Планета Одиночество

Мы начали получать от тебя мейлы, папа. Извини, но… они никакие, твои мейлы. Можно подумать, ты целыми днями прогуливаешься по boardwalk^[3] военной базы в Кандагаре, а по вечерам смотришь видео и пьешь безалкогольное пиво. Ты спишь в большой палатке-дортуаре, твое личное пространство четыре на два метра отделено от остальных пластиковым тентом. Послушать тебя – ты живешь в летнем лагере! Тебе, верно, все нравится, правда же? Бегаешь трусцой вокруг палаток, делаешь по сто отжиманий в день. Ты же любишь экстремальный спорт.

Впрочем, мои мейлы тоже никакие. Я рассказываю тебе, что наконец встретилась с подругами, что в классе мы повторяем тупые грамматические правила. И что сегодня после уроков мы собрались у Одиль, самой безбашенной в классе, чтобы вместе позаниматься. А когда закончили с уроками, потрепались о том о сем, о красивых старшеклассниках, о ядовито-розовой помаде географички…

Я не пишу тебе, что меня начинает доставать в сотый раз объяснять им окончания неправильных глаголов, что шутки Одиль уже не кажутся мне такими смешными, как раньше, и что, пока девчонки болтают, я только неопределенно улыбаюсь. Мне так не терпелось с ними увидеться, а теперь в обед я предпочитаю уединяться в библиотеке. С начала учебного года я чувствую себя так далеко от всех, как будто после твоего отъезда живу на далекой планете, где я единственная выжившая. Это планета Одиночество.

Понимаешь, ни у одной девочки в классе отец не уехал с миротворческой миссией в воюющую страну. У всех отцы или отчимы приходят каждый вечер ужинать, и они цапаются с ними или нежно упрашивают отпустить погулять и дать немного карманных денег. Правда, у некоторых моих одноклассниц вообще нет отцов. Но в любом случае ни одна из них не боится смотреть шестичасовые новости.

Уверена, Люка написал тебе, что они с его другом Симоном вернулись к своему излюбленному ритуалу – возвращаться из школы вместе, делая тысячу крюков. Помнишь, они начали эту игру еще в первом классе, когда носили смешные шапочки с помпонами, как у гномов. А еще я уверена, что Люка не написал тебе о своих ночных кошмарах. Мне, правда, он тоже ничего не рассказывает. Но я слышала, как он стонал однажды ночью, когда лежала в темноте с широко открытыми глазами. Нет, я не пошла к нему в комнату.

В Гугле, набирая «вооруженные силы канады афганистан», я нахожу интересные вещи. Например, список солдат, убитых с начала войны, с грустной музыкой и фотками. Список с каждым месяцем все длиннее. Я боюсь однажды найти в нем фотографию папы. Мне больше нравятся видео дозорных, но я боюсь шальных пуль и элитных снайперов. Я все равно смотрю их, потому что надеюсь увидеть папу. Никогда ведь не знаешь, может быть, его тоже засняли, и однажды вечером он появится на экране в моей комнате – большой, сильный, в шлеме и все такое – и улыбнется уголком рта мне одному.

Сегодня в час ужина Карина выползла из своей комнаты, достала из морозилки пиццу и сунула ее в духовку. Как и во все вечера после твоего отъезда, она включила телевизор, чтобы посмотреть новости. Мы уселись на диван с кусками пиццы в руках, Матильда на коленях у Карины. Между дорожной аварией и прогнозом погоды мы увидели солдат, они садились в самолет, который летел в Kандагар. Журналист объяснял, что теперь уехали все солдаты с твоей военной базы. Это были последние. Миссия обещала быть опаснее, чем когда-либо, стычек с повстанцами становилось все больше. Один министр заявил: «Война – это мир».

– Идиот, – пробормотала Карина и направилась в кухонный уголок, пристроив Матильду на бедро.

Она была спокойна и почти улыбалась, когда повернулась к нам.

– Хотите десерт, дети?

– После фильма, – ответил Люка. – Ты посмотришь с нами, мам?

– Сейчас приду.

В кои-то веки мы посмотрели все вместе дурацкий фильм с инопланетянами и спецэффектами. Люка улыбался. Матильда уснула. Змейка у меня внутри – тоже.

Мы с Симоном пересекали школьный двор. Мы шли домой. Уже выходя на улицу, мы увидели парня, который лупил по прутьям ограды своим рюкзаком. Он держал его за лямки, замахивался и бил изо всех сил, снова и снова: блям, блям, блям.

Это был Дани, школьный хулиган. Его уже исключали на неделю за то, что он побил кулаками и ногами мальчика младше его. Симон побежал, торопясь унести ноги от монстра. А я, сам не знаю почему, подошел к Дани и между двумя блямами выпалил:

– Зачем ты это делаешь?

Он посмотрел на меня глазами питбуля:

– Исчезни!

Я попятился. Симон был уже далеко. Я побежал за ним.

Вчера утром мы поговорили с тобой по компьютеру Карины через веб-камеру. Мы все собрались и жались друг к другу, чтобы ты мог нас видеть. Я не узнавала твой голос и плохо различала твое лицо сквозь помехи на экране. Ты смахивал на какого-то призрака, папа, да и мы, наверно тоже. Если бы ты был астронавтом в космическом корабле, картинка и то была бы четче. Но вот ты улыбнулся, немного замедленно, и я тебя узнала. Ты предупредил нас, что не сможешь писать несколько дней, ты покидаешь базу и связи не будет. Разумеется, ты не сказал, куда отправляешься, этого мы никогда не узнаем, но я догадываюсь, что путь твой лежит по заминированным дорогам, которых боятся все солдаты.

Под конец Люка тихо сказал: «Не забудь пуленепробиваемый жилет и шлем, папа. Не забудь остаться живым».

Сейчас, перед тем как уйти в школу, я пришел к Матильде с фотоаппаратом. Матильда хныкала, у нее наверняка режется новый зуб, а я гримасничал, чтобы ее рассмешить. Сквозь слезы она на секунду улыбнулась мне. Я видел все ее новенькие зубы, а в блестящих от слез глазах сверкали искорки. Щелк! Я сразу послал фотографию на папин электронный адрес.

Мы продолжаем. Мы шлем тебе мейлы, полные умолчаний. Делаем вид, будто всё как раньше. Но змейка-боль, свернувшаяся где-то в районе солнечного сплетения, напоминает мне, что это неправда. Я решила звать тебя по имени, «папа» – это слишком близко. Папа – это больше не ты. Натан – так лучше.

Твой драгоценный сын меня раздражает. Он вбил себе в голову снимать Матильду каждый день, крупным планом и посылать тебе, чтобы ты видел, как она меняется. В остальное время он живет в своем компьютере. Карина вернулась на работу, отпуск по беременности и родам у нее закончился. Матильда теперь ходит в ясли три дня в неделю, а забираю ее я, после школы. Мне нравится заниматься сестренкой. Она такая красивая, вся кругленькая и теплая. Когда я закончу учиться и у меня будет парень, я нарожаю кучу детей. Сделаю тебя дедушкой.

Между прочим, сегодня утром я шла в школу, и вдруг кто-то слегка хлопнул меня по плечу. Не агрессивно, просто легкое прикосновение, будто щенок хочет, чтобы с ним поиграли. И глаза у него были собачьи, коричневые и мокрые. Его зовут Джейми, он в пятом классе, ты вел у него физкультуру в прошлом году. Он хотел узнать, как у тебя дела. Я сказала, что все хорошо. Он добавил: «Твой отец был хорошим учителем».

Странные дела творятся со временем после отъезда папы. Время почти не движется. Мы живем как бы в замедленном темпе – все, кроме Матильды, которая только что отпраздновала свой первый день рождения, она растет, и у нее режутся зубки. Она ходит в ясли, где играет с другими малышами, вставляет деревянный четырехугольник в четырехугольную дырку, собирает пазлы для маленьких типа жирафа или коалы.

Я попросил Лоранс измерить меня, прижался спиной к косяку у входной двери, где мы отмечаем рост. Я хотел, чтобы она нарисовала черточку карандашом, если моя голова стала выше последней отметки. Но Лоранс сказала, что я не вырос. Вид у нее при этом был ужасно глупый. Может, я снова начну расти, только когда вернется папа? Или вообще никогда не буду расти. Тоже может быть.

Этой Лоранс больше нечего делать – только доводить меня! Уж лучше пусть закрывается в своей комнате, повесив на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

Мама – самый неподвижный человек в доме.

Люка уговорил нас с Кариной собрать тебе посылку, как это делают все семьи военных. На карманные деньги я купила белую футболку и написала на ней перманентным маркером: «Матильда Люка Лоранс». Я присыпала дно коробки тальком для младенцев. Брат положил фото Матильды, где она улыбается щербатой улыбкой, и свой медвежий зуб-талисман. Я добавила несколько плиток твоего любимого темного шоколада, журнал об охоте и рыбалке, банку корнишонов с анисом, завернутую в пузырчатую пленку, и футболку. Карина дополнила все тремя парами носков и диском с музыкой кантри. В понедельник она отнесет посылку на почту. Когда ты вернешься на базу, она будет тебя ждать.

По дороге из школы я спросил Симона, не хочет ли он прогуляться в мой секретный парк. Он ответил, что да, только ненадолго. Его мама не любит, чтобы он болтался после уроков. Мы прошли немного по бульвару Сен-Жан, потом спустились по узкой пологой улочке. Там, за последним домом начинается парк, который спускается еще ниже, до самого края утеса, отделяющего верхний город от нижнего. Сюда я ходил кататься с горки с папой, когда был поменьше. Мы поднимались на самый верх холма, к кленам. Я садился впереди, между его ног, он держал меня, и мне не было страшно. Вопя как сумасшедшие, мы съезжали, подскакивая на снегу, и папа тормозил ногами у самой ограды на краю утеса. Летом на холме растет трава. Сейчас земля покрыта красными хрусткими листьями. Я сказал Симону:

– Я хочу показать тебе новую игру.

– Какую?

– Поднимаемся на вершину и по сигналу понарошку боремся. Пытаемся друг друга свалить. Кто первым упадет, катится до низа. Если укатишься далеко, не страшно, ограда остановит.

– Ок, – сказал мой друг, который всегда делает то же, что и я. – Начнем?

В обед мы с Одиль ели в буфете сэндвичи, и вдруг моя змейка проснулась в груди.

– От папы нет писем, – сказала я подруге. – Я даже не знаю, получил ли он нашу посылку. Там очень опасно. А моя мама, она…

Одиль резко перебила меня. Ей, видите ли, срочно понадобилось бежать в спортзал на занятия по волейболу. Чушь. Она меня просто бросила. Я проглотила подступившие слезы.

Потом у шкафчиков, когда Одиль подошла ко мне с этой своей медовой улыбочкой, чтобы я дала ей списать задание по математике, меня прорвало.

– Ты мне подруга или я нужна только потому, что ты никогда ничего не учишь?

– Все, что ты можешь, – это работать как одержимая и получать лучшие оценки в школе. Тебе так трудно помочь нам, не таким умным, как ты?

Я хлопнула дверцей шкафчика. Она тоже.

Мы с Симоном приходим в парк почти каждый день после уроков. Бросаем рюкзаки под клены и начинаем. Хватаем друг друга за плечи и пытаемся свалить с ног. Силы у нас равные, и иногда мы оба с хохотом катимся до самого низа. Сегодня я сделал обманное движение и подставил Симону подножку. А он никогда не толкает меня слишком сильно.

Когда я пришел домой, одежда у меня была вся грязная, и Лоранс, которая уже вернулась с Матильдой, стала ворчать. Она велела мне переодеться и сунула мои одежки в стиральную машину, поставила программу extra heavy dirty^[4] и высыпала туда полкоробки порошка. Пена расползется по всему дому. Мама – та хотя бы оставляет меня в покое.