Это я, Мефодий!

Мефодий ел лапшу в коридоре собственной квартиры, когда в дверь кто-то постучал. Поставив миску на пол, Мефодий встал, отряхнул майку и взялся за ручку двери. Нерешительно потоптавшись, он все же открыл и увидел на пороге соседа Кудю с ложкой в руке.

Кудя был худощавым подростком из бедной семьи и жил этажом ниже. Он был смышлен и наивен одновременно. Совокупность этих двух качеств делала его обаятельным и даже приносила некоторый успех у девушек.

— Заходи! – сказал Мефодий.

– Спасибо!

– Есть хочешь?

– Нет, спасибо, – промямлил Кудя и спрятал ложку в карман.

– Ну смотри…

Мефодий взял кастрюлю с лапшой и проследовал в кухню. В кухне он подмигнул Куде и сказал:

— Важно не место, а наличие! Не пространство, а присутствие! Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Угу, – кивнул Кудя.

– Не коридор, а лапша! Не карман, а ложка! Понимаешь?

– Понимаю.

– Дух важен, понимаешь?

— Угу.

— Не тело, но дух! А точнее, дух, а потом тело… Или не так… Но как тебе сказать, чтобы ты понял?

— Не знаю…

— Дух, наличие, присутствие… Понимаешь?

— Мефодий…

— Что?

Он посмотрел на Кудю, который достал ложку из кармана и крутил ее в руках. Его лицо было бледным и решительным. Губы сжаты, а из глаз лился солнечный свет. «Кажется, понял», – подумал Мефодий.

— Дай пожрать, а…

Мефодий постоял, подумал, потом тихо произнес:

— Хм… Не место, а наличие. Действительно, смышленый малый.

Он улыбнулся и поставил перед Кудей миску с лапшой.

— Ешь, Кудя. Ешь, мой дорогой.

Зануда

В жаркий июльский день самого жаркого лета в истории нашего городка Валентин Владимирович Кросавкин познакомился с женщиной.

Она была неказистого телосложения, на среднем пальце правой руки имела татуировку в виде перстня с твердым знаком, а мизинец левой руки был вовсе без суставов и болтался, как маленький червячок.

— Я буду звать тебя Пассией! – с ходу выдал Кросавкин.

– Можно, – добродушно согласилась она.

– Ты моя Пассия!

– Угу.

– Ты муза моих бессонных ночей, моя Афродита!

– Хм…

– Ты очаровашка Сью!

– Кхе-кхе.

– Ты кудряшка Кэт!

– Да?

– Нет! Ты голубиная мечта потерявшегося гения.

– Ну!

– Да-да. Верь мне, Пассия!

Постепенно их отношения приобретали все более интимный и осмысленный характер. Валентин Владимирович тоже сделал себе татуировку на пальце и купил мобильный телефон. Днем они обменивались короткими текстовыми сообщениями.

«Пассия, привет, как дела?» – писал он.

«Хорошо», – отвечала она.

«Пассия, ты зяброкушечка».

«Ты милый».

«Пассюшенькин хвостик».

«:)»

Прошло три года и три месяца. Интимный характер отношений наскучил Валентину Владимировичу. Он устал и от осмысленности. Хотелось экстремальных душевных переживаний, и он решил не звонить и не писать Пассии. Он ждал, что она позвонит первая и возмущенно выдаст что-то вроде: «Все кончено? Почему ты не звонишь? Думаешь, я твоя игрушка? Думаешь, я подстилка?» Кросавкин представлял сотни вариантов достойного ответа на тирады оскорбленной женщины. Естественно, что после его ответа Пассия бы вернулась в его объятья смиренной и потрясенной открывшимся качеством его нового мужского Я…

Прошло три дня. Пассия не звонила, и Валентин Владимирович начал нервничать. Он брал мобильный телефон даже в туалет, чтобы не пропустить важный звонок. Через неделю Кросавкин не выдержал и набрал номер Пассии.

– Я хочу серьезно с тобой поговорить, Пассия!

– Можно.

– Ты заметила, что в наших отношениях что-то изменилось?

– Угу.

– Ты что-то хочешь мне сказать?

– Хм…

– Что ты хмыкаешь? Разве ты не видишь, что все очень серьезно?

– Да?

– Ну почему ты все время хмыкаешь? Тебе нечего сказать мне?

– Ты так ничего и не понял, Валентин, – неожиданно и очень серьезно ответила Пассия.

– Чего не понял? – удивился Кросавкин.

– Зануда ты! – снисходительно сказала Пассия и положила трубку.

Через неделю они поженились. Жили долго и счастливо. Но до конца своих дней Валентин Владимирович Кросавкин пытался разгадать, что тогда имела в виду его любимая женщина. Спросить он не решался, так и помер в неведении, но счастливый самим фактом свершившегося бытия своего.

Как гражданин Петров обрел себя

Случилось это в роковые сороковые.

Гражданин Петров тогда потерял себя, а позже и совесть. Или наоборот. Но это уже неважно.

Важно то, что был человек человеком, владел собой, совесть имел, а тут такое.

Жизнь его пронеслась яростным вихрем, сбив шапки с окружающих. Все пожали плечами и пошли дальше. Мало ли, что случается с человеком в роковые сороковые. Да еще и в високосный год.

Отряхнулось кошачье племя и давай дергать за вымя свое бытие дальше, а человек, можно сказать, исчез. Сник, растворился и изничтожился весь. Ни совести, ни себя. Только роковое время вокруг и тени. Ходят и доят вымя бытия.

И вот, когда он понял все это, когда осознал, тогда и вернулась совесть.

Пришла, запоздалая дама, озираясь и зябко ежась в тоненьком платье.

Сказала, что сам виноват, что другие ни при чем. Тепло как-то стало сразу.

Нашелся человек.

Петя и йога

Петя Пекинский любил путешествовать по коридорам районной библиотеки имени Радищева и время от времени запускать руку на полку в поисках случайного тома. Это была своеобразная игра – он ставил себе условие обязательно прочитать эту книгу.

Развлекаться таким способом он начал в 14 лет и к концу университета уже прочитал массу полезных и бесполезных книг малоизвестных авторов. Многие из них были бы рады, узнав, что их бессмертные произведения кто-то осилил от начала и до конца. Книги попадались разные, от технической литературы до женских романов.

И все Петя читал.

В какой-то момент он научился чувствовать интересные книги на ощупь. Интересная книга была обычно шершавой и хрустящей – верный признак, что книга популярная и читаемая, а значит интересная.

В 2001 году, привычно проводя рукой по книжной полке, Петя Пекинский нащупал шершавую и хрустящую книгу, от которой, ко всему прочему, на пальцах оставался легкий налет особой книжной пыли, так любимой библиотечными мышами и молью. «Эге, – подумал Петя, – мой клиент!»

Он достал книгу и прочитал имя автора: Парамаханс Йогананда. Петя почесал лоб и нахмурился. Что-то знакомое было в этом имени. Через минуту он вспомнил, что так звали его учителя физкультуры в пятом классе, который внезапно пропал во время урока во второй четверти. «Любопытно», – подумал Петя и открыл книгу. Внутри были картинки с упражнениями и сотни непонятных слов: пранаяма, мудра, бандха и т. д. Петя взял книгу.

Незаметно для себя во время чтения Петя втянулся в хитросплетения текста и конечностей. Прошло пять лет непрерывной практики, и Петя Пекинский научился доставать головой до копчика, пробуждать кундалини, управлять эфирными структурами и осознавать себя в качестве трансцендентного атмана.

И вот однажды Петя Пекинский оказался на встрече выпускников родной школы. По старой традиции все напились водки и стали танцевать. Петя как просветленный йогин не пил, а тихо сидел за сдвинутыми партами, на которых был накрыт импровизированный стол, и умиленно взирал на бывших одноклассников. К столу, покачиваясь, подошла Светка Лоткина и плюхнулась напротив. Она взяла вилку, наколола шпротину, свободной рукой налила в рюмку грамм сто портвейна. Света была из хорошей семьи и не пила водку. Все это знали еще со школы, поэтому специально для нее и Алины Жилиной купили три бутылки «Красного Южнобережного». Алина Жилина была лучшей подружкой Светы и тоже не любила водку.

– Петя, выпей со мной, – попросила Света.

– Спасибо, Свет, я не пью уже пять лет.

– Молодец, – задумчиво сказала Светка и поставила рюмку на стол.

Она откусила у шпротины хвост и грустно начала его жевать.

– Правильно, что не пьешь, Петька! Вот, Парамон пил-пил и спился.

– Кто? – удивленно спросил Петя.

– Ну, Парамон! Физрук наш… Парамаханс.

– Как спился?

– А как спиваются? Пил много и спился.

Светка положила вилку на тарелку, встала со стула, отряхнула юбку и подмигнула Пете.

– Пошли танцевать! – перекрикивая музыку, позвала она. Петя отрицательно замотал головой, и Светка растворилась в радужном свете низких частот.

Петя Пекинский посидел еще пять минут, потом налил себе целый стакан Светкиного портвейна и залпом выпил. Повторив, он почувствовал, как где-то в нижних чакрах нецензурно ругнулось кундалини. Он встал из-за стола и, натыкаясь на предметы, вышел на улицу. На крыльце школы, переминаясь с ноги на ногу от мороза, стояли и курили его одноклассники Денис Мехов и Мирослав Пайкин. Когда они ушли, он вывернулся дугой и дотронулся головой до копчика. Вернувшись в исходное положение, Петя Пекинский удовлетворенно хмыкнул и погрозил кому-то в воздухе пальцем. Потом рассмеялся и пошел домой.

Летание

Чабескин проснулся утром в дурном настроении. Возле кровати стоял тазик, а рубаха, небрежно кинутая на стул, была вся измята. Эти обстоятельства указывали на весьма недурственный загул, случившийся ночью. Голова, как и положено в таких случаях, раскалывалась, все тело ныло, а руки предательски дрожали. Вдобавок ко всему, голодная кошка неимоверно громко орала, требуя пропитания, которого она не дождалась вчерашним вечером.

Денек начинался бодро.

Чабескин вышел на балкон, потянулся и отхлебнул из банки, стоявшей на полу. Рассол медленно заполнил кипящие внутренности и, угрюмо пробурчав, осел где-то в недрах организма.

Мимо пролетела птица счастья. Чабескин вскрикнул и прыгнул за ней вслед. Как ни странно, он не упал, не разбился, а вполне уверенно полетел. Постепенно набирая скорость, Чабескин что-то кричал, махал руками, чем невероятно пугал птицу. Она то и дело оглядывалась и норовила изменить направление полета, но Чабескин был тот еще фрукт. Этот парень был что надо. Палец в рот не клади. Своего не упустит.

Эти характеристики Чабескина не оставляли птице никаких шансов, а самое страшное, что он давно уже собирался изменить жизнь к лучшему и ждал удобного случая.

И вот теперь случай летел перед ним, неуклюже взмахивая крыльями. Чабескин улыбнулся. Он вспомнил, как вчера некий человек в сером пальто, которого пришлось четыре раза угостить пивом, уверял Чабескина в том, что человек может летать.

– Смотри сюда! – говорил он. – Птицы летают?

– Летают, – соглашался Чабескин.

– Бабочки летают?

– Летают.