– Забудем старое. Вы теперь другой, и я нынче иных взглядов.

– Поверьте, я не думал поступать подло, – смутился я.

– Ах, оставьте, – махнул он рукой. – Всем давно известно, как Аракчеев подставил вас. Ведь вы могли тогда погибнуть. А император меня милостиво простил. Видите, я вновь на службе.

Попался мне и майор от артиллерии Яшвиль.

– Вы знаете: моя ложа в театре всегда для вас открыта.

Я поблагодарил майора.

– Такое впечатление, что вы кого-то ищите, – сказал подошедший Никита Панин. – Ах, понимаю, – хитро улыбнулся он. – У фрейлин очень насыщенный день, а вечера – так просто ужас. Но вы не переживайте. Скоро станете майором – и для вас будут открыты все высокие дома Петербурга. И фрейлину свою забудете. Шучу! Шучу! – он усмехнулся. – Не смотрите на меня таким огненным взглядом.

Вечер закончился поздно, вернее, рано утром. Когда слуга провёл меня в отведённые покои, за окном уже стояли серые сумерки, предвещая скорый рассвет. Фон Пален пожелал мне спокойного отдыха, сам же отправился на службу. На мой вопрос, как же он выдержит без сна, ответил:

– Ох, не беспокойтесь. Я привык спать по несколько часов в день. Подремлю на обеде, а потом вечером как-нибудь в кабинете прикорну – вот и весь сон.

Огромная кровать с балдахином и кучей подушек даже немного пугала. Слуга предложил помочь мне раздеться. Но я его поблагодарил и отказался. Сказал, что сам разденусь. Он оставил канделябр с тремя свечами и вышел. Я откинул край пухового одеяла. Не решался даже притронуться к простыне, до того она была белая. Вдруг заметил на небольшом столике толстый том в кожаном переплёте с золотым теснением. Пожалуй, перед сном можно почитать, решил я. Какие тут книги есть? Но кроме этого тома ничего не обнаружил. Уселся в удобное мягкое кресло и раскрыл книгу. В заглавии значилось: «Беседы о братьях – Вольных каменщиках». На титульном листе красовался символ масонов: циркуль с угольником. Неспроста здесь эта книга, – сообразил я. А если мне её специально подкинули? Нет! Ерунда какая-то. Кто мог подкинуть? Фон Пален? А вдруг! Он же состоит в ложе. Я вспомнил, что видел на его руке массивный золотой перстень со странной печатью.

Я слышал, что император велел освободить из тюрьмы одного из деятельных масонов в России – Новикова, а следом за ним и Невзорова. Снял надзор с Лопухина. Облегчил жизнь Татищеву и Трубецкому. Но, насколько я помню, император все же не разрешил возобновлять деятельность ордена Вольных каменщиков.

Раздался тихий, осторожный стук. Я даже сразу не сообразил, что стучат ко мне. Замешкался: кто бы то мог быть? Створка едва отварилась. Прошуршала парча. В комнату проскользнула женская фигура в тёмном плаще. Лицо её скрывал капюшон.

Я вскочил на ноги:

– Кто вы, и что вам надо?

– Тихо! – попросила она, прижимая палец к губам.

Ну, конечно! Софья!

Я отбросил книгу на постель, подбежал к ней. Она откинула капюшон и обняла меня за шею, прижавшись холодной щекой к моей щеке. От неё веяло свежестью апрельского утра, вперемежку с тонким запахом духов.

– Почему вас не было на вечере? – спросил я тихо.

Она отстранилась от меня, взглянула, как на ненормального.

– Я едва вырвалась. Буквально на минуточку. Пока все спят. Вы не представляете, какой ужас творится во дворце. Ни шагу без ведома охраны. Всё по расписанию: завтрак, обед, ужин, отход ко сну, подъём, молитва. Не дворец – сущая казарма. Я сама скоро превращусь в гренадёра с такими жёсткими порядками.

– Так вы удрали, только для того, чтобы повидаться со мной?

– А для чего же ещё? Почему вы такой глупый? Постоянно задаёте ненужные вопросы.

Она рассмеялась. Я подхватил её на руки и закружил по комнате, осторожно опустил на кровать.

– Ах, капитан Добров, что вы себе позволяете? – в шутку рассердилась она. Нащупала рукой книгу. – Что вы читаете.

– Эта книга не моя, – поспешил я её заверить.

– Кто же вам дал сее сочинение? – изумилась она.

– Нашёл томик на столике.

– Эта комната для гостей. Здесь никто не живёт.

– Возможно, прежний посетитель забыл.

– Как вы относитесь к тайным обществам? – вдруг спросила она серьёзно.

– Если честно – никак, – ответил я. – Далёк от всего тайного и загадочного.

– А между тем, – она постучала ногтём по обложке. – Если хотите сделать карьеру, не пренебрегайте возможностью. Вы же знаете, мой отец близок к Новикову.

– Не слышал об этом. – Мне не понравился её назидательный тон. Что-то вдруг переменилось в атмосфере. Чужеродная искра как будто пробежала между нами.

София резко поднялась.

– Мне пора. Не дай бог, нас застанут вдвоём. Простите, но репутация фрейлины должна быть безупречна. Прощайте.

Она выскользнула за дверь, оставив после себя в воздухе аромат жасмина, а у меня странное чувство недосказанности. Что за игра?

* * *

Проснулся я поздно. Никак не получалось открыть глаза. Вставать вообще сил не было. Злясь на себя за лень, я все же вылез из-под пухового одеяла. Нашёл в углу зеркало, под ним столик для умывания. На столике медный тазик, кувшин с водой и полотенце. Умылся. Для меня принесли новую одежду, башмаки со шнуровкой – новая мода, недавно пришедшая из Англии. Вспомнил, что пряжки на обуви высочайшим указом были запрещены. Розовые панталоны с толстыми чулками того же цвета. Розовый цвет я не любил. Синий суконный камзол, с бархатными вставками, расшитый серебром показался мне пёстрым. Я надел его, посмотрелся в зеркало. Не шёл он мне. Лицо обветренное, скуластое. Подбородок кирпичом. Камзол больше подходил для разнеженного модника.

Тут же в гардеробном шкафу обнаружил мой старый военный мундир, одолженный у артиллериста, и потёртые сапоги Жана. Мундир отпарен, сапоги начищены. Не колеблясь, я выбрал второй наряд, уж больно он был привычен. Опять на глаза попалась книга в кожаном переплёте. Вспомнил наше вчерашнее краткое свидание с Софьей. Стало немного грустно. Не успели толком встретиться после долгой разлуки, а уже пошло что-то не так. А может мне только показалось?

Слуга провёл меня в светлую, просторную столовую. Фон Пален отсутствовал. Мне сообщили, что генерал-губернатор находится на докладе у императора, и вряд ли приедет до ужина. Пришлось завтракать в одиночестве. Крепкий кофе со сливками, французские булки и крем, взбитый из творога, сметаны и мёда.

Через открытое окно проглядывалась Невская перспектива. Снег оставался только на тротуаре грязными бугорками. Экипажи ездили уже колёсные. Разносчики с коробами важно расхаживали по улице, расхваливая свой товар. Проехал эскадрон конной гвардии, оставляя за собой кучки навоза. Дворники тут же с руганью принялись убирать «конские яблоки». Откинув занавесь, в столовую врывался весенний холодный ветерок. Чудесно!

Из дома фон Палена я вышел в прекрасном расположении духа. Всё же мне вручили новую шляпу и толстую суконную епанчу, подбитую мехом. Долго упирался, но всё-таки взял у слуги светлые кожаные перчатки. Я направился прямо к замку Святого Михаила.

Строительство шло полным ходом. Стены были облеплены лесами. На подмостях работали мастеровые. Лежали груды строительного мусора. Величественная арка центрального входа уже была отделана серым гранитом. По бокам имитация египетских стел с декором в виде древних доспехов. В ворота въезжали подводы с досками, бочками, строительным камнем. В воздухе стоял запах гашеной извести и горячей смолы.

– Когда завершится строительство? – спросил я у одного из распорядителей работ.

Заметив на мне дорогой плащ и новую шляпу, распорядитель подумал, что я важная шишка, снял свой лисий треух, поклонился и на ломаном русском ответил:

– Доброе утро, гер полковник. Надеемся следующей весной закончить. Скоро начнутся внутренние работы. Крышу почти закончили.

– А царь здесь часто бывает?

– Каждый вечер приезжает. Император очень заботится о замке. В городе прекращены все строительные работы. Весь материал свозится сюда.

– К чему такая спешка?

– Это дело императора. Его детище. Он хочет поскорее увидеть замок во всём великолепии.

Я не спеша прогулялся по Садовой улице до Воронцовского дворца, где нынче по указу Павла была устроена мальтийская капелла. На площади перед дворцом было шумно. Множество карет и открытых колясок. У привязи не менее полусотни лошадей. Все ухоженные, под дорогими чепраками. Эскадрон конногвардейцев в малиновых мундирах выстроился в две шеренги перед дворцом.

Среди офицеров, толпившихся у входа в капеллу, я заметил знакомое лицо. Имени полковника конной гвардии я не знал, смутно помнил его фамилию. Кажись, Саблуков. Он был молод. Ему еще не исполнилось двадцати пяти, хотя уже имел звание полковника. Как все конногвардейцы высок и крепок.

Как не странно, он меня узнал.

– Моё почтение, Добров, – радостно поздоровался он. – Господа, – обратился он к офицерам. – Это капитан Добров. Он с Суворовым участвовал в швейцарском походе.

Меня тут же окружили. Жали руку, о чем-то расспрашивали. Вдруг раздалась команда «Император идёт!». Все офицеры тут же выстроились по обе стороны лестницы и вытянулись в струнку. Я пристроился на последней ступеньке. Из чрева капеллы решительным шагом вышел Павел. На нем, как всегда, безупречно чистый прусский сюртук темно-зелёного цвета с двумя рядами блестящих пуговиц, скромный, без всяких излишеств. На груди голубая лента Кавалера ордена Святого духа. На шее золотой мальтийский крест, украшенный кровавыми рубинами. Белые панталоны. Высокие сапоги с медными шпорами.

Что-то в облике его сильно изменилось. Его лицо. Оно теперь не выражало одухотворённости. Хмурое, озабоченное. Глаза больше не горели дерзостью. Раньше они сияли, как звезды, теперь напоминали две луны на закате, печальные и тусклые.

Фон Пален следовал за императором с важным видом. После вышли Великие князья: Александр и Константин. Следом генералы и высокопоставленные чиновники. Император прошествовал мимо, но вдруг остановился и медленно повернулся в мою сторону. Под его взглядом у меня возникло чувство, как будто я уменьшился и врос в землю.

– Добров? – узнал он меня.

– Так точно, ваше императорское величество! – хрипло ответил я.

Павел обратился к фон Палену:

– У кого он теперь служит?

– У меня, ваше величество, – ответил генерал-губернатор. – В должность ещё не вступил. Только вчера прибыл в Петербург.

– Хорошо, – удовлетворённо кивнул император. – В каком нынче звании?

– Капитан Семёновского полка, – ответил я.

– Мне Константин о вас рассказывал.

– Был моим товарищем в походе через Швейцарию, – подтвердил Великий князь. – Проявил себя как смелый и достойный офицер.

– Да, я читал рапорта. И от Ушакова хвалебные отзывы приходили, – едва кивнул император. – Хочу видеть вас сегодня на ужине.

И зашагал дальше. Ему подали белую лошадь. Император, в сопровождении конной гвардии поскакал по направлению к Зимнему дворцу.

Я не сразу пришёл в себя. Что? Император пригласил на ужин? Меня? Я не ослышался?

– Поздравляю вас! – искренне говорили мне офицеры. – Вам выпала большая честь, – похлопал меня по плечу Саблуков.

– Простите, господа, – растолкал офицеров фон Пален. – Я вынужден украсть у вас капитана Доброва. – Взял меня под локоть и отвёл в сторону. – Какого чёрта вы здесь появились? Я же вам сказал, что сам устрою приём к императору, – зашипел он словно чайник на огне.

– Я случайно здесь проходил, – попытался оправдаться я. – Встретил сослуживцев…

– Что вы не умеете, так это врать с искренним выражением лица, – спокойно возразил фон Пален. – Ладно, добились своего. – Он отряхнул с моего воротника воображаемую пылинку. – Только лишнего не болтайте. Какая у вас тема обращения?

– Хотел поговорить с императором о князе Суворове.

– Плохая тема, – холодно произнёс фон Пален. – Не советую её поднимать.

– Но о русских пленных, что остались у французов.

– Другое дело. Только… Эх… Знаете, что, давайте, садитесь ко мне в карету, я вас проинструктирую, как себя надо вести и что говорить.

– Зачем?

– Чтобы вы в Оренбургской губернии завтра не оказались. Садитесь! – требовательно повторил он.

Я уселся на мягкий диван синего бархата. Фон Пален опустился напротив.

– Пошёл! – крикнул он кучеру, и карета плавно закачалась на мягких рессорах.

– Понимаете, Семён, – начал фон Пален мне объяснять положение дел. – Вы вернулись совсем в другой Петербург. Я вам об этом уже говорил. За два года ваших героических скитаний многое изменилось. Заметили? Даже, казалось, такой упорный, преданный служака, как Аракчеев, попал в немилость. Все меняет очень быстро. Вчера мы воевали вместе с Англией и Австрией против Франции, а нынче английского посла выдворяют из Петербурга. Император желает наладить отношение с мятежным Парижем. Недавних заклятых врагов Павел Петрович вдруг прощает, а преданных слуг вышвыривает в ссылку. Подписано помилование к братьям Зубовым. Вскоре они смогут вернуться в столицу и занимать высокие должности. К чему я все это говорю? Да к тому, чтобы вы понимали: о чем можно разговаривать с императором, а о чем помалкивать. И вот еще что. На вашем месте, я бы попросился на службу непосредственно в канцелярию императора или в охрану. Вы человек исполнительный, с боевым прошлым, с головой – в конце концов. Знаете, что такое дворянская честь. А я бы посодействовал вашей карьере.

– Так сразу? – немного растерялся я.

– Почему бы – нет. У Аракчеева служили исправно. Нареканий не было. Правда, Александр Андреевич вас подставил не очень красиво. Ведь это вы убили полковника Генри Энглиси. Я понимаю, что вы виноваты отчасти. Но об этом неприятном эпизоде никто уже не помнит. От командующего черноморским флотом – ни одного нарекания в ваш адрес, только положительные отзывы. Великий князь Константин о вас высокого мнения. Проситесь на службу в канцелярию, – настойчиво повторил он.

Карета остановилась.

– Здесь я вас высажу. Отдохните и подготовьтесь к ужину во дворце.

– Большое спасибо! – поблагодарил я генерал-губернатора.

– И вот еще что, – сказал он тихо и грозно. Лицо его мгновенно превратилось в деревянную маску. – Я знаю, что моя дочь посещала вас ночью. Я все знаю. Учтите, Добров…

– Да как вы могли подумать обо мне…, – возмутился я.

– Мог, – прервал он меня. – Если бы я был просто, ваш знакомый, то не посмел бы ничего предполагать, но я – отец этой непредсказуемой мадмуазель. А все отцы очень мнительны. И я – мнительный.

– Уверяю вас, мы только дружески побеседовали. Я постараюсь, чтобы более таких ночных недоразумений не случалось.

– Я вам верю, – с тяжёлым вдохом согласился фон Пален и тут же напомнил: – Павла Петровича вы тоже уверяли, насчёт великой княжны Елены.

Опять эта Елена! Я готов был взорваться. Но фон Пален вдруг усмехнулся:

– Простите, тут уже я сглупил, вспомнив прошлое. Не к месту. Останемся товарищами.

Он мне крепко пожал руку. Карета помчалась к Зимнему, оставив меня на углу набережной Мойки и Невской перспективы.

* * *

Я прибыл в Зимний дворец ровно в указанное время. На мне был все тот же старый артиллерийский мундир. Меня проводили в столовую и указали место.

Ужин проходил скромно. Император и императрица сидели во главе стола. Павел ел мало. Вина пил еще меньше. Великий князь Александр с супругой. Великий князь Константин с супругой. Великие княжны. Немногочисленная свита. На месте Елены Павловны сидела фрейлина Софья фон Пален, прямо напротив меня. Так же присутствовали некоторые генералы и министры. Фон Пален бросал недобрые взгляды то на меня, то на Софью. А что касается Софьи: она держалась смело и спокойно. Отвечала отцу дерзким насмешливым взглядом и иногда пристально смотрела прямо мне в глаза, от чего по спине пробегали мурашки, и я начинал пылать, словно факел. Но её все это только забавляло.

Однако вино было великолепное, не хуже того, что я пробовал в Италии.

– Представляете, с потёмкинских плантаций из Крыма, – поведал мне сосед справа, генерал от инфантерии Михаил Илларионович Кутузов, поднимая хрустальный бокал с янтарным напитком.

Слева умело орудовал ножом и вилкой адмирал де Рибас.

– Видите, сколько апельсинов на столе, – усмехнулся испанец, указывая на фруктовые вазы. – Из Одессы нынче постоянно к столу императора подвозят, в любое время года.

После ужина ко мне подошёл граф Кутайсов и сообщил, что император ожидает капитана Доброва в своём кабинете.

– Помните, о чем я вам говорил, – сказал многозначительно фон Пален, придержав меня за локоть.

В просторном кабинете с высокими потолками царил полумрак. Свечи в канделябрах едва теплились. В камине сонно потрескивали угли. За окнами с тяжёлыми портьерами весенние сумерки: тусклое небо, серый абрис Петропавловской крепости. На огромном столе посреди кабинета возвышался макет замка Святого Михаила. У стола стоял император и внимательно разглядывал макет. Я отрапортовал о себе.

– Подойдите сюда, Добров, – не отрываясь от созерцания макета, подозвал меня Павел. – Как вы считаете, надо ли расширить ров?

– Смотря, для чего он будет нужен, – пожал я плечами.

– Для обороны, естественно. Широкий ров преодолеть труднее. Вы же участвовали в штурмах бастионов. Должны понимать.

– Но по широкому рву можно подойти на малых судах, – возразил я.

Павел оторвался от макета и с любопытством взглянул на меня.

– Верно! Да вы выросли! – довольно произнёс он. – Помню, в Гатчине мальчишкой были, хотя грамотным, но мальчишкой. Что скажите о расположении батарей? – Он показал на маленькие пушечки, расставленные вокруг замка.

– Вполне разумно. Но вот в этом месте, – я указал угол крепости, выходивший на слияние Фонтанки и Мойки, слепая зона. Ни одна батарея этот угол не простреливает.

– Хотите сказать, что именно здесь можно высадить десант?

– Или подкатить осадные орудия и произвести бомбардировку.

– Логично, – кивнул Павел. – Надо соорудить дополнительную куртину.

Он взял две маленькие пушечки и поставил в указанное место.

– Итак, – вдруг переменил тон император. Заложил руки за спину и принялся широкими шагами мерять расстояние от стола до камина и обратно. – Я вас внимательно слушаю.

– Позвольте дерзнуть, – начал я.

– Вы о Суворове?

– Так точно.

– И что вы намерены мне сообщить?

– Он спас армию и честь России.

– Я знаю, – мрачно ответил Павел. Резко остановился, открыл секретер, стоявший у окна, и достал лист бумаги. – Я вам доверяю, Добров. Помните Елену? Мой любимый ребёнок. Без неё мне порой тоскливо. Она так нежно относилась ко мне. С такой чуткой дочериной любовью… Вы были единственным, кого она действительно полюбила, как мужчину. Однако смешно вспоминать, каким вы были тогда мужчиной. Правда, и Елена была сущим ребёнком. Странно, почему я вдруг вспомнил о ней? Но, впрочем, не о Елене сейчас. Я вам доверяю, Добров, – еще раз повторил он, – как честному шляхтичу, как боевому офицеру. Вот, прочтите письмо. Оно от Суворова. Он просит по прибытию в Петербург повсеместно носить австрийский мундир командующего армией Римской империи.

Я прочитал письмо. Действительно, Суворов выражал просьбу о ношении австрийского мундира. И подпись стояла Александра Васильевича.

– Ну, что вы скажете? Австрия предала нас. Я разорвал с ней всякие отношения, а мой генералиссимус подаёт мне такую просьбу: щеголять в мундире врага России. Как я мог поступить? Конечно же, я отменил триумфальную встречу.