И колокол на куполе, что в Храме,
Отмерил медью звона время на Земле
С молитвой на губах нести свой Крест.
Творенья грешников бездумных
Осколками разбросаны в миру
Кровоточащей раной сердца людские жгут Лозой железа.
Проститься с жизнью для своей земли на благо
Удел не слабых
Ушедших души парили в поднебесье.
Узлом былин плелась оборванная нить
И память шёпотом живым напоминала:
–Любить, значит прощать
Прощать, значит уметь Любить
1920 год. Лето.
В городе Чите, в новом, красивом здании находилась Женская Гимназия. Открыта она была хорошими людьми на благо и просуществовала всего восемь лет, соответствуя своему прямому назначению до 1920 года.
Пока гимназия существовала по своему, прямому назначению училась в ней девушка по имени Ульяна, по национальности бурятка, по возрасту восемнадцати лет. Отец ее Мэргэн из сословия Хасагутов, Сартульских Урянхайцев служил в чине штабс-капитана в одном из подразделений у адмирала Колчака. Штаб-с-капитан был середняком, имел наделы земли. За дочь свою беспокоился красавицу, любил очень.
На Ульяну уже заглядывались офицеры и, чтобы она не мозолила глаза Мерген ее, и пристроил в гимназию в четырнадцать лет.
Принимали туда девиц, не старше тринадцати лет и ему пришлось, душой кривить, сказать нарочно, что ей тринадцати ещё нет, чтобы приняли её на обучение. Ульяна была умна, упорна в учёбе, да вдобавок, красавица. Деньги за содержание и обучение Мерген пересылал регулярно своей дочери.
На ту пору клинком рубила налево и направо Гражданская война и Мерген, отец Ульяны погиб в бою перед тем, как Красные пустили в распыл адмирала Колчака под Иркутском и девочка, осталась сиротой.
В городе Чите собрались сторонники Белой гвардии и всем своим оплотом движения «Голубой крови » пытались сопротивляться неизбежности завоеваний Советской власти.
По пыльным улицам сновали солдаты, разъезжали грузовики с орудиями, конные разъезды контролировали дороги и подъезды к городу. У них даже два бронепоезда было. Готовились Золотые Погоны к схватке с Красными, рабоче-крестьянскими отрядами. Женскую гимназию очистили от учениц и штабные офицеры пчелиным роем сновали взад и вперёд по лестницам и коридорам строения с утра до вечера. Офицеров было полно, как листьев на деревьях и кровушки они попили народной вдосталь, расстреливали всех подозрительных и сочувствующих Красным, пока город не вымели подчистую от комиссаров.
Весь состав учащихся и преподавателей гимназии попросили освободить помещение во время военных действий в городе. На крыше гимназии ощерили стволы тупорылые пулеметы, и всё подворье было занято казаками Григория Петровича Шатрова, одного из генералов соединений Белой Гвардии. Там и монголы были и буряты, ну, в общем, все кто вообще проживал там по географической карте.
Ульяну пригрела к себе, как сироту и взяла на проживание мать её подруги по гимназии Евгении. Денег у Ульяны было предостаточно, но она об этом никому не говорила. Хранила деньги тайно, зная, что больше ей никто в этой жизни не поможет.
Воодушевившись патриотизмом, подруги пошли в госпиталь, чтобы выклянчить возможность у главного военного врача госпиталя Иннокентия Павловича проявить свой патриотизм и ухаживать за ранеными офицерами.
К полудню пришли подруги к госпиталю. Офицеры, курившие у подъезда, просто лизали их глазами.
Иннокентий Павлович, как раз только подъехал к госпиталю на экипаже и Ульяна с Евгенией шустро подошли к нему. Иннокентий Павлович знал девушек ещё по гимназии, в которой они учились. Он раз в году производил осмотр помещений по санитарной пригодности и выносил резолюции после осмотра учениц медицинскими специалистами. Эти две молодых и бойких особы ему нравились своей непоседливостью. По натуре своей Иннокентий Павлович был добряком, но вот мундир на нём сидел «как на корове седло» из-за его плотного телосложения.
Девушки поклонились вежливо доктору и Евгения первой начала разговор, сразу выбрав позицию атаки, даже не сказав, здравствуйте:
– Иннокентий Павлович, разрешите нам, пожалуйста, ухаживать за ранеными в качестве сёстёр милосердия?
Доктор расплылся в улыбке и произнёс отеческим тоном:
– В госпитале людей придётся перевязывать, а не в куклы играть голубушка. Я понимаю ваше рвение помочь раненым, но милочка моя, желания одного мало, должно быть и умение.
– Я Иннокентий Павлович умею ухаживать. У меня кот лапу вывихнул, я его вылечила сама, – парировала Евгения.
Ульяна набычась, тоже не отставала от своей подруги и говорила с юным задором:
– У меня папа военный и я умею стрелять и, ещё раны умею заговаривать.
Девушки вели разговор наперебой, как бы соревнуясь.
– Нас в гимназии обучали кулинарному искусству, – серьёзным тоном произнесла Евгения.
– Мы кашу умеем варить, – подытожила Ульяна.
Доктор вздохнул, посмотрел тоскливо на раненых бродивших вокруг госпиталя и добро произнёс:
– Кто бы сомневался, милые барышни в ваших талантах, но в госпитале, дорогая Ульяна, стрелять не надо и кошек, милая Евгения, для вашей практики нет в больничных палатах.
Девушки сначала сконфузились, а потом Евгения канючив, слёзно и по-детски воскликнула в отчаянии:
– Иннокентий Павлович, ну, пожалуйста, разрешите нам работать в госпитале.
– Ну, мы вас очень просим, – вторила ей Ульяна.
Иннокентий Павлович расслабился от их смешных, но милых физиономий девушек и опять вздохнув, ответил:
– Не знаю, как на счёт ваших талантов заговаривать раны, но вот зубы заговаривать занятым людям вы умеете. Хорошо, идите к Валентине Анатольевне, она старшая сестра милосердия, передайте ей, пусть определит, вас Евгения ухаживать за ранеными офицерами, а вы Ульяна пойдёте ко мне на практику медсестрой по перевязке.
Девушки захлопали в ладошки от восторга и Евгения фамильярно, но трогательно сжала предплечье доктора, при этом сказав:
– Спасибо вам Иннокентий Павлович. Нам ведь тоже хочется участвовать в патриотическом движении.
Ульяна добавила с серьёзным выражением лица:
– А, то гимназию закрыли, флаги развесили и что нам осталось? Мы тоже должны внести свою лепту в защиту Отечества.
Иннокентий Павлович отмахнулся рукой и произнёс, отходя от них в сторону подъезда госпиталя:
– Идите защитницы, идите к Валентине Анатольевне, да передайте, чтобы она провела с вами инструктаж по уходу и перевязке за ранеными.
Девушки не заставили себя ждать и стремглав побежали в госпиталь впереди доктора. В госпитале Ульяну и Евгению поставили на довольствие и, этим Ульяна обеспечивала себе пропитание.
***
Прошла неделя, как Ульяна начала свой путь сестры милосердия. Работала прилежно и доктор был ею доволен, вдобавок Ульяне видно от кого-то из её предков досталась чудодейственная сила заговоров. Доктор конечно скептически относился к её виртуозным пассам над больными, но, как тут ни крути эффект выздоровления ускорялся.
1920 год. Лето.
Генералу Шатрову на ту пору в тридцать восемь лет уже запорошило виски пылью дорог службы царской. Был он дворянином знатного рода. Служил царю долго и упорно. Умный был, хорошо служил, быстро продвигался по служебной лестнице. Командовал он своими солдатами исправно, и возлагали на него «Золотые погоны» большие надежды. Семья его затерялась, где-то за кордоном, вовремя поняв ситуацию в России, поэтому с обществом женским он общался с превеликим удовольствием и одиночеством не страдал, а женщины ему нравились не как всем, а с «изюминкой».
Как-то раз, красуясь на своём гнедом жеребце в окружении десятка казаков, своих подчинённых он лично объезжал с проверкой личного состава по всем окрестностям города, где они были размещены. Любил он это дело, шороху навести среди своего войска. Так вот, мерил он дорогу лесную со своим казачьим разъездом и столкнулись Золотые погоны с куражом командира Красной сотни Никифора по фамилии Никифоров. Пробирался Никифор с отрядом из десяти кавалеристов, на место своего нового назначения тайными тропами. Никифор отчаянный был, страха в нём наверно по жизни не родилось. Возрастом под стать Шатрову и характер такой же крутой.
И вот «Нашла коса на камень». Сходу врезался отряд Никифора в отряд разъезда Шатрова, как прибой на скалы. Конечно, супротив казаков трудно воевать, они же с рождения с седла не слезают, да и клинком орудуют так, что дух захватывает. Но Никифор был тот ещё «орех крепкий», драться умел лихо, с куражом, виртуозно, так, что мог фору дать любому казаку.
Денщик его Петров, молодой совсем парень, лет восемнадцати, был не столько смелым, сколько хитрым и сходу, при столкновении с противником стрельнул из нагана в генерала Шатрова и попал ему в предплечье руки левой.
Тут казаки и озверели. В «капусту» порубали весь отряд, а Никифор с двумя бойцами рванул галопом от них по лесу. Догнали казаки Красных, коней их постреляли, одного кавалериста зарубили в кураже и в плен взяли только двоих Никифора, да его денщика Петрова.
Шатрова перевязали наспех и отряд, пошёл дальше по своему пути, а Никифора с Петровым Шатров расстреливать не велел, приказал перевести в штаб города для допроса. Обстановка сложная на ту пору была и пленные, да ещё командир Красный, нужны были. Допрашивать и язык развязывать казаки умели.
1920 год. Лето.
Отряд казаков с генералом Шатровым вернулся в Читу только после полудня и сразу раненого Григория доставили в госпиталь. Весь состав обслуживающего персонала больницы бегал и суетился. Офицеры службы безопасности генерала, пользуясь поводом, расхаживали беспрепятственно по коридорам и флиртовали по углам с медсёстрами. Шатров сидел на стуле, посередине осмотрового кабинета без кителя и нижней сорочки, смотрел в окно, где жизнь «била ключом». Иннокентий Павлович лично осматривал Григория, медсестра Полина готовила хирургические инструменты, а Ульяна раскладывала на столе перевязочные бинты.
Доктор аккуратно ощупывал предплечье генерала, просил высунуть и показать язык, потом осмотрел глаза Григория и, вздохнув, произнёс:
– Ваше превосходительство, Григорий Петрович, как же это с вами приключилось? Вроде вы всегда на виду и охрана у вас надёжная.
Генерал ответил с ноткой бравады, в голосе оглядывая с ног до головы Ульяну на которую обратил внимание сразу и зачарованный её своеобразной красотой влюбился с первого взгляда:
– Случайная пуля Иннокентий Павлович. Никто не обойдён от таких случаев, – потом пошутил: – Жить-то буду, Иннокентий Павлович?
Доктор, соблюдая субординацию, но все, же назидательно, ответил:
– Рана у вас не слепая, но серьёзная. Кость не задета. Пуля прошла на вылет, но мышцы потрепала. Вам требуется предписать постельный режим.
– Не могу Иннокентий Павлович. Командовать за меня вы пожалуете? – фонтанировал генерал.
– За вами строжайший присмотр надобен, – произнёс доктор, покосившись взглядом на Ульяну, замечая, как она тайком и с интересом рассматривает генерала.
Иннокентий Павлович отошёл на шаг от Шатрова и обратился поочерёдно к Полине и Ульяне более строгим голосом:
– Полина подготовьте инструмент. Необходимо наложить на рану швы, а вы Ульяна, обработайте рану.
Выбрав небольшую паузу, доктор серьёзно проговорил Шатрову:
– Ваше превосходительство, я оставлю вас на минуту под присмотром барышень.
Шатров кивнул головой доктору в знак согласия и Иннокентий Павлович вышел в соседнюю комнату.
Ульяна подошла к генералу и начала обрабатывать рану. Шатров притворно сморщил нос и Ульяна, как бы осторожно спросила:
– Вам больно ваше превосходительство?
Шатров видел перед собой как раз ту красоту девичью, которая ему нравилась своей экзотикой и он шёпотом, стихами поэта произнёс:
– Не пробуждай, не пробуждай, моих безумств и исступлений…
Ульяна вроде смутилась сначала, но поддержала его продолжением строчки этого, же стихотворения:
–… и мимолётных сновидений, не возвращай, не возвращай.
– Как ваше имя Ангел? – зачарованно проговорил Шатров, неотрывно глядя в глаза Ульяны.
Прозвучал ответ от доктора, вошедшего в осмотровый кабинет, вытирая руки полотенцем:
– Имя Ангела Ульяна. Вам ваше превосходительство надобно каждый день свежие повязки накладывать.
– Поясните Иннокентий Павлович, – журчал генерал, не отводя глаз своих от Ульяны.
– Так, как у вас нет возможности приезжать ко мне, советую вам при себе содержать сестру милосердия, так с недельку. Она о вашей ране будет заботиться, ежедневно, не отлучаясь.
– К кому вы мне посоветуете обратиться для досмотра за моей раной? – лепетал генерал после приятных мыслей об Ульяне.
– Да вот можно Ульяну попросить, если она не возражает. Ей как раз практика нужна. Девушка она старательная, рука у неё лёгкая.
Шатров без малейшего колебания произнес, обращаясь к Ульяне:
– Как вам предложение доктора милая барышня? Вы не против?
Ульяна отвела в сторону свои глаза и стыдливо ответила:
– Я не против.
***
Шатров вышел бодрым шагом из подъезда госпиталя вместе с Ульяной. Курившие у подъезда офицеры побросали папиросы на землю и вытянулись перед генералом во весь рост.
Штабс-капитан Сухтинов, адъютант генерала стоял у автомобиля с открытым экипажем, придерживая рукой отворённую дверь, а молодой водитель сидел за рулём с прямой, как палка спиной.
Шатров подошёл с Ульяной к автомобилю, представил ей своего адъютанта:
– Мой адъютант, штабс-капитан Сухтинов. Для вас Ульяна, Валерий Павлович.
Адъютант, взяв галантно под локоть Ульяну, помог ей взойти в экипаж, вежливо обратился к ней:
– Прошу вас мадмуазель.
Ульяна скромно присела на заднее сиденье и поставила рядом с собой медицинский саквояж, поблагодарив Сухтинова:
– Благодарю вас Валерий Павлович.
Шатров усаживаясь рядом с ней в экипаж автомобиля, произнёс:
– Я вас поселю по соседству с собой, в доме у полковника Сычёва. Дом у него просторный. Полковник несёт ответственность за размещение личного состава корпуса на постое. Так что у вас будет своя, отдельная комната.
– Я вам признательна за заботу Григорий Петрович, – ответила девушка, смущённая знаками внимания высокопоставленного лица.
– Кира Александровна, супруга Сычёва, милая женщина. У них сын Алексей трёх лет отроду, прелестный мальчик. Подружитесь с ними, – закончил Шатров. Адъютант сев на переднее сиденье рядом с водителем приказал солдату строгим тоном:
– Поехали.
Автомобиль отъехал от подъезда госпиталя, из которого вышел полковник Иннокентий Павлович, прикурил папиросу и с самодовольной улыбкой на лице пошёл по дорожке, проходившей от подъезда в парк.
1920 год. Лето.
Прошла неделя с того дня, когда Ульяна приступила к своим обязанностям медсестры по лечению раны генерала Шатрова. Влюбился усатый генерал как мальчишка в юную прелестницу и возил её с собой даже на военные позиции. Один раз даже бал дал ради неё в доме у полковника Сычёва.
Ульяне Шатров нравился, но она понимала, что гражданская война, в конце концов, подытожит отношения между людьми и, что власть Золотых погон обречена, будет на провал. Умная девушка была она, дальновидная. С генералом она держала себя вежливо, но не выказывала ему никаких лишних знаков внимания и не давала повода себя скомпрометировать для более близких отношений, хотя и видела прекрасно, что Шатров от неё без ума. Что была у него семья, она знала, и хотелось ей только одного, оставшись последней представительницей своего рода не дать угаснуть ему и оставить память корнями в будущем ребёнке от знатного рода царской крови.
На дворе стоял чудесный тёплый вечер. Ульяна в доме полковника Сычёва, в кругу их семьи, с генералом Шатровым ужинали в гостиной комнате. Жила семья Сычёва в достатке, с серебра ела и пила из фарфора. Женат был полковник на особе дворянского происхождения Кире Александровне, женщине строгого типа характера и чопорной до нетерпения. От брака у них родился поздний ребёнок, сын Алёша, которого они величали Алексом на иноземный манер. На ту пору мальчику исполнилось три года.
Алекс, сын Сычёва сидел на детском стуле за столом между своей матерью и гувернанткой Маняшей, капризничал по-детски, а взрослые вели непринуждённую беседу, прислуга подавала кушанье.
Сычёв откушал с вилки кусочек мяса и произнес, обращаясь к Ульяне:
– Вы Ульяна всю неделю заботитесь о нашем Григории Петровиче. Сопровождаете его превосходительство, как личный адъютант. Не боязно ли вам? Время военное всё-таки.
– Григорий Петрович уже на поправку пошёл. Я при нём сегодня последний вечер нахожусь, а завтра вернусь обратно в госпиталь, – ответила Ульяна.
Шатров выглядел, как побитая собака, от того, что любовь к Ульяне его совсем съела. Девушка себя вела исключительно, как леди и не давала ни малейшего повода на возможность признание его чувств к ней. Он вздохнул и, приводя свой внешний вид из упадка в бодрое состояние, произнёс:
– Между прочим, отец Ульяны, Мэрген Хасагутов служил при штабе его превосходительства адмирала Александра Васильевича Колчака, в чине штабс-капитана.
Ульяна вздрогнула и с какой то благодарностью во взгляде посмотрела на Шатрова, а тот, уловив резкое изменение в её состоянии, понял, что нашёл ниточку к ней, чтобы как-то сблизиться. И этой ниточкой был её отец, памятью о её роде-племени и Шатров продолжил:
– Её отец в Иркутске оставался с Адмиралом Колчаком почти до последнего его дня. Погиб геройски.
Сычев, проглатывая кусочек мяса, сделал сочувственное лицо и выразил соболезнование по этому поводу:
– Печально всё закончилось. Я искренне вам соболезную Ульяна. Что поделаешь? Сейчас война. Вы, я смотрю, выказываете солидарность нашему движению, участвуя в нём сестрой милосердия?
О проекте
О подписке