Сегодня это как-то забывается, но началу прямого военного столкновения с Германией предшествовала целая серия конфликтов, где вооруженным силам СССР пришлось принять участие. Так что первый боевой опыт многие из вышеупомянутых ребят приобрели очень быстро.
Уже в сентябре 1939 г. начался освободительный поход РККА в Польшу. «Польская армия встретила нас не с распростертыми объятиями, а огнем из всех видов оружия, в том числе артиллерии», – вспоминал уже знакомый нам Яков Яковлевич Коваленко. Надо сказать, что поляки давно готовились к походу «на Восток». На случай войны с СССР у них был разработан специальный оперативный план «Восток» (“Wschod”).
Неоднократно атаковали, продолжает свой рассказ Коваленко, включая наскоки кавалерии: «Когда мы проходили один заболоченный участок через наспех созданный саперами проход на нас с гиканьем и выстрелами прискакали [так в тексте – С.Т.] поляки. Мы развернулись, приняли боевой порядок и двинулись на конницу. К большому нашему изумлению, они не удирали, а наоборот, стремительно лавируя между деревьями, наступали на нас. Конечно, нам с нашими возможностями не стоило большого труда смять их ряды, но они стреляли по танкам с упорством из своих карабинов и рубили броню саблями».
И, поверьте, это не фронтовая байка. В свое время мне повезло быть близко знакомым с участником кампаний в Польше и Финляндии, освобождении Красной Армией Бессарабии и Северной Буковины, борьбы с фашистами с первых дней войны и рейдов отрядов советской разведки в Польшу и на помощь Словацкому национальному восстанию 1944 г. (правда, перед этим словацкие бригады успели отметиться в СССР, помогая своим союзникам немцам)40. Так вот он рассказывал абсолютно тоже: польские уланы бросались на наши танковые подразделения в сабельные атаки, будучи абсолютно убежденными, что боевые машины покрыты крашенной фанерой. Судя по количеству тяжелых ранений и боевых орденов (не только советских), этому человеку можно верить.
Скорее всего, это произошло во время боев 27 сентября 1939 г. с кавгруппой генерала Владислава Андерса41, когда поляки пытались атаковать наши части в конном строю. Вышло у них не очень: большие потери и утрата тяжелого вооружения. Самому генералу со штабными удалось тогда ускользнуть из бронеобъятий Красной Армии, но ненадолго – 30 сентября он попал в плен. Да, это был именно тот генерал Андерс, который стал командующим польскими формированиями из военнопленных в СССР уже в августе 1941 г. Причем все офицеры, попавшие на службу из лагерей военнопленных, сразу же получили солидные денежные пособия.
Правда, эти уже ранее битые вояки, а их набралось около 50 тыс. чел., хотя их хорошенько одели, откормили и оснастили, подстрекаемые базировавшимся в Лондоне антисоветски настроенным правительством Польши в эмиграции, попасть на фронт помогать бороться с фашистами уж совсем не спешили. Довольно долго проболтались без дела в глубоком тылу, где, если чем и запомнились местному населению, то отчаянной спекуляцией всем и везде.
Как вспоминает ветеран-танкист Константин Николаевич Шипов, Армия Андерса формировалась в Татищеве (40 км от Саратова). И «…у них всегда банка тушенки, галеты, можно было немножко подкрепиться…До самого их ухода они все время толпились по рынкам и магазинам»42.
В итоге этих вояк отправили через Иран на Ближний Восток, где они поступили под командование британцев и участвовали в боях в Северной Африке. Я же от себя только хочу добавить, что многочисленные россказни польских военных о том, как их грабили красноармейцы при захвате в плен, вряд ли соответствуют действительности. Я сужу по тому огромному количеству довоенных польских серебряных монет, которыми в мое пребывание Тегеране (1980 – 1990 годы) там активно торговали местные нумизматы. Когда я поинтересовался у них откуда такие залежи, то они пояснили, что это оставили поляки из армии Андерса. Причем именно так и сказали. Так что, если бы их действительно грабили в плену, то вряд ли бы они сохранили при себе столько серебра.
Да, поход в Западную Украину и Западную Беларусь никак не был похож не прогулку с пикником. Сильные бои шли за Гродно, Львов, Вильнюс. Сопротивление оказывалось постоянно. Было много польских снайперов…и безвозвратные потери в экипаже нашего свидетеля. «И это было только начало», – горестно вздыхает участник тех событий Я.Я. Коваленко.
Так была ли тогда это действительно освободительная миссия? Безусловно! Местное население Западной Украины и Западной Белоруссии не скрывало своей радости от прихода Красной Армии. «Люди бежали навстречу нашим танкам с букетами цветов и забрасывали ими боевые машины. При кратких остановках были объятия, сплошное общее ликование», – с энтузиазмом свидетельствует Я. Я. Коваленко43.
«Населения нас встречало, всегда охотно снабжало нас молоком, яйцами, салом, белым хлебом и никогда не брало с нас денег, отмахиваясь «нэхай вам будуть на бонбоны», то бишь конфеты, а мы в самом деле были подростками, хотя и солдатами, – вспоминает о своей солдатской службе в 1940 г. в Черновцах офицер армейской разведки Иван Федорович Кружко. – Месячное жалование рядовым полагалось 8 рублей, на которые в городе можно было купить пол-литра водки и пять пачек махорки или 4 кг халвы. Ни водки, ни вина, ни каких-то наркотиков не было в нашей роте и в помине, получку мы, в основном, проедали на сладостях. Кормили нас очень хорошо, обильно и сытно».
И уже это было многим ребятам из российской глубинки в диковинку, где и хлеба-то не всегда удавалось поесть вдоволь. Тот же И. Ф. Кружко в армию из-за «постоянного недоедания» пришел почти что дистрофиком: его вес 48 кг. Население же Северной Буковины, совсем недавно освобожденное РККА от румынского засилья, судя по всему, жило неплохо, если могло позволить себе бесплатно подкармливать солдат такими продуктами. А вот уже через 8 месяцев после пребывания в армии при поступлении в Киевское пехотное училище Кружко весил 68 кг при росте 173 см.
Безусловно, приход Красной Армии в Польше, Бессарабии и Северной Буковине, мини государствах Прибалтики радовал далеко не всех, многие очень боялись коммунистического рая. Даже гитлеровский режим казался им более привлекательным. В Вильнюсе, продолжает свое повествование Я. Я. Коваленко, их подразделение заблокировало танками пути, и остановило состав с пытавшимися уехать местными богачами. Танкисты всех высадили из вагонов. «Позже нам вынесли благодарность, пояснив, что в этом поезде удирали с награбленными сокровищами в Германию самые богатые фабриканты, купцы, разного рода знать. Так мы освободили от польских шляхтичей Вильнюс. Это произошло 21 сентября 1939 г.»44
Увы, уже поход в Польшу показал, что Красная Армия, в первую очередь ее тыл, не готовы к большой войне. Из 160 танков одной из бригад ввиду перебоев с подвозом горючего и отсутствия достаточного количества ремонтных подразделений до Львова дошли только 40. Артиллерия, особенно крупных калибров, из-за тяги на обычных сельскохозяйственных тракторах, скорость которых не превышала 5 км в час, и вовсе почти вся отстала на марше45. А во Львове их встретили огнем…
Вместе с войсками первый опыт работы в боевых условиях получили и подразделения Государственного банка СССР, призванные обеспечивать финансовые нужды соединений и частей. Вместе со всей страной к войне готовилась и банковская система. Уже в походе за освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии, который начался 17 сентября 1939 г., участвовали две полевые конторы Госбанка (№ 132, № 133) с подчиненными подразделениями. И здесь сразу обозначился разрыв между положением на земле и нормативными документами. Это побудило Совет Народных Комиссаров СССР (СНК) срочно, уже 2 октября 1939 г. утвердить положение, которое было разработано уже довольно давно и все никак не могло дождаться своего часа. На следующий день оно было в экстренном порядке доведено до сведения всех территориальных структур банка. Указание подписали начальник Генерального штаба РККА командарм I ранга Б.М. Шапошников46 и заместитель председателя правления Госбанка Н.Г. Соколов. Как видим, сразу закладывалось двойное подчинение полевых учреждений – НКО и Госбанку.
Поскольку активная фаза операции в Польше довольно быстро завершилась, а освобожденные территории, согласно воле их жителей, вошли в состав Союза ССР, то и необходимость в полевых учреждениях, как бы стала минимальной, тем более что там началось формирование постоянной структуры Госбанка СССР.
Куда более как с суровой реальностью пришлось столкнуться военным банкирам в ходе войны с Финляндией, где им пришлось разворачиваться во втором эшелоне соединений в непосредственной близости от переднего края. Зачастую землянки и палатки полевых касс находились на расстоянии 2 – 3 км от первых траншей. Однако и здесь ввиду относительной непродолжительности (30 октября 1939 г. – 12 марта 1940 г.), пусть крайне напряженной и кровопролитной, кампании развертывание полевых учреждениях поспело лишь к февралю, т.е. времени на их полноценную работу было немного.
Относительно продолжительные сроки формирования были вызваны тем, что полевые учреждения создавались на базе стационарных структур Госбанка, а их укомплектование личным составом осуществлялось за счет призыва на военную службу из запаса сотрудников банка. С одной стороны, это обеспечивало хороший кадровый состав, полностью готовый к работе, с другой – требовало больше времени на решение организационных вопросов по вхождению в состав армейских структур.
Так, упомянутые № 132 и № 133 полевые конторы были сформированы Киевской городской и Белорусской конторами Госбанка, а № 131, действовавшая в Финляндии, Ленинградской. Некоторые кассы отмобилизовывались довольно далеко от района боевых действий, например, в Саратове. И как не торопились, в итоге прибыли к шапочному разбору. В чем реально и принесли пользу полевые учреждения, так это в обеспечении введения в оборот наличного рубля в новых регионах Украины и Белоруссии, а также сохранности трофейных ценностей, ибо эти проблемы со всей остротой встали практически мгновенно. А объемы советской валюты, как по сумме, так и по весу требовались огромные. К тому же шла инкассация злотых и обмен их на рубли (по курсу 1 рубль = 1 злотому). Были и ограничения: с банковских вкладов можно было снять не более 300 злотых. И роль военных банкиров в решении этой проблемы трудно переоценить.
По завершении боевых действий в светлых умах «бережливых» штабистов стремительно возникла идея о расформировании полевых учреждений в целях, естественно, экономии. Что и было незамедлительно сделано. Весь, пусть и минимальный опыт, приобретенный в ходе этих кампаний, был бездарно утрачен. Разве что подтвердилась настоятельная необходимость их наличия в армии и прояснилась структура. Но подробнее об этом поговорим далее.
Демобилизованные бойцы возвращались с фронтов совсем в другую атмосферу. Война, разрушения, смерть боевых товарищей – все это было где-то там, далеко. А страна жила обычной жизнью, не ощущая пока особых неудобств, даже в непосредственной близости от фронта.
«По моим воспоминаниям, – рассказывает служивший в армейской разведке Карл Юрьевич Раммус (Рамус), – до войны в 1940-м, в 1939-м году в магазинах и колбаса была, и селедка была хорошая, шотландская – я помню это прекрасно. В общем, продукты в то время в городе были. Вообще, надо сказать, такие крупные города, как Ленинград и Москва, в довоенные годы всегда обеспечивались прекрасно… Так что жил я в Ленинграде неплохо».
Возможно, это не совсем корректно повторно обращаться к фактам, которые уже публиковались тобою в другой, изданной ранее книге. Но здесь мне на глаза попалось сообщение о том, что финские власти приступили к строительству забора на границе с Россией. Не знаю, от кого они собираются таким образом защищаться, поскольку, с военной точки зрения, эти дорогостоящие инженерные сооружения, особенно с учетом особенностей местности, по которой им предстоит пройти, совершенно лишены всякого смысла.
Мне неоднократно приходилось бывать в этой стране, где я всегда встречал со стороны тех людей, с кем приходилось общаться и сотрудничать, самое доброе отношение. Хотя при контактах на бытовом уровне, бывало, по-разному. Участвуя в научной конференции, посвященной 200-летию появления Финляндии, в качестве государственного образования, не могу не отметить, что у людей, образованных и знающих собственную историю, нет ни малейшего сомнения в том, что самим своим появлением и существованием в качестве независимого государства эта страна и ее народ полностью обязаны России.
Ибо в составе шведского королевства финские провинции находились под жестким контролем Стокгольма. Никакой автономии не было. Весь чиновничий аппарат и практически все офицерство в армии были шведами. Да и сама сфера применения финского языка была жестко ограничена. Все делопроизводство и образование велось на шведском языке. На финском разрешалось издавать только книги религиозного характера и брошюры по сельскому хозяйству. Именно царь-освободитель Александр II в ходе своего исторического, не побоюсь этого слова, посещения Финляндии в 1863 г. снял все ограничения на применение национального языка во всех сферах деятельности, чем местная знать, преимущественного говорившая по-шведски, была не очень-то и довольна. Но когда я говорил своим финским собеседникам об этом факте, то они поначалу отказывались верить, потом бежали проверять, а затем в некоторой растерянности соглашались, что, да, так и было.
И здесь я не могу удержаться, чтобы не процитировать письмо Наполеона I к Александру I, писанное 21 января/8 февраля 1808 г.: «Позволите ли Ваше Величество особе, которая выказывает вам нежную и искреннюю привязанность, подать вам совет? Вашему Величеству необходимо удалить шведов от своей столицы; протяните с этой стороны свою границу насколько вам угодно будет. Я всеми силами готов помогать вам в этом»47. Безусловно, у Наполеона I был своей резон так писать, но все же.
Затем Советская Россия согласилась на независимую Финляндию. И в итоге граница стала к Ленинграду значительно ближе, чем была к Санкт-Петербургу И.В. Сталин пытался договориться с соседями о мирном обмене территориями. Насколько это была бы справедливая по качеству земель сделка – судить не берусь. Понятно, что в Хельсинки считали, конечно, что нет, хотя земельки и предлагалось им куда как больше, чем просили уступить. Не получилось. А ведь они раньше, уже после обретения Финляндией независимости, неоднократно уже пытались вернуть эти земли силой оружия. С известным результатом.
Так был ли иной выход у большевиков в 1939 г.? И.В. Сталин не мог не думать об опасности, нависавшей над вторым по величине городом СССР. Но все же пока ученые так и не могут решить: это была третья или четвертая война с Финляндией после 1918 г.? Я тоже не знаю… Но в итоге война эта финская (или, как ее теперь называют, «зимняя») началась.
И сразу же обозначилась масса проблем и просчетов в подготовке и службе наших войск. В конце 1939 – начале 1940 гг. на первом этапе боев Красная армия понесла чувствительные потери больными и обмороженными. Никто к такому развитию событий не был готов. Работа тыла провалилась. Солдаты недоедали. В добавление к этому еще и неудачное наступление, обернувшееся большой кровью для атакующих. Моральный дух личного состава упал, дисциплина зашаталась.
Хотя, естественно, были и другие примеры. На особом положении по-прежнему оставались летчики и танкисты. «Нас одели по первому разряду – у всех валенки, подшлемники, ватные брюки. Нас прекрасно снабжали, – вспоминает командир танка Иван Владимирович Маслов (на финской – с декабря 1939 г.) – Танкистам выдавали шпик, колбасу, каждый день мы получали спирт. Не было проблем с махоркой и папиросами. Одним словом, снабжали нас великолепно»48.
Рассказывают, что будущий нарком обороны С. К. Тимошенко, принявший в крайне сложной обстановке командование советскими войсками, начал не с закручивания гаек и расстрелов. Командарм 1 ранга приказал установить на всех перекрестках лесных дорог армейские палатки для обогрева и походные кухни. И кормить, кормить всех, кто проходит или проезжает, без ограничения, не спрашивая продовольственных аттестатов или иных документов. Не знаю: наливали или нет «наркомовские», но настроение в войсках мгновенно изменилось.
Любопытно, что именно чрезмерное расходование, по мнению интендантов, продовольствия вызывало нарекания в адрес С.К. Тимошенко со стороны начальника снабжения РККА корпусного комиссара А.В. Хрулева49, который, выступая в апреле 1940 г. (т.е. уже после окончания войны с Финляндией), на одном из совещаний говорил: «В результате отсутствия данных о численности [войск] было тяжело снабжать Ленинградский военный округ и северные армии. С тов. Тимошенко у нас были расхождения буквально на 200 тыс. едоков. Мы держались своей, меньшей цифры. Но у меня, товарищи, не было никакой уверенности, что прав я, не окажется ли, что он будет прав, у него на 200 тыс. больше, а потом начнут голодать… И Генеральный штаб численности действующей армии не знал в течение всей войны и не знает на сегодняшний день…»50
Хрулев списывал эти расхождения в цифрах на неразбериху в войсках. Скорее всего, он знал реальное положение дел, что продовольствие шло на неограниченное кормление бойцов, но не хотел ссориться с набравшим тогда силу будущим маршалом Тимошенко.
В Финляндии о войне с СССР хорошо помнят и сегодня. И это их право, ведь следует признать, что сражалась финская армия отчаянно, самозабвенно. Есть чем гордиться. Но вот начинать в 1941 г. совместно с гитлеровцами т.н. войну продолжение, вряд ли стоило. Чем закончилась та война и для Берлина, и для Хельсинки хорошо известно. Только вот многие уроки с годами, как-то забылись, сменились поколения, и опять взыграло уязвленное самолюбие. Но вернемся к нашей основной теме.
О проекте
О подписке