Социальные различия соблюдались более тщательно, чем правила поведения в церкви. Джентри и лондонские подмастерья считали ниже своего достоинства сидеть без головного убора во время проповеди. В Бристоле было принято давать слово проповеднику только после приезда мэра. Если же он появлялся в церкви раньше, священник начинал свою проповедь сразу же, как только тот входил, пропуская всю оставшуюся часть службы.

Такова была общая ситуация, когда король и архиепископ начали реформы. Прошло не так много времени после непристойного препирательства между викарием Грантэма и его прихожанами, как Лод начал настаивать, чтобы престол в каждой церкви королевства был передвинут к восточной части алтаря. Его также было необходимо защитить ограждением «высотой в один ярд с настолько плотно поставленными стойками, чтобы через него не могли пролезть собаки». Клирики должны были носить стихарь, совершать поклоны при произнесении имени Христа и читать очистительную молитву над женщиной после родов. Протестанты крайних воззрений просто не переносили этот обряд.

Год за годом архиепископ объезжал епархии, предъявлял иски в церковном суде, энергично продолжал дело Контрреформации, вызывая при каждом новом конфликте и при каждом новом судебном преследовании все большее возмущение против себя и против короля.

Интенсивность преобразований была различной в каждой из епархий. В епархиях на юге и юго-западе страны престарелый осмотрительный епископ Солсберийский Давенант и снисходительный и гуманный епископ Эксетерский Холл старались не настраивать против себя людей и не возбуждать в них враждебность по пустякам. Эти епископы не были в чести в Уайтхолле, и Карл заставлял их по очереди, причем Холлу доставалось больше, стоять на коленях перед членами Тайного совета за то, что они задевали его религиозные чувства. Настоятель Винчестерского собора также просил освободить его от обязанности совершать поклоны при упоминании Христова имени, потому что это могло ввести в соблазн его невежественных прихожан и они могли быть потеряны для церкви.

Совершенно особого духовного склада был страстный арминианин Мэтью Рен, назначенный на кафедру в Норвиче, в самом сердце Восточной Англии, твердыне пуританства. Он проводил все время в постоянных разъездах по епархии, и его строгость и требовательность привели к тому, что через два года прихожане во всей его епархии прониклись в отношении него мрачным мстительным негодованием. Он подробно выяснял не только в каком состоянии находятся церкви и церковные кладбища, каков порядок проведения богослужений, каковы облачения клириков, существуют ли тайные собрания и тому подобное. Он также постоянно пытался узнать, говорил ли кто-то что-нибудь против королевской власти, или, может, кто-то на приходе «пускался в рассуждения по божественным вопросам за простой застольной беседой». Если же были такие, кто, воспользовавшись «свободой тайных собраний, дерзал на мирском языке ораторствовать на тему Священного Писания», то для их соседей было прямым долгом «назвать таких людей, время и место собраний, припомнить все, что слышали об этом». Такое распоряжение поощряло доносительство, могло вызвать необоснованные подозрения в отношении самых разных людей у многих честных искренних христиан. Количество судебных расследований в епархии и число клириков, которым запрещено вести службы за их пуританское мировоззрение, было на самом деле невелико. Но гнев, охвативший епархию из-за действий епископа, не утих, можно сказать, результаты его дел были не столь ужасны, как его слово.

В это же время был опубликован памфлет «Новости из Ипсвича», который давал пуританам Лондона искаженное представление о событиях в Восточной Англии. Написанный страстным, но тяжелым слогом, он был полон риторических заявлений и одновременно приводил яркие подробности епархиальной жизни. Памфлет быстро раскупили и прочли, прежде чем власти смогли остановить его распространение. Источник публикации так и не был раскрыт. Известный лондонский проповедник-пуританин доктор Генри Бертон, приходский священник церкви Святого Матфея на Фрайди-стрит, воспользовался памфлетом для написания двух своих проповедей. Его осуждению подверглись все епископы, а не только епископ Рен. Не в первый раз Бертон выступил с оскорбительными заявлениями в их адрес, и неудивительно, что против него было начато расследование. В июне 1637 г. он предстал перед судом Королевского совета.

Было в итоге установлено, что автором «Новостей из Ипсвича» являлся Уильям Принн, в прошлом барристер, а позже заключенный лондонского Тауэра. За несколько лет до этого его обвинили в публикации памфлета Histriomastix («Гистриомастикс: Бич игрока, или Трагедия актера»), в котором он резко критиковал театральные представления и актеров. В этом произведении якобы содержалось нелестное упоминание о придворных костюмированных балах, тем самым было нанесено оскорбление его величеству, но в еще большей степени – королеве. Принну присудили штраф в 5 тысяч фунтов, он был пригвожден к позорному столбу, ему отрезали уши и приговорили к пожизненному заключению в Тауэре. Университет Оксфорда лишил его научной степени, и он был изгнан из Линкольнс-Инн.

Могучий интеллект Принна и его высокую образованность сковывали его фанатичные предрассудки. У него не было иных интересов, кроме науки, он был не женат, круг его друзей был узок. Он отстаивал свои кальвинистские убеждения с настойчивостью профессионального педанта, был целеустремлен и отважен. Со временем превратился в популярного общественного деятеля.

Бок о бок с Генри Бертоном и Уильямом Принном стоял Джон Баствик, один из прихожан Бертона. Баствик, по профессии врач, был заключен в тюрьму Гейтхаус за опубликованную на латинском языке книгу с критикой епископата. В начале 1637 г. книга уже вышла на понятном языке, в ней поменялась манера письма, но не содержание. Все три персонажа предстали перед Советом по одному и тому же обвинению – в преднамеренной попытке подорвать основы церковной иерархии. К Принну, Бертону и Баствику можно было бы отнестись как к чудакам, которые предъявляют епископам странные претензии. Но они были голосом оппозиции, которая постепенно ширилась и набирала силу.

Оппозиция была серьезным явлением, хотя часто проявлялась в смехотворной форме, и при этом тон задавали люди невежественные. К примеру, Генри и Сьюзен Тейлоры, деревенские жители из Норфолка, во всеуслышание заявляли, что епископы – это ленивые парни, что взимание десятины незаконно, что англиканское богослужение ничем не отличалось от католической мессы, и тут же добавляли, что клирикам не положено иметь жену. Викарий Лланид-лойса, который позволял прихожанам стрелять птиц в церкви и разрешил им разрезать свой стихарь на полотенца, был такого же горячего нрава, как и некая дамочка из Эссекса, которая оборудовала прачечную в алтаре. При этом она кричала, что если святой отец приносит свое старое белье в церковь, то так же будет поступать и она. Или как та женщина в Вулверхемптоне, которая, когда ей сказали, что нужно надевать платок, если ты находишься в церкви, покрыла голову обеденной салфеткой. У фанатиков уже начали проявляться признаки умственного расстройства. Безумная леди Элеонор Дэвис, имевшая репутацию пророчицы, вошла однажды решительным шагом в кафедральный собор Личфилда с ведром древесного дегтя, подошла к алтарю и вылила содержимое ведра на алтарный покров. Ее сопровождал городской клерк с женой, оба, по-видимому, были в здравом уме. Все это выглядело смешным, но народные чувства и глубокая убежденность, лежащие в основе этих инцидентов, были совсем не смешными.

Отношение короля к проповедям волновало пуритан больше, чем его отношение к обрядам. Именно проповедь, в которой разъяснялось содержание Священного Писания, была их главной опорой. Когда священник был явно не красноречив, не было ничего необычного в том, что он нанимал, часто за счет своих прихожан, проповедника со стороны. Большинство подобных проповедников были из пуританского клира, который, при существовавшем положении вещей, не имел перспектив для повышения. Там, где пуританство имело сильное влияние, прихожане, объединившись, сами платили за дополнительные проповеди, которые читались в середине недели. Таким образом, не вступая в открытое противостояние с церковными властями, можно было проповедовать крайние протестантские взгляды со многих кафедр.

Король и архиепископ решили покончить с подобными явными нарушениями церковной дисциплины. Был издан указ, согласно которому разрешалось произносить только одну проповедь в воскресенье, которая не должна была затрагивать полемических вопросов. Проповеди на каждый случай для всеобщего пользования содержались в Book of Homilies («Книге гомилий»). Во время дневного богослужения вместо проповеди должен был читаться катехизис. Что касается проповедей в середине недели, то они дозволялись только под наблюдением епархиальных властей.

Архиепископ и поддерживавшие его политику епископы время от времени запрещали отдельным священникам служить и произносить проповеди. В Уэльсе невежество народа и изолированность ферм и деревень побуждали некоторых ответственно относившихся к своим обязанностям клириков проповедовать вне церкви, на фермерских подворьях и в неурочные часы. Уильям Рот из деревни Лланвачес, обвиненный в подобной практике в Суде Высокой комиссии, произнес с кельтской страстностью целую речь в свою защиту и, в частности, такие слова: «Я видел тысячи бессмертных душ вокруг себя, обреченных на вечные муки, и разве я не должен был использовать все возможные средства ради их спасения?» Тем не менее его лишили прихода. Такая же участь постигла и Уильяма Эрбери, священника церкви Святой Марии в Кардиффе и его викария Уолтера Крэддока. Эти три преданных своему делу миссионера оказались под сильным влиянием пуританского мировоззрения и, несмотря на потерю своих приходов и вопреки запрету, продолжали проповедовать. Крэддок, взяв дорожную суму и посох, отправился в странствие по Южному Уэльсу, проповедуя слово Божие народу на его родном языке. Но даже Рис Причард, не будучи пуританином, конфликтовал с властями. Причиной этого была его необычная форма проповеди Священного Писания – петь библейские тексты на валлийском языке вместе со своей паствой. Архиепископ начинал свое служение в Южном Уэльсе на кафедре Сент-Дэвид, и его желанием было, чтобы свет благой вести просиял и в Уэльсе, но это должно было свершиться только по его повелению и никак иначе.

Клирикам, которые вступили в конфронтацию с архиепископом, было нелегко укрыться от его внимательного взора. Молодой священник Томас Шепард, который вскоре после своего рукоположения был избран верующими его прихода Эрлс-Колн в Эссексе проповедником, оказался в числе тех клириков, которым запретили проповедовать и исполнять другие обязанности клирика. На приеме у Лода он тщетно старался добиться справедливого решения своего дела. Шепард вспоминал, что епископ прямо-таки содрогался от гнева. Шепард и его друзья уже не были учтивы с Лодом, как и он с ними. В своих разговорах они называли его свиньей, которая стремилась «выкорчевать Божьи насаждения в Эссексе». Лишившись прихода, Шепард переехал в Йоркшир, где нашел прибежище в одном частном домовладении, но его нашли и там, и он отплыл в Новую Англию в поисках большей свободы.

Новая Англия и другие поселения на Восточном побережье Америки были источником постоянного раздражения для архиепископа и короля. Они пребывали в неведении относительно того, что там происходило, и были не в состоянии остановить происходившие там события. Архиепископ прилагал все усилия, чтобы помешать пуританам собирать денежные пожертвования для «благочестивых священников», чтобы те могли отправиться за океан. Тем не менее поток эмигрантов-пуритан не иссякал, и король начал всерьез задумываться над полным запрещением всех морских плаваний в Америку.

Еще одной проблемой были протестанты Европы. Рукоположенные кальвинистами в Голландии английские клирики сумели каким-то образом проникнуть в англиканскую церковь и на требования, выдвинутые принцу Оранскому не разрешать рукополагать английских подданных, ответа так и не получили. На острова Ла-Манша Реформация пришла из Франции, и местное население равнодушно отнеслось к английской ее версии. Жителям островов было даровано много отдельных прав благодаря их особому статусу, так как эта территория была частью бывшего герцогства Нормандия. Административные конфликты, довольно частые в это время, не были в компетенции Лода, в отличие от вопросов вероисповедных. Теперь он действовал более осмотрительно и с большим рассуждением, чем прежде. Трудность заключалась в том, что все распоряжения на островах должны были публиковаться администрацией на французском языке; поэтому учителей готовили в гугенотской академии в Сомюре. Лод выделил три стипендии в своем университете в Оксфорде для жителей островов с намерением дать им хорошее образование.

Церкви, основанные беженцами из Испании, Нидерландов и Франции и расположенные на юге и юго-востоке страны – в Норвиче, Колчестере, Мейдстоуне, Сэндвиче, Кентербери, – встретили суровый прием. Рен начал преследовать их в восточных графствах, Лод – в диоцезе Кентербери. Встал вопрос об их существовании как церковных общин, и было принято решение об их роспуске и присоединении к приходам англиканской церкви. Их соседи-англичане встали на их сторону; не говоря уже о религиозном аспекте дела, города, которые приютили беженцев, не хотели, чтобы их приходы взяли на себя заботу о бедных и престарелых в тех общинах, которые прежде сами занимались этими вопросами.

Англиканская церковь была официальной церковью Англии и Уэльса, и ее прихожанами были две трети королевских подданных, хотели они того или нет. Церкви Ирландии и Шотландии, которые были также в центре внимания короля, представляли другую проблему. Церковь Ирландии имела ту же организацию, учение и богослужение, что и англиканская. Король обычно при назначении ирландских епископов советовался с Лаудом, несмотря на то что у ирландской церкви был свой глава, Джеймс Ашер, архиепископ Армы.

Англиканская паства Ашера была представлена в основном переселенцами и их семьями. Неискоренимая и глубокая старая вера гарантировала лояльность ирландцев; католические священники и епископы оставались лояльными к власти, хотя кафедральные соборы, церкви, часовни и епископальные резиденции, а также доходы находились в руках чужаков, и клир существовал благодаря пожертвованиям верующих и терпимому отношению правительства.

Ирландские монахи за границей в Риме, Испании и испанских Нидерландах поддерживали связи со своими собратьями на родине. Казалось, можно было почувствовать, как зреют заговоры, преследовавшие одну цель – возвращение Ирландии в лоно своей церкви при поддержке Испании. Так, титулярный епископ Кашела, некая таинственная персона, путешествовал инкогнито между Ирландией и Испанией. Рассказывали, что испанцы платили ему тысячу дукатов в год за его службу и лорд-наместник Уэнтворт все никак не мог поймать его.

Церковь Ирландии напоминала плот, плывущий по воле волн во враждебном море. Она не пользовалась поддержкой всех поселенцев, которые, особенно в Ольстере, склонялись к принятию учения Кальвина, направленного против епископата. Церкви повезло с ее главой, архиепископом Джеймсом Ашером. Это был «высокий, почтенного вида и приятной наружности человек». У него был сильный, несгибаемый характер, он был трудолюбив и аскетичен, прост в общении. Его протестантское мировоззрение основывалось на высокой эрудиции, глубоких знаниях и было согрето, невидимо для всех, жаром его сердца. Лод, не ладивший с ним, уважал его за истинное понимание Ирландии и за честность. Он никогда не противоречил ему при назначении новых епископов и не выступал против его политики. И ирландской церкви было позволено сохранить свой протестантский характер.

В Ольстере равнинные шотландцы, которые переселились за последнюю четверть века, были явными кальвинистами, часто создавая этим проблемы своим епископам. Неповиновение духовной власти, ни при каких обстоятельствах, невозможно было терпеть и дальше. Архиепископ Ашер хотя и неохотно, но поддержал решение лорда-наместника Уэнтворта призвать непокорный клир к порядку. Часть наиболее упорствующих клириков были изгнаны из своих приходов, и они были вынуждены покинуть страну. Епископы Дауна и Дерри были наиболее последовательны в проведении этой политики.

Некоторые изгнанные шотландские клирики отплыли в Новую Англию, но встречные ветры прибили их обратно к берегам Эршира, где к ним присоединились другие беглецы, принужденные покинуть Ирландию. Их отчаянное положение тронуло сердца местных жителей, преимущественно женщин, и домашние хозяйки отправились в Эдинбург, чтобы добиться для беженцев помощи. Когда королевские советники попытались пройти мимо делегации женщин, их представительница своей мускулистой рукой схватила за рукав самого главного из них и твердо произнесла: «Остановитесь, мой господин, во имя Христа, я должна поговорить с вами».

Большинство королевских советников в Шотландии были склонны пойти на уступки кальвинистам, насколько это было возможным, поскольку ситуация в церкви, осложненная экономическими проблемами, была более критической, чем в других королевствах. За семьдесят лет до этого Шотландия стала ареной насильственной кальвинистской Реформации. Обостренные отношения между католиками и кальвинистами еще больше усугубились вследствие национальных противоречий между саксами и кельтами. Старая вера выжила в мятежных горах, но равнинные жители приняли нововведения.

Король Иаков VI проводил свою политику в условиях ожесточенного соперничества между различными партиями аристократов, пока не добился твердой власти над всеми мятежными элементами в Шотландии. Католичество сохранилось в самых глухих местах, но король сделал официальной религией страны протестантизм, в то же время борясь с его крайними проявлениями. Продемонстрировав терпение и изобретательность и прибегнув к взяткам, король убедил очередную церковную ассамблею, собравшуюся при Пертской церкви Кирк Сент-Джонс, вернуться к епископальной системе управления и принять известные «Пять статей Перта». Были, в частности, восстановлены коленопреклонение при причастии, совершаемое епископом таинство миропомазания, основные посты и праздники церкви. Дальше этого он пойти не посмел, всегда придерживаясь одного очень важного принципа в политике: не делать ничего, что привело бы к объединению аристократов и кальвинистов. Он проявил осмотрительность, когда вернул в церковь епископов, но не попытался вернуть источники их доходов, которые были захвачены шотландскими аристократами во время Реформации. Епископы при Иакове были покорны и осторожны в своих действиях, стараясь лишний раз не раздражать лордов. Более того, король оставил в неприкосновенности приходскую организацию церкви, чтобы система нравственного и религиозного контроля в каждой деревне и общине была основана на женевской модели. С помощью старейшин и частых приходских собраний удавалось поддерживать дисциплину и контролировать как священников, так и прихожан.