного противоречия и логически невозможного примирения противоположностей, в котором Бог затмил некоторые лучи Своей светлой и бесконечной реальности. Эту цепь невозможно связать узкими звеньями логическикиименно потому, что она бесконечна.

Что касается праман, то манипулирование ими – инструмент всякого различия в мнениях и аккомпанемент нескончаемого шума споров.

И логик, и философ склонны забывать, что они имеют дело со словами, а слова, оторванные от опыта, могут быть самыми ужасными обманщиками в мире.

Именно потому, что они способны дать нам так много света, они также способны и сбросить нас в непроглядную тьму.

Тато бхуйа ива те тамо йа у видьяям ратах, что значит: «Ещё в более глубокую тьму идут те, кто привязан только к знанию»^[12].

Такого рода словесное поклонение и вытекающая из него озарённая тьма очень распространены в Индии и нигде более, чем в интеллектуалах от религии, поэтому, когда человек говорит со мной о Едином, Майе и Абсолюте, меня так и подмывает спросить его: «Мой друг, сколько ты испытал из того, чему ты меня обучаешь, или какую часть ты рассказываешь мне из пустоты или просто из интеллектуального понимания?»

Если у вас есть только идеи и нет опыта, вы для меня не авторитет, и ваша логика для меня всего лишь звон кимвалов, который хорош для того, чтобы оглушить противника и заставить его замолчать, но бесполезен для знания.

Если вы говорите, что обладаете опытом, то я должен вас спросить: «Вы уверены, что учли весь возможный опыт?» Если нет, то как вы можете быть уверены, что мой, противоречащий вам, опыт не является столь же истинным?

Если вы говорите, что да, то я знаю, что вы заблуждаетесь или притворяетесь и что вы испытали лишь некую часть или вообще ничего не испытали. Потому что Бог во всём Своём существе непознаваем, на санскрите: «авиджнатам виджанатам».

Учёный думает, что исправил ошибки метафизика, потому что он отказывается иметь дело с чем-либо, кроме узкого и ограниченного круга фактов, и осуждает всё остальное как галлюцинацию, обман и воображение.

Его пристрастность, его яростные и устойчивые предубеждения, его решительная постановка вопроса слишком очевидны и хорошо известны, чтобы нуждаться в особых иллюстрациях.

Он забывает, что всякий опыт – это факты, что идеи – это тоже факты, что субъективное знание – это единственный факт, в котором он может быть вполне уверен, и что даже о материальном мире он ничего не узнаёт при помощи своих чувств, а только через использование своего субъективного знания, которое и поддерживает чувства.

Многие материалисты скажут вам, что в качестве основы знания могут быть приняты только те факты, которые воспринимаются органами чувств – положение, которое ни один человек не может обосновать и которое его наука ежедневно отрицает на практике.

Эти мыслители соглашаются довериться своему суверенному субъективному инструменту, когда он устанавливает для них истины об этом мире, видимые их низшим инструментам, но тот же самый суверенный инструмент осуждается как полностью ошибочный и безумный, когда он точно таким же образом имеет дело с другой областью мышления, восприятия и переживания.

Когда мой субъективный опыт говорит ему: «Я голоден», он соглашается: «Конечно, так и должно быть, раз ты так говоришь».

Но если он скажет ему: «Я полон блаженства из нематериального источника» или «С помощью некоторых высших инструментов, многократно проверенных, я знаю, что бродил в областях, не освещённых никаким материальным солнцем», и он отвечает: «Ты годен только для тюрьмы или сумасшедшего дома».

Ни один человек не видел, чтобы земля вращалась вокруг Солнца, и, более того, каждый день мы видим обратное, однако он упорно придерживается первого мнения, но если вы скажете: «Хотя Бог не виден людям, но Он существует», он с гневом отвернётся от вас и ускользнёт в свою лабораторию.

Практичный человек избегает ошибок, отказываясь думать вообще.

Его метод, по крайней мере, не может быть правильным. Это неправильно даже для тех практических целей, которые он предпочитает исключительно всем остальным.

Вы видите, как он спотыкается и падает в какую-нибудь яму из-за того, что отказывается идти с фонарём и потом обвиняет неблагоприятные обстоятельства или свою злую судьбу, или кричит, толкается локтями, отпихивает, мечется и натыкается, добиваясь окончательного успеха, и уходит, наконец, довольный.

Уходит, оставив после себя имя в истории и наследие лжи, зла и страданий будущим поколениям.

Метод практического человека – самый короткий и лёгкий, но меньше всего достойный восхищения.

Истина – это бесконечно сложная реальность, и лучшие шансы приблизиться к ней у тех, кто лучше всех осознаёт её бесконечную сложность, но не боится её.

Мы должны смотреть на весь запутанный клубок мысли: на факт, на эмоцию, на идею, на истину за рамками идеи, на вывод, на противоречие, на модификацию, на идеал, на практику, на возможность, на невозможность (которую ещё надо проверить).

И, сохраняя спокойствие души и ясность взора в этом могучем потоке и извержении мира, везде искать какое-то слово гармонии.

И не забывать ни о непосредственном в предельной истине, ни о предельном в непосредственном, но отдавать каждому должное место и свою часть в Бесконечной Цели.

Некоторые умы, такие как Платон или Вивекананда, сильнее других ощущают эту могучую сложность и выражают её.

Они изливают мысли стремительным потоком или богатыми и величественными реками. Они не заботятся о логической последовательности, они не могут построить какие-либо последовательные, но всеобъемлющие системы, но они зажигают умы людей и освобождают их от религиозных, философских и научных догм и традиций.

Они покидают мир не увереннее, а свободнее, чем когда вошли в него.

Некоторые люди стремятся найти истину через образное восприятие. Это хороший инструмент, как и логика, но, как и логика, он ломается, не достигнув цели.

Ни одному из них не должно быть позволено делать что-то большее, чем просто вести нас каким-то путём, а затем оставлять нас.

Есть люди, которые думают, что правильное суждение может привести к правильному равновесию. На какое-то время это так. Но следующее поколение нарушает это тонкое равновесие, соглашаясь на более грубую проверку или требуя более тонкого.

Религиозные люди предпочитают вдохновение, но вдохновение подобно молнии, ярко освещающей лишь ограниченный участок страны и оставляющей остальную часть во тьме, усиленной резкостью этого света.

Наша ошибка будет огромна, если мы примем этот кусочек страны за всю Вселенную.

Неужели не существует инструмента познания, который мог бы дать нам сердце истины и обеспечить нас ключевым словом существования?

Я думаю, что да, такой инструмент есть, но эволюция человечества в целом ещё далека от него. Его высшие шаги лишь на границе этого озарения.

В конце концов, чистый интеллект поднимает нас очень высоко. Но ни презирающий чисто интеллектуальное мышление, ни его фанатик и приверженец не могут достичь знания, в котором не только чувства отражают что-либо или ум думает о чём-то, но сама идеальная способность непосредственно познаёт их.