Поднимается солнце печальное:
От него земле холодно.
И грубеет эхо дальнее,
Спрятав тайно свое лицо.
 
 
Что-то шепчет месяц растущий,
Непонятны его слова.
Свою версию в дугу гнущий,
Ветер движется на меня.
 

* * *

 
Раздобрела женщина милая
От хорошей жизни и добра.
Только сила ее хилая,
И не держит ее земля.
 
 
А была ведь когда-то стройной.
Гибкость тела на все сто.
И походкой своей достойной
Завораживала легко.
 
 
Что случилось? Наверно, годы
Ошарашили хорошо
Или, может быть, невзгоды,
Или жизнь шла нелегко.
 
 
Я не знаю причины, истина
Неизвестна мне одному,
Не услышал, наверно, «выстрела»
И удара по лицу.
 
 
Я не знаю, когда кончаются
Бодрость духа и сила чувств,
Когда старые влюбляются
И костей раздается хруст.
 
 
Подобрела женщина серая,
Но морщины – вестники лет.
А луна такая белая,
И холодным будет ответ.
 

* * *

 
Упаду на ровном месте,
Растянусь вновь в полный рост.
Разнесутся по полю вести,
Что сломалась душевная кость.
 
 
Я не буду кричать в безумие.
Я не буду всю ночь рыдать.
Видно, кончилось везение
И не надо уже его ждать.
 
 
А из леса ночная прохлада
Надвигается на меня.
И уже никакая преграда
Не разрушит основы зла.
 
 
Соберу я последние силы.
Соберу я волю в кулак
И забуду земные обиды,
Хотя, вроде бы, не дурак.
 
 
Хотя, вроде бы, мне понятна
И осознана жизни цель.
И на солнце большие пятна,
И на море бывает мель.
 
 
Я не буду ругаться матом.
Я не буду ругать судьбу
И мечтать о встрече с братом,
Но, ни в поле, а в лесу.
 

* * *

 
Я задумался не о жизни.
Я задумался о другом.
Почему слышу женские визги,
Вижу женщин с тупым лицом?
 
 
Видно, что-то их напугало.
Видно, в детстве побоев хор.
Или судьба играла,
Показав острый «топор».
 
 
Видно, было душе томленье.
Видно, мало веселых дней.
А простое умиленье
Растрезвонил соловей.
 
 
Видно, речки им было мало.
Видно, море далеко.
Видно, горечь очень достала,
Опоганила лицо.
 
 
Я задумчиво с годами,
Даже ночью, говорю
И холодными руками
Тихо трогаю луну.
 
 
Я прошу волшебный ветер
Мне ответить на вопрос.
Почему я в этот вечер
На полдюйма не подрос?
 

* * *

 
Я хочу любить один
Женщину красивую.
Хотя полный это вздор,
Не любить любовный хор.
 
 
Увлеченно хором петь
Учат в школе рано.
И всегда надо терпеть,
Если болит рана.
 
 
Я хочу любить одну
Женщину красивую,
Раздирая тишину,
Раздевая милую.
 
 
Увлеченно хором «жрем»:
Запивая пивом,
Воблу старую сосем
С незнакомцем сивым.
 
 
Я хочу любить всегда
Женщину красивую.
Упускать ее нельзя,
Даже несчастливую.
 
 
Не люблю любовный хор
И лесную баню.
Надо мной «весит топор»,
А «разрубит» Ваню.
 

* * *

 
Согрешила, согрешил:
Мы с тобой раздеты.
Нам с тобой весь мир не мил:
Презирают дети.
 
 
Почему встречаться здесь
Суждено нам долго?
На березу мне залезть,
А тебе в берлогу.
 
 
Холод трогает тела.
Замерзают души.
Под березу ты легла.
Видно, там посуше.
 
 
Ветер бьет тебя в лицо,
А меня в затылок.
Было нам нехорошо,
Словно без посылок.
 
 
Виноваты мы вдвоем:
Тайные измены.
Скоро кровью запоем.
Скоро перемены.
 
 
Лес нахмурился, седой.
Видно, недоволен.
Окропил вновь нас водой.
Видно, снова болен.
 

* * *

 
Охватила сердце злость:
Дикая обида.
Словно в горле чья-то кость,
Но не подам вида.
 
 
Я обиду «проглочу»,
Затаю надолго,
Потом тихо отомщу,
Пока течет Волга.
 
 
Полноводная река —
Русское раздолье
Пожалей хоть раз меня:
Соберу застолье.
 
 
Буду пить один в лесу,
Буду материться,
Нарушая тишину,
И себя стыдиться.
 
 
Почему такой я злой?
Почему зверею?
Почему я с молодой,
Почему робею?
 
 
Охватила всего злость:
Нет конца, нет края.
А вдали белеет кость:
Убита молодая.
 

* * *

 
Три француза, друга закадычных
В старинном Париже.
Три голоса тихих, но зычных
Слышатся ближе и ближе.
1 друг: «Сука, стерва, проститутка.
Все в одном лице?»
2 друг: «Мне сказали: это шутка
О муже подлеце».
3 друг (муж): «Я, конечно не поверю,
Стану проверять
И за все соседу-зверю
Готов в морду дать».
Подходит сосед:
И взревел сосед упрямый:
«Я не при делах.
Может быть, когда был пьяный.
Кровь вот на руках.
Не хотел я трогать, сами
На меня бросаются,
Берут рьяно все руками,
Губами касаются.
Сонной кофе предлагаю:
В нем снотворное.
Потом нежно наклоняю,
Любовь ртом проворная.
Во рту быстро возбуждаюсь:
Радость от разврата.
И поэтому я каюсь:
За грехи расплата».
 

* * *

 
Очень греться не люблю
Я в чужой постели,
Обожаю лишь свою,
Чтобы сны взлетели.
 
 
Снится тихий городок,
Озеро большое.
И мальчишка с ноготок
Думает, что море.
 
 
Снится: в школу я пошел.
Первые тревоги.
Что-то новое нашел.
И сильнее ноги.
 
 
Снится первая любовь,
Поцелуй невинный.
И пролита чья-то кровь:
Дурман во мне винный.
 
 
Снится воинский призыв
И стальные нервы,
И ночной печали взрыв,
И убитый первый.
 
 
Снится мне, что я живой
Возвращаюсь в город.
Снится мне, что я седой,
Хотя очень молод.
 

* * *

 
Ревность в сердце родилась,
Хотя уже старый.
Душа с петель сорвалась:
Вот такой я малый.
 
 
Понимать я не хочу:
Потерял рассудок.
В бездну вечности лечу,
Как простой «ублюдок».
 
 
Ревность терпеливо ждет
Сильных потрясений
И по гордости пройдет,
Как поток весенний.
 
 
Бесполезно говорить
Слова оправданий.
Тяжело, наверно, жить
В пелене рыданий.
 
 
Ревность душу обнажить
Не всегда готова.
Только мне как дальше жить,
Выбравшись из рова.
 
 
Недоверие мое
Растоптало душу.
Мое старое лицо
С грубостью о сушу.
 

* * *

 
Вецмезони, мой друг, Вецмезони,
Одурачен словами любви.
В море чувств мы вместе не потонем,
Не хлебнем равнодушья нужды.
 
 
На развалинах дикого рая
Новый дом не построим вдвоем.
Ни желаний, ни страсти не зная,
Мы оставим все на потом.
 
 
И не будет прогулок безумных,
И не будет черных ночей.
Для хороших и очень умных
Что-то тихо споет соловей.
 
 
Вецмезони не ты, Вецмезони,
Не пространство далеких миров
Нецелованных грубо не тронем,
Не коснемся грязью их ртов.
 
 
Ошарашено слабостью время.
Это время прожить нам дано.
И разврата тяжелое бремя
На родное плечо легло.
 
 
Что ж, скрипели недаром зубами,
Рвали нежных желаний белье.
Крепко сжатыми кулаками
Сильно били прямо в лицо.
 

* * *

 
Вецмезони – последнее счастье
И рассвет голубой на заре.
Вецмезони не любит в ненастье
Обращаться с молитвой к судьбе.
 
 
Дожидаясь роскошного утра
И прилива волшебных сил,
Поступает, наверно, мудро,
Что прощенье за грех попросил.
 
 
Я не знаю другого создания
В этом мире желаний, страстей,
Чтобы так прилагало старанье
Для приема хороших гостей.
 
 
Чтобы горечь и грусть растопило,
Чтобы море волнительных чувств,
Чтобы в холоде тел пробудило
Жар любви и безумства хруст.
 
 
Вецмезони – последняя радость
И последняя дикая страсть.
А потом бесконечная слабость
И горячая трезвости власть.
 
 
И вернется в сознанье рассудок,
И глаза подобреют от роз,
И достаточно сотен минуток,
Чтобы вовсе остыть в мороз.
 

* * *

 
Огорошила ночью супруга:
Надо позу любви нам сменить.
Попа очень моя упруга:
Ее тоже надо любить.
 
 
Для меня это ново и дико:
Сорок лет было все хорошо.
Развернулась любимая лихо:
Я не вижу ее лицо.
 
 
Подчинись, если женщина просит,
Сделай так, как сказала она.
Словно в поле наложница косит,
И махает серпом рука.
 
 
Извивается тело большое.
И привычен телу полет.
Только где познала такое?
И ругается грубо рот.
 
 
Ошарашен познаньем супруги.
Сорок лет я не знал ни о чем.
Ягодицы ее упруги.
И владеет красиво ртом.
 
 
Я не знаю познанья откуда.
Кто ее и когда обучил.
Только я больше так не буду:
Не такую ее я любил.
 

* * *

 
Подозренье, опять подозренье:
На виду вновь водитель дрочил.
В голове появилось сомненье.
Почему ей извоз предложил?
 
 
Почему приняла предложение
Утром, вечером, летом, зимой.
Приказал прервать соглашение
Этой ранней бурной весной.
 
 
Зарыдала, забилась в истерике,
Умоляла извоз разрешить.
Говорила супругам в Америке
Без водителя скучно жить.
 
 
Я молчал: велико подозрение.
На колени упала она.
Видно, взрывом эмоций в волнение
Загоняет ее сатана.
 
 
Видно, тело терзает влечение.
Видно, правда, ее пожалел.
Видно, радостное мгновение
В отношениях не предел.
 
 
Видно, сам виноват, что доверился,
Что всегда и во всем доверял,
Что ударить ее не осмелился,
Неуверенно возражал.
 

* * *

 
Во всем громадном мире
Осталась я одна.
Пространство стало шире
И холодней земля.
 
 
Никто не пожалеет,
Никто не защитит.
Душа моя немеет.
А Бог в лесу молчит.
 
 
От матери и сына
Давно я отреклась.
И лишь один мужчина
Кладет на тело глаз.
 
 
Один мужчина только
Однажды пожалел.
В руках его нестойкой
Была, как он хотел.
 
 
И ласково и смело
Любовь его брала.
Его родное тело
Хотела и ждала.
 
 
Не надо мне супруга,
Не надо мне родных.
Готовлю вновь я грубо
Сражение для них.
 

* * *

 
Не стыда, не совести:
На конфликт пошла.
И в глазах нет робости.
Злоба есть одна.
 
 
Защитила пьяницу,
Гордость потеряв.
Обожая пьяницу,
Показала нрав.
 
 
Я уже шокирован,
В ступоре давно.
Шок меня не миновал
И горит лицо.
 
 
Что же мною сделано?
Сделал что не так?
Что-то тебе велено:
Разрушаешь брак.
 
 
Была жизнь чудесная,
И была любовь.
Есть стена отвесная,
И застыла кровь.
 
 
Я не помню прошлого,
В будущем тону,
Не приемлю пошлого,
Обман не люблю.
 

* * *

 
Одурела, родная, одурела:
Обнажилась у всех на виду.
А недавно, родная, ревела
И хлестала себя по лицу.
 
 
Наважденье бывает, наверно,
В этой жизни у каждого в срок.
Только надо понять его верно
И запомнить, как в детстве урок.
 
 
Что же было тогда, кроме дурости
В этой вспышке эмоций и слез?
Сколько горечи, сколько тупости,
Что по коже даже мороз.
 
 
И не надо чистых признаний:
Все признания, словно туман,
Обожающий рассвет ранний,
Исчезающий, как обман.
 
 
И не надо простых обещаний.
Их забудешь, как призрачный сон.
Твоя память – кафтан рваный,
От которого только урон.
 
 
Озверела ты, озверела:
Все инстинкты налицо.
А когда-то очень робела,
И краснело невинно лицо.
 

* * *

 
Вошла стремительно и рьяно,
Всех осмотрела за присест.
Потом чуть-чуть качнулась пьяно,
Не увидав свободных мест.
 
 
Какой-то тихий незнакомец
Ей предложил присесть в углу.
А гладко выбритый эстонец
Нарушил стоном тишину.
 
 
«Какая свежая порода!
Какая красота в лице!!
Принять не может от урода
Такой подарок по-весне».
 
 
Он уступил ей место в центре,
Чтоб видеть все ее могли
И сразу вместе, мне поверьте,
Мечтать об истинной любви.
 
 
Какая свежая вся кожа!
Какой оскал широких губ!
А рядом с ней такая рожа,
Несносен ртом и словом груб.
 
 
Чудесный вечер, много смеха
И вин широкая река.
Еще одна осталась веха
После меня, после тебя.
 

* * *

 
Ты застонала от страданий.
Ты запрокинула лицо.
Избыток чувственных желаний
Сдержать при боли нелегко.
 
 
Ты засмеялась некрасиво,
Хлебнула терпкого вина,
Рукой махнула чуть игриво,
Усталость, сбросив в конце дня.
 
 
Я прикоснуться пожелаю
И в руки взять твое лицо.
Однако, как? Совсем не знаю.
Решиться здесь мне нелегко.
 
 
Здесь был убит тобой любимый,
Здесь кровью тихо истекал,
Немного бледный, но красивый.
Он на поляне умирал.
 
 
А ты смотрела и гордилась
Бесовской смелостью своей.
Затем в меня лихо влюбилась
И бросила своих детей.
 
 
Не знаю правильных решений.
Не знаю, как мне поступить.
Не замечать всех преступлений
Или в лесу тебя убить.
 

* * *

 
Пара больных идиотов
Села напротив меня.
Много крутых поворотов.
Много в глазах их огня.
 
 
Шепчет она ему что-то.
Громко смеется подлец.
Не обсужденье кого-то:
Просто их бросил отец.
 
 
Видно, не сдюжил двойняшек.
Видно, простой негодяй.
Встретил, наверно, монашек.
Где он теперь? Догоняй.
 
 
Трудно найти его в поле.
Трудно найти и в лесу.
Даже у Черного моря
Он не «кадрит» красоту.
 
 
Он стережет тех монашек,
Рад им по-жизни служить,
Трогает пальцем букашек
И продолжает так жить.
 
 
Пара больных идиотов
Не вспоминает отца.
Много у них перелетов
И далеко до конца.
 

* * *

 
Радуйся тихо жизни,
В лес погрустить сходи.
Ты образцово по-жизни
Диких гусей полюби.
 
 
Славная тварь у природы.
Дикая вольность в глазах.
И не последние роды:
Новая жизнь на руках.
 
 
Ты отвечаешь, наверно,
Грубо на просьбу земли.
Это, возможно, и верно:
Нет к земле любви.
 
 
Ты иногда смеешься
Или смеешься всегда.
Сделать что-то возьмешься
Для доброго чудака.
 
 
Голову ветром сносит:
Ветер жесток и колюч.
Что-то взамен попросит:
Твой от квартиры ключ.
 
 
Что ему добрая слава:
Отзывы нехороши.
Злая желанна забава
И вознесенье души.
 

* * *

 
Смысла бредовой идеи
Я понимать не хочу:
Вечером женщин раздели
И застрелили в лесу.
 
 
Может быть, просто злодеи
Или безумство и страх
Коршунами налетели
И уничтожили прах.
 
 
Женщины их родили,
Вежливых сыновей,
Старательно растили
И привечали друзей.
 
 
Что же потом случилось?
В чем упущенье родных?
Доброе сердце разбилось.
Много жестоких и злых.
 
 
Ночью в прохожих бросают
Камни кровавых измен.
Жалости к ним не знают:
Жизнь, как монеты размен.
 
 
Горько рыдает береза:
Женщин жалеет она.
Новая зреет угроза,
И затаилась луна.
 

* * *

 
Сколько в России «дебиллов»?
Пьяниц в России сколько?
Сколько в России «горилл»?
Много других и не только.
 
 
Не устаю удивляться
Грубости и порокам.
Даже могу возмущаться
Всяким хамским истокам.
 
 
Корчится в страхе чиновник,
Взяточник грубый и вор.
А бесшабашный любовник
Тихо ведет разговор.
 
 
Сколько в России хороших?
Сколько в России плохих?
Луг не зеленый не скошен.
Видно, растет для других.
 
 
Видно, волнуется море.
Видно, взрывается даль.
И надвигается горе,
Вновь заменяя печаль.
 
 
Я ненавижу не небо.
Я ненавижу себя,
Требую корочку хлеба.
А в роднике вода.
 

* * *

 
Наглость в глазах большая.
Злость его через край.
А нелюбовь неземная
Лихо шагнет через май.
 
 
Вроде, когда-то в детстве
Был человек простым,
Не думал о наследстве,
Хотя был молодым.
 
 
В юности когда-то
Обожал девчат,
Будучи солдатом
Обижал ребят.
 
 
А девчата плачут:
Горечь от обид.
Старушки судачат.
Некрасив их вид.
 
 
А ребята молча
Сжимают кулаки,
Взгляд их, вроде, волчий,
Хотя не дураки.
 
 
Жизнь кромсала бедных.
А богатых нет?
Не любила бледных.
На красных запрет.
 

* * *

 
Подлая натура
По костям пройдет.
Бедная не дура,
Что-то подберет.
 
 
А хозяин тихо
Сзади подойдет
И огреет лихо,
И откроет рот.
 
 
Рот чуть-чуть поганый,
Зубы желтые.
Пиджак его драный,
Чулки модные.
 
 
Закачалось небо,
Падает вода.
Нет в кармане хлеба.
Голодать нельзя.
 
 
Огрубели руки,
Лицо в синяках,
Требуя разлуки,
Будешь в дураках.
 
 
Дальняя дорога,
Длительный разбег.
Попроси у Бога,
Чтоб простил твой грех.
 

* * *

 
Голубое небо.
Голубой простор.
Много надо хлеба:
Накормить весь хор.
 
 
Голоса глухие,
Тихие басы.
Писки неземные:
Капельки росы.
 
 
Слушаю ночами
Песни о любви.
Топаю ногами:
Брызги от воды.
 
 
Просыпаясь поздно,
Много пропущу.
Посмотрю вглубь грозно
И себя прощу.
 
 
Я любить насильно
Не заставлю лес.
Дождями обильно
Вымочен твой пес.
 
 
Я прощаю стоны
В забытье любви,
Делая поклоны
До самой земли.
 

* * *

 
Не ломайте мне руки, паскуды,
Не бросайте тело в овраг.
Не хочу поцелуя иуды.
Не хочу, чтоб жалел меня враг.
 
 
Я из пепла в жизнь не восстану,
Из могилы не поднимусь,
А в гробу лежать не устану,
Но эмоциями взорвусь.
 
 
И тогда зарыдаю громко,
И в истерике забьюсь,
Потому что рвется, где тонко.
Только этого я боюсь.
 
 
Не дробите сегодня мне скулы:
Пожалейте мое лицо.
Не хочу умереть от паскуды.
Умирать в этот день нелегко.
 
 
Я в хорошее время родился.
Я счастливое детство имел.
В восемнадцать впервые влюбился
И жениться уже хотел.
 
 
Но судьба приготовила горе:
Я заложником стал зверей.
Безобидное Черное море —
Кабала для простых людей.
 

* * *

 
Свалился влюбленный в пучину,
В пучину жестокой любви.
И грубо, как влажную глину,
Мнет тело чужой жены.
 
 
А страстные ночи проходят
В рыданьях и стонах земных.
Простые слова заводят
Рассерженных и лихих.
 
 
А муж, как всегда, в дороге,
Бредет из последних сил
И думает лишь о Боге,
О том, как жизнь прожил.
 
 
Настало смертельное время,
И смерть над плечами весит,
Раскаянья тяжкое бремя
Над миром ночным звенит.
 
 
Не вспомнил он о любимой,
О женщине дорогой.
Не вспомнил он о родимой,
Роскошной и молодой.
 
 
Всю ночь жена кричала
От страсти молодой.
И не было печали,
А был конец большой.
 

* * *

 
Не приходя в сознанье,
Любовник молодой,
Не высказав признанья,
Лежал с чужой женой.
 
 
Умрет еще нескоро,
Наступит страшный день.
Супружества опора
Мелькнет расправы тень.
 
 
И в полдень в спальню тихо
Войдет муж пожилой
И улыбнется мило
Жене немолодой.
 
 
Увидев чье-то тело,
Не бросится в кровать,
А плоть его хотела
И мять и целовать.
 
 
Улыбка исчезает
И хмурится лицо.
Никто уже не знает:
Жену убьет за что.
 
 
Лежат давно два трупа,
А спальня заперта.
На два стальных шурупа
Прикручена судьба.
 

* * *

 
Оголилось волшебное пламя.
Загорелась стальная печаль.
А красивая белая дама
Не освоила струнный рояль.
 
 
Не хотели любить, не хотели,
Не хотели они изменять,
И поэтому в грех влетели,
И немного должны пострадать.
 
 
Жизнь смеется над тихой изменой,
А судьба вновь столкнет их в постель.
Не была дама белая смелой,
Соблазнил ее черный зверь.
 
 
Застонала от черного зноя
И забилась в черных руках,
Отказалась любить его стоя,
И поэтому вся в синяках.
 
 
Одурела от страсти безумной,
Потеряла и стыд свой и честь.
Видно, черный вовсе неумный:
Дама белая любит лесть.
 
 
Оголилась ненужная правда,
И потрепано плотью белье.
И прошла утоленная жажда.
Почернело у дамы лицо.
 

* * *

 
Кровью умылся ранний рассвет
И обнажился улыбкой.
Много уже улыбается лет.
Стала улыбка гибкой.
 
 
Небо прощает ему белизну:
Кровью умытое древо.
Вновь упадет рассвет в тишину
Лихо, конечно, и смело.
 
 
Жалуйся солнцу и радость придет.
Брызги счастья стонут.
Прерванный кем-то когда-то полет:
Летчики все утонут.
 
 
Море большое, его глубина
Мысли мои чарует.
Где ширина и где же длина?
Море опять бушует.
 
 
Море соленое, воздух хорош.
Волны крикливо плачут.
Только в рассвет пробирает дрожь.
Видно, нельзя иначе.
 
 
Видно, задумано так навсегда.
Было и будет вечно.
Надо в жизни, хотя б иногда,
Себя вести беспечно.
 

* * *

 
Задумался конюх, задумался конь
О жизни своей невеселой.
Пылает безумно в костре огонь,
Сжигая соседние села.
 
 
Конюшня шикарна, широкий простор
И много душистого сена.
Но где-то немного заужен зазор:
Не выйдет густая пена.
 
 
Замучился конюх, и выдохся конь
Цепляться за жизнь лихую.
В костре же пылает безумно огонь
И греет луну молодую.
 
 
Заснет скоро конюх, а конь захрапит.
Все бдительность потеряют.
Искра небольшая в конюшню влетит.
И грусть, и печаль зарыдают.
 
 
Пылает конюшня, пылают тела.
И крики несчастных стихают.
И падают балки в пучину огня.
Родные надрывно рыдают.
 
 
Не думает конюх, не думает конь
О жизни своей невеселой.
Пылает безумно в костре огонь,
Сжигая соседние села.
 

* * *

 
Ошибаться мне нельзя.
Я уверен в этом.
И расскажут мне друзья
Все потом.
 
 
Укорочен монолог.
Слова звучные.
Обнаружится подлог:
Объяснения научные.
 
 
В диалог влюблен,
Но не хочется,
Чтобы был прощен
Без пророчества.
 
 
Много я пожил:
Все с ошибками.
С ветром не дружил.
Дружил с липками.
 
 
А под липками
Много тени есть.
Листья липкие.
Всем большая честь.
 
 
Разыграется, остановится.
Остановится и заснет.
Не раскроется, но откроется
И положит ей что-то в рот.
 

* * *

 
Уставшее, рыхлое тело.
Уставший, задумчивый взгляд.
Наверно, она захотела
Сменить свой наряд.
 
 
Весеннее платье разорвано:
Потрепано донельзя.
Но нет ничего позорного
Для нищего всегда.
 
 
Уставшие твердые руки
И сонное лицо,
Как будто после разлуки,
Налево не повело.
 
 
Я думаю и жалею,
Что вышел уже в расход.
И, видно, не посмею
Открыть ее алый рот.
 
 
Но быстро так не стареют.
Но старость налицо.
Под мышками не бреют:
С волосиками хорошо.
 
 
Я думаю, улыбаюсь
Сознательно или нет.
Я перед Богом каюсь:
Держу перед ним ответ.
 

* * *

 
В лесу я гонялся за тенью
И тихой лесной тишиной,
И слушал волшебное пенье
Не только один, а с тобой.
 
 
Любимая, кончилось лето,
И осень у наших ног.
А в прошлом остался где-то
Весеннего счастья порог.
 
 
Пройдет дождливая осень,
И снежная буря пройдет.
Мы счастья большого попросим
На вечность, а не на год.
 
 
Счастливый порог переступим,
В чудесный рай вместе шагнем
И правильно поступим,
И черной ночью, и днем.