Часть первая. Души из пепла

Глава первая. Хен

Геткормея, Мореш

– Мы, значит, уединились в комнате, – сказал Хен, оглядев слушающих. – Я весь такой нетерпеливый – аж вспотел. Ну, и готовый на всё. Она целует меня, а иногда даже покусывает так приятно за нижнюю губу. Член из штанов сам выпрыгивает. Она от страсти сбросила с меня медный обруч, рубаху и принялась за штаны…

Он выжидающе замолк. Парни, лежа на деревянных койках, таращат глаза на него. Всем интересно, кроме Лысого – тот сидит возле двери и лезвие ножа точит. Ну, на то он и Лысый! Нелюдь. С нормальными дружбу не водит.

Растягивая губы в самодовольной улыбке, Хен продолжил:

– В нетерпении я как схватился за её рубашонку да как дернул – аж пуговицы посыпались. А там – богами клянусь! – картина, от которой в глазах помутилось.

– Не томи уже! – воскликнул Рыжий, нервно теребя ус. От волнения он сел на койку.

– Братцы, там ужас! У обычной девицы что? Обычная грудь! Сочная или не очень, обвисшая или упругая… А тут – три сиськи!

По казарме прокатилась волна смеха. Трое из ребят даже в карты перестали играть, весело уставились на него.

– Врешь ведь, – не поверил Рыжий.

– Да как можно? У нас в деревеньке и не такие бабы водились – и всё из-за магов! Эти Золотые Посохи чего только не вытворяли в своих опытах.

Его всегда слушают до определенного момента. Захватить их внимание он может без труда, но после кульминации многие теряют интерес. Еще бы: его истории всегда отличаются… самобытностью, как говаривала маман. Поначалу врет складно, а потом как понесет – такая чушь выходит. Отсюда и прозвище – Болтун.

– И чего дальше-то было? – спросил Рыжий.

Их кровати стоят рядом – до ноздрей долетают запахи потного, давно немытого тела и ядреного перегара, от которого слезятся глаза. Вчера отряду выдали жалованье. Многие потратили его на пиво и распутных дев. А почему бы и нет? Армия в Мореше томится больше шести месяцев – тут со скуки скоро и блох в волосах начнешь считать.

– Дальше я не растерялся! Руками обхватил груди девицы, а третью сиську принялся ртом облизывать. Настрадалась, бедняжка, намучилась! Но я-то не промах – всю ночь мы, значит, кувыркались. А на утро деваха едва-едва от меня ушла – ноги не сгибались! И подружкам своим магичкам потом рассказывала, какой я… хм, молодец.

Парни занялись своими делами. Кто в карты уткнулся, кто, жуя кровяную колбасу, продолжил хлебать из бутыли дешевое вино, кто спать лег. Лишь Рыжий внимательно слушает. Дурак!

– Здорово, когда в твоей деревне маги обитают, – пробормотал он.

– Ну… неплохо, – уклончиво ответил Хен.

– А что сам-то магом не стал?

– Из-за чрезмерно длинного члена!

Понимая, что его больше никто не слушает, Болтун встал с койки и направился к скособоченной двери казармы. Духота страшная, пот ручьем льет, да и вонища от трех десятков мужиков никуда не выветривается. Большое помещение заставлено кроватями и маленькими наспех сколоченными тумбами, постоянно приходится пробиваться через группки людей. В первые недели было совсем тяжко: не сразу и вспомнишь, где спал вчера.

Рука легла на поясной мешочек. Всё добро – звенящие монетки – с собой. Даже когда по нужде ходишь, не расстаешься с ним – иначе никак. Охочих до чужих денег полно, тем более легче легкого что-нибудь свистнуть в казарме.

Хен остановился возле выхода, разглядывая Лысого. Тот, сидя на чурбане, бойко точит чуть кривое лезвие ножа о кремень, на лбу выступили большие капли пота, кончик языка ходит из одного уголка губ в другой. Помыться бы ему, а то несет как от немытой жопы. Впрочем, и одежду бы не помешало постирать: на рубахе чернеют жирные пятна грязи и обеденной похлебки.

– Наверное, твой нож уже и сталь перерубит, – заметил Хен, улыбаясь.

Лысый хмыкнул, продолжая точить нож.

– Ты вообще в свободное время чем-нибудь занимаешься?

Молчание.

Скривив губы и удивляясь собственной настырности, Хен помахал пальцами у лица мужика. Тот вскинул голову, зло бросил:

– Что тебе надо?

– Да ничего такого…

– Так иди себе дальше – не мешай.

И снова – вжик, вжик, вжик лезвием по точильному камню.

Хен толкнул дверь и вышел. Разгоряченную кожу остудил приятный теплый ветерок, ноздри обволокли запахи полевых трав и легкой вони города – странное и жгучее сочетание. Казармы прижимаются к разваливающимся стенам города. Только здесь ощущается смрад отхожих мест и одновременно ароматы розмарина, можжевельника и пионов.

Вздохнув полной грудью, Хен побрел вдоль стены казармы. Солнце скрылось за крышами домов, вечернее небо окрасилось в алые и фиолетовые оттенки, тяжелые косматые тучи движутся в сторону далекого Изумрудного моря. Город, это ненасытное и беспокойное существо, погружается в спокойный сон. Закрываются последние ларечники, загораются свечи в окнах домов.

У стены одной из казарм, держась за руку пьяного товарища, сблевал новобранец.

– Распустил я вас, – раздался голос за спиной.

Вздрогнув, Хен обернулся. Привалившись спиной к деревянному столбу, стоит шогрий-капитан. Кожаные сапоги до колен, парусиновые черные штаны, необъятных размеров белая рубаха – за всё время обучения никто так и не видел его в доспехе. Длинные кучерявые волосы спутаны, отчего командир кажется безумным; длинные пальцы поглаживают густую бороду с редкими седыми нитями.

Хен отдал честь.

– Вольно, солдат, – сказал он. – Вольно. За вином, небось, пошел?

– Я просто гуляю.

– Охотно верю, – ехидно заметил капитан. Его глаза неестественно ярко блеснули.

Да он же пьяный!

– Ну я… – попытался было отвязаться от главного Хен.

– Постой со мной, солдат. Хочу вот поговорить. Как тебя зовут?

– Хен… то есть Хенас, господин.

– Откуда ты?

– Да я практически местный. Из одной ближайшей деревушки. Вы, наверное, даже и не слышали.

– Ага, можешь не продолжать, – сказал капитан и отхлебнул из костяной фляги. – Ненавижу Мореш – глухомань проклятая. Сам-то я из столицы, но, похоже, не любят меня боги.

Хен смущенно пожал плечами.

– Для тебя, наверное, Мореш кажется огромнейшим городом. Центром мира, хе-хе! Вот только это не так. Торчу тут вместо того, чтобы маршировать с основной армией из Кипневмеи – видите ли, надо собрать и подготовить новобранцев из мелких городов к великой войне! – Капитан зло сплюнул. – Идиотизм. Ты, парень, мне веришь: я доспех с самого прибытия в этом захолустье не надевал! Зачем? Чтобы вас, остолопов, впечатлить?

Хен ощутил, как тысячи невидимых игл стали колоть тело.

– Пусть идет всё в пекло! – воскликнул капитан. Его лицо побагровело. – Сколько тебе лет?

– Девятнадцать…

– Когда-нибудь меч в руках держал? Ну, до того, как оказался в военном лагере?

– Нет, уважаемый.

Злой смех эхом прокатился по казармам.

– Про что я и говорю, парень! Вас, увальней, ничему не научить за шесть месяцев. А великому царю подавай шогрий-пехотинцев! Фланги защищать! Боги, даруйте разум нашему правителю!

– Господин, я бы хотел пойти…

– Ты, парень, – не унимаясь, продолжает капитан, – такой думаешь: через месяц-другой в Мореш явится многотысячная армия во главе с нашим владыкой! Новобранцы вольются свежей кровью… Затем, обойдя, конечно, и другие крупные города по пути, переход через Костяную степь и пустыню… А там и Немат уже. Быстрая победоносная война – и всё, ты, парень, богатый и в сиянии славы, возвращаешься в свою деревню. Но этого не будет.

Хен поежился. Хорошее настроение как ветром сдуло. И чего ему не сиделось в казарме?

– Ладно, ты, видимо, слишком глуповат, чтобы понять, о чём я толкую, – заявил господин и махнул рукой с флягой. Красные, точно кровь, капли вина упали на песок. – Завтра днём ваша беспечная жизнь закончится, парень. Приезжает сам гушарх-капитан! Герой войны, увенчанный славой! И всё такое прочее, хе-хе… Будет смотреть, чему вы научились, бестолочи…

Капитан умолк, скептически оглядел парня, точно увидел огромную кучу дерьма, и взмахнул рукой.

Радуясь свободе, Хен быстро направился к казарме.

Чуть не вляпался!

От удушающего дневного зноя, кажется, камни на мостовой вот-вот жалобно треснут. Солнце-око жарит спины. Солдаты обливаются потом, то и дело злобно поглядывают на тех счастливчиков, что стоят в тени стены и массивных городских ворот. Доспехи скрипят, каждое движение вызывает боль в тех местах, где ремни крепятся к бронзовым пластинам. Сегодня утром новобранцам впервые за шесть месяцев выдали снаряжение, не потрудившись уточнить размер и комплекцию парней. Поэтому строй солдат представляет жалкое зрелище: у некоторых толстяков выпирают необъятные, поблескивающие от пота животы, худые вынуждены сгибаться под массивными доспехами.

Хен облегченно вздохнул. В отличие от многих ему повезло и со снаряжением, и с местом. Тень, падающая от ворот, хорошо защищает от палящего солнца – стой себе с серьезным видом, прижимай к левой руке круглый щит и наблюдай. Единственное, что омрачает его настроение – Лысый, стоящий рядом с ним в строю. Несмотря на поблескивающий бронзовый доспех, несет от того по-прежнему, как от стада диких козлов. На шее причудливыми узорами чернеют разводы грязи.

Шеренги солдат в три ряда выстроились до рынка. С того места, где стоит Хен, они пропадают из вида уже на улице ремесленников – у выстроенных трехэтажных домов с прямыми квадратными крышами. Впечатляюще. Парень никогда не видел столько солдат в одном месте. Гушарх будет доволен. Возможно, даже повысит жалованье новобранцам.

Пальцы Хена легли на мешочек с деньгами на поясе.

– Хорошее мы представление устроили, да? – спросил он у Лысого.

Тот, как всегда, даже не посмотрел в его сторону.

– Представляю лицо этой высокопоставленной шишки. Как увидит эту толпень, так обосрется от радости!

– Заткнись, парень, – процедил сквозь зубы Лысый.

Поправив постоянно скатывающийся шлем, Хен сказал:

– Знавал я одного такого же засранца как ты. У него потом отвалился член, жопа обросла мехом, а на лбу появился рог.

Глаза Лысого полыхнули огнем злости, а потому Хен решил помолчать – на некоторое время.

Тунолар-капитан, одетый в черный мундир, украшенный красными нитями, возвышается напротив ворот, держа в обеих руках полуторный меч, и ждет прибытие гушарха. Когда герой войны въедет в город, капитан согласно церемонии вручит клинок и покажет подготовленную армию новобранцев.

Лицо тунолара после вчерашнего выпитого вина опухло и раскраснелось. Руки заметно дрожат.

Наконец, на стене низко и протяжно протрубили рога. По рядам солдат прокатились взволнованные шепотки. Помощники капитана, прибывшие вместе с ним из столицы, выпрямились, окинули сердитыми взглядами стоящих за ними солдат. Им предстоит встретить у дороги начальство с развевающимися на шестах царскими штандартами. Хен всмотрелся в один из них. На черном шелке, развевающемся на знойном ветру, красуется золотое око – символ самого Великого Баамона.

Гушарх-капитан въехал на грозном черном коне вместе с пятью царскими эвпатридами, чьи лица скрывают вычурные золотые маски. Его красный плащ величественно ниспадает на круп лошади, из-за левого плеча торчит длинная рукоять меча, вложенного в простые кожаные ножны, тяжелый черный доспех маслянисто поблескивает, тут и там на плечевых и грудных пластинах видны вмятины, забрало в виде искаженного болью лица приподнято. Ну и рыло. Чуть скошенный влево нос – видимо, был когда-то сломан. Щеки изуродованы шрамами, тонкие губы, пустой, как у мертвеца, взгляд – не таким себе представлял героя войны Хен.

Знатные эвпатриды, едущие чуть позади гушарх-капитана, облачены в серебряные доспехи, украшенные таким количеством драгоценных камней, что рябит в глазах. Синие плащи едва касаются седел, низко накинутые капюшоны придают угрожающий вид, короткие мечи-гладиусы – ритуальное и бесполезное оружие – бьются о бедра.

Лошади остановились в двух шагах от капитана, протягивающего полуторный меч. Гушарх, улыбнувшись кончиками губ, вперил тяжелый взгляд в него, брать клинок он не спешит. Почему? Что-то идет не так. Словно в подтверждение мыслей тунолар нервно дернул плечами, обернулся в сторону помощников, словно ища поддержки.

Затем всё произошло очень быстро: герой войны схватился за рукоять своего меча, клинок со звоном высвободился из ножен, остро блеснул. Взмах – и лезвие снесло голову капитану.

Сердце Хена замерло.

Тело тунолара сделало шаг назад и, выронив из рук ритуальное оружие, повалилось на камни, кровь огромной густой лужей растеклась под ним. Отрубленная голова покатилась по мостовой и ударилась о стену казармы.

«Я… Что?.. Почему?..» – мысли заметались во вдруг ставшем тесном черепе.

Также молча гушарх оглядел ряды новобранцев, лицо исказила презрительная гримаса.

– Отдых для вас закончился, – хрипло сказал он.

Когда взгляд его голубых глаз остановился на Хене, ноги того чуть не подогнулись.

Его так и подмывает побежать в сторону леса. Дубы покачиваются в каких-то двух тысячах шагах от стены – всего ничего. Если разбежаться и, виляя, по вычищенной равнине рвануть под спасительные кроны деревьев, то шанс спастись есть. Пока лучники и приехавший из самой бездны гушарх-капитан опомнятся, его и след простынет, а там и до родной деревеньки недалеко.

Дрожа, Хен обернулся. Новобранцы в несколько рядов торчат у самой стены. Вид у них как у побитых собак: лица в грязи, черные синяки с кровоподтеками уродуют подбородки – следы от ударов латных перчаток эвпатридов, – плечевые пластины жалобно висят на кожаных ремнях. Однако же глаза у всех горят радостью. Еще бы! Ведь это не они дрожат в меченой сотне!

Раздался тяжелый удар, Хен бросил взгляд на очерченный круг. Герой войны без труда увернулся от неумелого выпада новобранца, врезал кулаком бедняге в нижнюю челюсть и припечатал тяжелым щитом тому грудь – смачно хрустнули ребра. Еще один показательный бой. Белобрысый паренек корчится в грязи и надрывает горло от боли. К нему подскочили двое помощников эвпатридов, схватили за локти и оттащили подальше от круга.