В течение последнего полстолетия англиканская церковь стремилась к большей ясности и единообразию богослужения и учения, но процесс не был последовательным. Архиепископ Уитгифт вынудил непреклонных кальвинистов покинуть церковь, а его преемник Ричард Бэнкрофт действовал с пастырской строгостью, чтобы покончить с крайними воззрениями протестантских учений. Сменивший его на кафедре Джон Эббот пересмотрел подобную политику. Он благоволил протестантскому клиру и не поддерживал тех, кто выступал за сближение с Римом.

Взгляды Якоба Арминия, нидерландского теолога, который бросил вызов учению Кальвина в Лейдене, в это время быстро распространялись в Англии, что повлекло за собой возвращение к обряду. Эббот возненавидел его постулаты, но они стали интеллектуальной модой эпохи. Все больше и больше перспективных молодых людей в университетах принимали взгляды Арминия. Когда король Карл взошел на трон, уже наметилось сильное расхождение между арминианами и школой церковников, которых поддерживал Эббот. Когда Эббот оставил кафедру, сам Карл выдвинул на освободившееся место Уильяма Лода, самого известного из последователей Арминия. Лод с неизбежностью вернулся к антипуританской политике Бэнкрофта и Уитгифта. Но он ничего не мог поделать с наследием Эббота. В англиканской церкви сверху донизу – от епископов и до прихожан – было много тех, кто не одобрял взглядов арминиан, и благосклонность к ним Лода не находила понимания ни среди мирян, ни среди клира. Между пастырями и паствой существовал глубокий раскол.

Ключевым вопросом было отношение англиканской церкви к Риму. В Символе веры говорилось о «единой кафолической церкви», но это означало разные вещи для разных людей. Человек, подобно королю и архиепископу, веривший, что истина одна и нераздельна, желал видеть воссоединенным католическое христианство. Некоторые англиканские клирики разделяли это желание, хотя пути его реализации представляли себе совершенно по-разному. Искренний Годфри Гудман, епископ Глостерский, был окончательно сбит с толку. Он был одним из немногих ведущих церковных деятелей, кто сомневался в правильности позиции англиканской церкви, и только приветствовал бы возобновление общения с Римом, пойдя на определенные уступки. Архиепископ Лауд и те, кто его поддерживал, видели в учении и обряде англиканской церкви истинную католическую веру, сокрушались при виде заблуждений Рима и решительно осуждали их. Но Рим для них представлялся как ошибка в католичестве, которая однажды может быть исправлена. Это мнение резко отличалось от воззрений злостных еретиков, таких как кальвинисты и баптисты. Они были намерены всеми силами защищать свою паству от общения с Римом, но и понимали, что заблуждение Рима менее фундаментально и менее опасно для душ их паствы, чем сектантская ересь.

Епископы, которые остались на своих кафедрах со времени архиепископа Эббота, были, по сути, протестантами и не помышляли бороться с наследием Реформации. Некоторые были известны своей рассудительностью и честностью, но неуспешны в управлении епархией. Джон Давенант, епископ Солсберийский, и Джозеф Холл, епископ Эксетерский, образованные и достойные люди, не имели властных амбиций. Способный и дипломатичный Мортон, епископ Даремский, также не хотел принимать участия в церковной политике. Возглавил группу священников, которые пожелали примирения с пуританами, Джон Уильямс, епископ Линкольнский, умнейший валлиец, против которого архиепископ вел постоянную войну. Уильямс искренне верил, что церковь может развиваться и процветать только в дружеском союзе с лучшими представителями пуритан. Но честность его намерений не сопровождалась честностью его методов. Он совершил ошибку, вмешавшись в самую первую ссору короля с парламентом. Уильямс лишился доверия короля и оказался беззащитным перед серьезным обвинением в разглашении государственной тайны. Пытаясь защитить себя от этого обвинения, эмоциональный и изобретательный прелат оказался втянутым в еще более тяжкое преступление – подкуп свидетеля. Король, отказавшись от первоначального обвинения, возбудил новое дело. И Уильямс после многократных попыток уклониться от ответственности и отложить рассмотрение своего дела предстал перед Королевским советом летом 1637 г. в связи с этим позорным обвинением. Архиепископ решил одним ударом покончить и с Уильямсом, и с его церковной политикой.

Разногласия между лучшими людьми в церкви были большой проблемой для короля. Вторая проблема заключалась в дефиците ресурсов и организационных недостатках государственной церкви Англии. В результате Реформации, проведенной в правление Генриха VIII, экономический фундамент церкви был безнадежно подорван. Епископат и церковная администрация выжили, и их положение при Елизавете улучшилось. Но совсем другим делом было вернуть утраченную церковную собственность, с помощью которой англиканская церковь могла добиться того великолепия, которым обладала ее предшественница, католическая церковь. Епархии подверглись такому разграблению, что епископы были вынуждены при всех правителях – Елизавете, Иакове и Карле – принимать самые неординарные меры для выживания. Епископ Сент-Дэвида приказал снять свинцовую крышу с епископской резиденции и продать ее. Епископ Личфилда безжалостно вырубил все леса в своей епархии, чтобы получить деньги от продажи древесины. Другие епископы меняли форму аренды ради получения дополнительных денежных сумм. Епископ временно улучшал свое положение, но сменявший его преемник становился только беднее. Поэтому король Карл запретил подобные практики, но все было напрасно.

После Реформации десятины в отдельных епархиях были заменены денежными взносами. В течение последних тридцати лет деньги обесценились, и часто изменения в землепользовании приводили к изменению стоимости и количества платежей в натуральном выражении. Споры по поводу десятины между клириками и прихожанами случались довольно часто. Более того, они начали множиться, потому что для пуритан десятина была формой симонии, дары Святого Духа не предназначались для продажи. Все эти нестроения отражали духовное состояние церкви и ее служителей.

Попечительство над церковными приходами в период Реформации захватили миряне всех сортов, землевладельцы и корпорации, которые часто делали большие пожертвования на церковь. Небольшие доходы клириков породили такое недостойное явление, как совместительство. Ловкий клирик благодаря высокому покровителю мог получить для себя несколько приходов, затем поручить исполнение своих священнических обязанностей одному-двум бедным викариям, нанятым за мизерную плату. При этом сам совместитель «носил сутаны из камчатной ткани, шубу на бобровом меху и шелковые чулки, играл, сидя за карточным столом, в брелан… и мог насладиться стаканом отличного красного вина».

Статус приходского священника в социальной иерархии был не до конца ясен. На занятие физическим трудом смотрели с явным неодобрением, но священник был принужден трудиться сам на своем наделе. Прихожане в одной деревне жаловались на своего священника, потому что тот играл в кегли с мясником, а в другой на то, что клирик в свободное время брался за случайные заработки – перекрывал крыши. Несомненно, многое зависело от репутации и поведения конкретного человека. Большинство из разочаровавшихся образованных людей, оказавшись в сельской глуши, находили утешение в вине и сомнительной компании.

Не было действенного контроля над посвящением в духовный сан. Разрешения на рукоположение продавались или подделывались. Иногда епископы давали согласие без должной проверки кандидата, его образования и моральных качеств. У церкви не было ни людей, ни организационных возможностей, чтобы удовлетворить все предъявляемые к ней в этом вопросе требования. В Уэльсе наблюдалась явная нехватка священников, а среди вновь назначенных на валлийские приходы лишь небольшая часть клириков могла говорить и проповедовать на валлийском языке. В Херефордшире на более чем 200 церквей и часовен приходилось не больше двадцати приходских священников, способных или желающих регулярно вести проповеди.

Серьезные мужчины и женщины, среди которых не все придерживались крайних протестантских взглядов, попытались восполнить нехватку или полное отсутствие священников. Они собирались вместе для молитвы и чтения Библии. Им оставался всего один шаг до проповедничества. Так, джентльмен из Эксетера, имевший налаженное домашнее хозяйство, семь или восемь слуг, проводил раз в неделю собрание со своими домочадцами для обсуждения заранее намеченной темы, например, какого-либо эпизода библейской истории. В собрании могли участвовать также дети и слуги. Какое бы невинное начало ни имела эта дискуссия, она вела к опасной свободе слова. Государственная церковь начала бороться с этим явлением где увещеванием, где принятием жестких мер в зависимости от темперамента того или иного епископа. Преследования влекли за собой неповиновение и рост фанатизма. В тех местностях, где глубоко укоренилось влияние пуритан, семейные собрания после их запрета постепенно превратились в собрания тайные. Постоянный их рост для всех, кому была близка англиканская церковь, был одним из тревожных феноменов конца 20-х – начала 30-х гг. XVII столетия.

Группа пуритан еще в начале правления Карла решила начать подготовку образованных клириков с помощью частного предприятия. Они выкупали право распределять приходы, которые были секуляризованы в период Реформации, и назначали на них своих священнослужителей. Таким образом, они намеревались постепенно заполнить все вакансии на приходах высоконравственными и обученными клириками. Но, едва успев начать свое дело, они столкнулись с запретом. По мнению Лода, их действия смахивали на заговор: «Коварным путем, под благовидным предлогом, они намеревались свергнуть церковное руководство, поставив в зависимость от себя клириков, имея в этом власть большую, чем у короля, у всех пэров и у всех епископов в королевстве».

Со своей точки зрения Лод был прав. Но правы были и джентри-пуритане, которые пожертвовали свои время и деньги для осуществления проекта. Обе стороны стремились пропагандировать то, что считали истинным учением, и обе хотели контроля над самым совершенным инструментом образования и пропаганды – церковной кафедрой.

Уитгифт и Бэнкрофт, предпринимая попытки реорганизации церкви, в полной мере воспользовались при расследовании имевших место злоупотреблений эффективным оружием – церковным Судом Высокой комиссии. При Бэнкрофте стали множиться конфликты с юристами, специалистами по общему праву. Высокая Комиссия, как хранительница общественной морали, притязала на юрисдикцию во многих спорных вопросах, возникавших на местах, а также в делах, касавшихся церковных земель. Полемика о десятине также привела к конфликту между интересами церкви и общего права. Число случаев посягательств церкви на территории, входящие в юрисдикцию светского суда, росло с каждым годом. Таким образом, старый средневековый спор между духовной и светской властью возник снова. Опасность для церкви этого столкновения с общим правом была реальной и проявлялась на практике. Претензии Суда Высокой комиссии привели в итоге к союзу юристов общего права и пуритан.

Архиепископ Лод решительно использовал возможности Суда как с целью продвижения и укрепления своих идей, касавшихся вероучения и обряда, так и ради укрепления морали английского народа. Те люди, которые были вызваны в Суд, были вынуждены давать присягу, так называемую ex-officio (по должности), перед тем как ответить на поставленные им вопросы. Отказ в принесении присяги или в ответе на любой вопрос приравнивался к признанию вины. В первую очередь эта практика вызвала возмущение юристов, и отдельные критики с некоторой долей преувеличения сравнивали Высокую комиссию с испанской инквизицией.

Тем временем причин для конфликта с бескомпромиссными протестантами, как клириками, так и мирянами, появлялось год от года все больше. В церквях, посещаемых молодыми пылкими арминианами, которым покровительствовал сам Лод, зажигалось все больше свечей, там реставрировали образы святых и Девы Марии и писали новые, престол был передвинут в восточную часть алтаря. Арминианское духовенство носило не только стихарь, но и ризы. Одна глупая женщина-прихожанка в Норвиче, увидев на священнике красное одеяние, наивно спросила, почему мэр служит в церкви. Музыка вернулась в кафедральные соборы, мальчиков-хористов приучали ходить парами и не поворачиваться спиной к алтарю. Священники клали поклоны в сторону алтаря, некоторые даже совершали крестное знамение.

Оппоненты, придерживавшиеся самых крайних воззрений, с насмешкой обличали эти «обезьяньи выходки», это низкопоклонство, эти «приседания и прыжки», и большое число простых людей были действительно озадачены и обеспокоены, что, как они полагали, происходило возвращение к Римской церкви. Они знали свою Библию и «Книгу мучеников» Фокса и помнили своих предков, которые предпочли мученичество преклонению перед Римом. Они не желали предавать свою веру, и было бесполезно объяснять таким людям, что почитать образ – не значит заниматься идолопоклонством, образ становится идолом, когда ему поклоняются как идолу. Это казалось верующим чистой софистикой и, несомненно, нарушало вторую заповедь: «Не сотвори себе кумира».

То же самое можно было сказать и о праздновании субботы: «Помни день субботний, чтобы святить его». Эту заповедь постоянно нарушали паписты. В некоторых областях страны, где старая вера была еще сильна, соблюдающие и не соблюдающие субботу вступали в открытый конфликт. В Ланкашире и Сомерсете престольные праздники и праздничные дни некоторые жители отмечали с большим размахом, несмотря на явное неодобрение их благочестивых соседей. Король Иаков попытался положить конец всем этим спорам, приняв соломоново решение. В 1618 г. по его указу была издана Book of Sports («Книга спорта»), в которой указывалось, какими видами спорта и досуга было разрешено заниматься в воскресные и праздничные дни. Дозволялись танцы для обоих полов, гимнастические упражнения, стрельба из лука, танец Морриса^[2]. В предисловии король привел аргумент, что если спортивные занятия запретить законом, то люди станут собираться в пивных, где будут «вести пустые и крамольные речи» и оскорблять друг друга.

Эта книга, выпущенная с политическими и гуманными целями, вызвала всеобщее неприятие. Король Карл переиздал ее в 1633 г. с указанием, что викарий каждого прихода обязан познакомить верующих с ее содержанием. Он даже якобы распорядился, чтобы клирики прочитали ее с кафедры всем прихожанам. Некий священник, закончив чтение, обратился к присутствующим: «Возлюбленные братья, вы услышали заповедь Бога и Человека, непременно следуйте ей».

Наиболее несдержанные сторонники архиепископа часто намеренно разжигали враждебные настроения среди своей паствы. Викарий Грэнтама вызвал среди присутствующих смех, когда преклонил колени в столь необычной манере, что едва не потерял равновесие. А когда попытался передвинуть престол в восточную часть алтаря, его прихожане ворвались в церковь, чтобы остановить его. Викарий тянул престол в одну сторону, они – в другую, пока он не уступил в неравном состязании, выкрикнув, что пусть они держатся за старое, а он построит каменный алтарь. Они резко ответили ему, что не потерпят никаких «каменных столов» в своей церкви, и направились толпой, возглавляемые двумя городскими олдерменами, к епископу с жалобой. Викарий шел вслед за ними, «бледный и с остановившимся взглядом». Он пожаловался епископу, что его прихожане угрожали сжечь его дом.

Это была епархия Линкольна, а епископом – Джон Уильямс. Он пригласил их всех на ужин и попытался разрешить спор. Позднее написал викарию: «По моему мнению, в этом бессмысленном противостоянии останется правой та сторона, которая проявит больше понимания и такта, ну а вы приобрели опыт в попечении о людских душах, и все произошедшее не имеет ничего общего с христианским милосердием». Вскоре он опубликует анонимный памфлет Holy Table: Name and Thing («Святой престол: имя и вещь»), в котором изложит свое скромное мнение о месте престола в церкви. Архиепископ воспринял эту попытку взвешенно рассмотреть предмет спора с явным негодованием.

Другие церковные сановники не шли на компромисс со своей паствой скорее по светским причинам. В Честере ни один мэр не посещал кафедральный собор на протяжении двенадцати лет: никак не мог решиться вопрос о месте в соборе, предназначенном для мэра. Наконец мэр, начинавший свой жизненный путь соборным хористом, попытался разрешить конфликтную ситуацию, но в последний момент настоятель снова поднял застарелый вопрос, и мэр вновь не появился в соборе.

Иногда внезапно вспыхивал внутренний конфликт между членами соборного капитула. Капеллан Джон Косин убедил капитул украсить достойным образом их великолепный Даремский собор: большие подсвечники вновь обрели положенное им место на высоком мраморном алтаре, и были восстановлены обезображенные старые резные изображения святых и ангелов. Его оппонент, член капитула пуританин доктор Смарт, в своей грозной проповеди, обличавшей идолопоклонство, осудил Косина, назвав его «нашим молодым Аполлоном, который отстроил заново хоры и украсил их странным вавилонским орнаментом». Суд Высокой комиссии заставил Смарта замолчать, он потерял место в клире собора и был оштрафован на 500 фунтов. Это решение обеспечило временную победу Косина, за которую была заплачена слишком высокая цена, а Смарт обрел среди разгневанных пуритан венец первомученика новой эпохи гонений.

Несмотря на отдельные нелепые выходки сторонников Лода, правила поведения англичан в церкви в это время требовали пересмотра. Нехватка денежных средств и прекращение пожертвований привели многие церкви к упадку, а некоторые были закрыты. Многие церковные здания стояли заброшенными, с выбитыми стеклами и горами мусора внутри, напоминая собой коровники. Такие покинутые церкви занимали сквоттеры; в Уилтшире в одной из них поселилось несколько семей, они использовали надгробные плиты в качестве пресса при производстве сыров. Ненависть к идолопоклонству, проповедуемая пуританами, привела к тому, что к церковному строению стали относиться без всякого почтения. Приходская церковь часто становилась местом встреч прихожан, в ней не только обсуждали деловые вопросы, но и устраивали танцы и пьяные застолья. Прихожане, любители охоты, приходили на богослужение со своими гончими псами и соколами; те, кто был победнее, пасли свиней на церковном кладбище. Церковный сторож в Суффолке был возмущен, когда обнаружил местного сквайра, укрывшегося от дождя в церкви вместе со своим конем.

Во время Реформации было утрачено множество богослужебных сосудов, вместо них использовали церковную утварь из глины и плетеного ивняка и самые обыкновенные трактирные горшки. Была обычной кальвинистская практика совершать причастие у престола, поставленного в центре храма. Это, как гневно выразился Лод, превращало церковь в пивное заведение. Он явно преувеличивал, но центральное положение престола словно поощряло прихожан использовать его в качестве удобного места, куда можно было складывать шляпы и перчатки и опираться на него локтями во время проповеди.