Цитаты из книг автора «Сергей Рахманинов»

Что могло быть для меня приятнее предложения Саввы Ивановича Мамонтова? Я чувствовал, что могу дирижировать, хотя и не имел ни малейшего представления о технике дирижирования. Благодаря юношеской самонадеянности я рассматривал это обстоятельство как незначительную деталь. При мысли о том, что я могу бросить столь же ненавистные для меня, сколь и для моих учеников, уроки по фортепиано, я почувствовал, как меня переполняет восторг. На этих страницах я хотел бы выразить искреннее сочувствие моим бывшим ученикам и попросить у них прощения за свои уроки. Теперь я понимаю, как они должны были страдать

Так как я никогда не дирижировал оперой, Эспозито посоветовал мне взять партитуру, хорошо знакомую оркестру, хору и солистам. Выбрали «Жизнь за царя» Глинки. Теперь я могу сказать, что с точки зрения дирижера это одна из самых трудных опер, которые я знаю. В ней множество ловушек – таких, например, как сцена в лесу, где хор поляков ни разу не меняет ритма мазурки и поет на три, в то время как оркестром надо дирижировать на четыре. Этот кусок труден даже для опытного дирижера

Рахманинов принял предложение Мамонтова без колебаний , так как профессия дирижера казалась ему очень привлекательной. Он не подозревал о терниях, которые густой изгородью окружали дорогу дирижера со всех сторон. Помимо всего прочего работа в качестве дирижера давала ему солидную материальную основу, что имело для него немаловажное значение, поскольку несколько раньше ему пришлось взять на себя заботу о своей матери, жившей в Санкт-Петербурге

Среди первых артистов, приглашенных Мамонтовым в свой театр, помимо Рахманинова, был Федор Шаляпин, художники Коровин и Серов, а также высокоодаренные Врубель, его жена Забела-Врубель (несравненная исполнительница женских партий в сказках Римского-Корсакова) и многие другие

С.И. Мамонтов сделал своей целью открыть дорогу новым и многообещающим талантам во всех областях, будь то певцы, художники или музыканты, перед которыми двери придворных театров, с их атмосферой холодной и пуританской чопорности, были наглухо закрыты

В те дни мне на помощь пришел человек, от которого я меньше всего мог этого ожидать. Это был хорошо известный московский железнодорожный магнат и меценат в области искусства С.И. Мамонтов, который предложил мне вступить в качестве второго дирижера в его ассоциацию нового Оперного общества в театре Солодникова в Москве

Единственное занятие состояло в нескольких уроках по фортепиано, которые я вынужден был давать, чтобы как-то просуществовать. Такое прозябание, столь же утомительное для меня, как и для окружающих, длилось больше года. Я не жил – я вел растительный образ жизни, лодырничал и ни на что не надеялся. От мысли о том, что мне суждено остаться учителем по фортепиано, я покрывался холодным потом. Но что мне оставалось другого? Дважды или трижды меня приглашали играть в концертах. Я соглашался и имел некоторый успех. Но что толку? Возможность появиться на концертной эстраде предоставлялась мне настолько редко, что я не мог рассматривать это как материальную основу для жизни. Не приходилось рассчитывать и на то, что консерватория предложит мне место преподавателя фортепиано, так как неприязнь Сафонова к Зилоти распространялась теперь и на меня, да и вообще он не считал или не хотел считать меня пианистом. В равной степени он не мог пригласить меня солистом на симфонические концерты, даваемые Императорским музыкальным обществом

Хотя в музыкальных кругах Санкт-Петербурга никогда не ждали ничего хорошего от Москвы – предрассудок, весьма укрепившийся после неудачи с Симфонией Рахманинова, – молодого композитора встретили в столице весьма радушно. Возможно, он был обязан такому приему своим человеческим качествам

Судьба порой причиняет такую боль и наносит такие смертельные удары, что полностью меняет характер человека. Такую роль сыграла в моей жизни собственная Симфония. Когда закончилась неописуемая пытка ее исполнения, я был уже другим человеком

Находясь именно в таком радужном настроении, я написал свою Первую ре-минорную симфонию, и легкость, с которой я сочинял ее, еще прибавила мне гордости за себя и уверенности в своих возможностях. Я был высокого мнения об этом произведении, построенном на темах из «Обихода» – книги хоров с песнопениями из служб русской церкви – во всех восьми тональностях. Радость созидания захватила меня. Я был убежден, что в Симфонии открыл совершенно новые пути в музыке.