Там я как-то сломала ногу, лежала в больнице с другой воровкой. Ее муж ходил на грабежи и обязательно убивал. Он не мог оставить свою жертву живой, потому что считал, что этот человек на него донесет. А она шла за мужем и выкалывала жертве глаза, так как оба были уверены, что последний увиденный при жизни человек как бы фотографируется в зрачках навсегда. Но тут появилась другая девка, которая влюбилась в ее мужа и решила избавиться от нее – подлила ей в вино кислоту и тем самым сожгла весь пищевод. Наш хирург, тоже заключенный, пришивал ей этот пищевод кусочками ее же кожи, делал операцию поэтапно. А кормили ее так: в пупок втыкали воронку, куда лили жидкую пищу. Вот эта мадам тоже со мной дружила. Жуть!»

После срока Валентина Токарская так и осталась в Воркуте, Москву нельзя было даже посещать. Ни родных, ни друзей в других городах у нее не было. А в Воркуте ее все уже знали, дали большую комнату в общежитии, платили жалованье. В отпуск можно было поехать куда угодно, кроме столицы, и актриса ездила в Ессентуки, в Крым, в Прибалтику…

* * *

«Тут мне нагадали, что после всех перемен, которые произойдут со мной в недалеком будущем, меня будет ждать блондин, у которого есть ребенок. Я сказала: если седой может сойти за блондина, пусть ждет, хотя бы и с ребенком. Черт с ним!»

Так в 1948 году Валентина Токарская писала своему любимому человеку Алексею Каплеру. Актриса и драматург познакомились в Воркуте, где лауреат Сталинской премии отбывал срок за то, что крутил роман с дочерью Сталина, юной Светланой Аллилуевой. Каплер, как и Холодов, числился в «придурках» – целыми днями бегал по городу и всех подряд фотографировал. У него была мастерская, которую Валентина Георгиевна посещала тайком, зная, что может поплатиться за это пропуском. В Каплера нельзя было не влюбиться. В Токарскую – тоже. Роман вспыхнул мгновенно.

Отсидев пять лет, Алексей Каплер отправился в отпуск и нарушил предписание – заехал в Москву. Его тут же арестовали и дали еще один срок. Отправили в Инту на общие работы. Он был на грани отчаяния, писал, что готов покончить с собой. Спасли его только письма Валентины:

«Я боялась, что ты не выдержишь удара. Но судьба сжалилась надо мной, сохранила тебя для меня, и, если тебя хоть капельку греет, что ты имеешь преданного на всю жизнь человека, ты будешь держаться, и верить, и надеяться на лучшие дни. Что касается меня, то я живу только этим – увидеть тебя!..»

Алексей Яковлевич был видным, любвеобильным мужчиной, о его романах ходило множество историй. Родственники Каплера не воспринимали Токарскую всерьез, называли ее «воркутинской половинкой» и «заначкой». Лагерные друзья опасались, что слухи об их глубоких чувствах и серьезных отношениях дойдут до Москвы. И только после произошедшего с ним несчастья каждому стало ясно, что теперь Заначка окончательно вступает в свои права.

«Я ни разу, ни одной из них не сказал даже в порядке шут- ки, даже из приличия ни одного ласкового слова, а не то чтоб там “люблю”, – писал Каплер Валентине о своих увлечениях. – Потом произошла у меня в жизни самая настоящая революция – это ты. И я к тебе не только не успокаиваюсь, но с каждой минутой всё больше люблю, всё больше привязываюсь, всё больше ценю. И я даже подсознательно совершенно не представляю себе жизни без тебя…»

Вновь встретились они в 1953-м, когда умер Сталин, и сразу расписались. А в 1961 году развелись. Первые годы жили на деньги Токарской. Ее с радостью приняли на работу в Театр сатиры, что было редкостью: далеко не всех репрессированных ждали в родных коллективах. Каплеру работы не давали. Наконец заказали сценарий фильма «За витриной универмага», где главную роль он писал для жены. Но, конечно, с ее «подпорченной биографией» Токарской не позволили сыграть директора фабрики по пошиву костюмов. Да и внешне она не очень походила на советскую героиню.

Постепенно жизнь налаживалась, оба стали хорошо зарабатывать, купили дачу, машину, а потом и машину для Валентины Георгиевны. Она сдала на права и даже проехала за рулем два раза. Второй раз угодила в кювет и машину тут же продала.

Последние три года их брак существовал лишь формально. Валентина Георгиевна узнала о романе мужа с поэтессой Юлией Друниной и ушла от него. Каплер пытался сохранить дружеские отношения, писал ей отовсюду о своих творческих планах, постановках, поездках. Сначала делал вид, будто ничего не произошло, потом умолял смириться с его новой жизнью и в память о перенесенных испытаниях остаться близкими людьми. Токарская не отвечала на письма и бросала телефонную трубку.

Валентина Георгиевна всегда знала, что Каплер человек неверный. Она предполагала, что их брак может быть недолгим. Дочь Сталина Светлана пыталась вернуть «Люсю», даже приходила к Токарской в театр, когда та вернулась в Москву. По воспоминаниям Светланы Иосифовны, актриса ответила ей: «Не обольщайтесь. Он всегда был неверным человеком, это такая натура…» Разрыв Валентина Георгиевна переживала очень тяжело. Ее коллега по театру Нина Архипова утверждала, что она была близка к самоубийству.

После развода Алексей Яковлевич предложил жене поделить квартиру и дачу, но Валентина Георгиевна оставила ему всё и вновь оказалась одна. Теперь уже навсегда.

Своя квартира у Валентины Токарской появилась только под старость. До войны (да и после) почти все артисты, даже самые знаменитые, жили в коммуналках. Будучи звездой Мюзик-холла, Токарская поселилась у костюмерши Раисы Белозеровой, затем получила комнату на Тверском бульваре, потом переехала в Оружейный переулок, а после возвращения из ссылки вновь оказалась на улице.

Раиса, или, как называли ее все в окружении Валентины Георгиевны, Райка, оказалась в жизни актрисы единственным близким человеком. Она была самым преданным другом. Когда Токарскую сослали в Сибирь, Раиса устроилась проводницей и возила ей продукты, одежду, книги. Потом стала курьером между Валентиной и сосланным в Инту Каплером. Раиса вывезла в Москву весь его архив, а ему возила передачи и спасительные письма от Валентины. А после их разрыва актриса вновь пришла жить к подруге.

Когда Валентина Георгиевна наконец получила отдельную квартиру, Райка готовила еду, убиралась, помогала по хозяйству. Актриса составила на нее завещание, но Раиса Белозерова скончалась раньше.

Они и после смерти вместе. Их прах помещен в одну нишу в Донском колумбарии…

* * *

В 1956 году Валентина Токарская снялась в кино – сыграла шпионку Карасеву в первом советском детективе «Дело № 306». Фильм, говоря современным языком, стал блокбастером. Детектив, а тем более экранный, в СССР был большой редкостью. В «Деле» присутствовали все необходимые для этого жанра атрибуты: стрельба, погони, шпионские пароли, разоблачения. Был обаятельный, симпатичный следователь – Борис Битюков, мудрый милицейский начальник – Марк Бернес, очаровательная, взбалмошная блондинка – Людмила Шагалова и опасная шпионка, работавшая в аптеке под именем Карасевой Марии Николаевны. На самом же деле звали ее Магда Тотгаст. Она же Фишман, Ованесова, Рубанюк, Иваниха. Впервые с советского киноэкрана прозвучали слова: «На пушку берешь, начальничек? Не выйдет!» И произнесла их именно Валентина Токарская, игриво закрутив на лбу локон и выпустив в Бернеса струйку папиросного дыма.

Фильм посмотрели десятки миллионов человек, причем неоднократно. «Пирамидон в порошках есть? Тогда дайте в таблетках. Две пачки. И одеколон “Лесная вода”», – цитировалось повсюду к месту и не к месту.

Токарскую вспомнили не все, ведь после «Марионеток» прошло двадцать лет, и бывшая звезда, конечно же, изменилась. Зато теперь ее узнавали повсеместно. Особенно – на фоне слухов и сплетен о недавней отсидке. Любопытно, что критики картину разгромили, досталось и исполнителям главных ролей. Похвалили только Токарскую.

«Почему режиссер Рыбаков пригласил вас на эту роль?» – спросил я ее однажды. Валентина Георгиевна задумалась, а потом ответила: «Я только вернулась из заключения, и режиссер, видимо, решил, что я буду правдива в этой роли. Да и самой мне было очень интересно сыграть такую героиню, ведь я очень люблю детективы».

Никто не знает, что Токарская даже занималась самиздатом детективов, которые в СССР почти не печатали. Студенты переводили на русский Чейза, Агату Кристи, многих других мастеров этого жанра, а Валентина Георгиевна сама печатала на машинке тексты на папиросной бумаге с тремя-четырьмя копирками, относила их в типографию, где листы сшивали и помещали в обложку. От всего процесса актриса получала ни с чем не сравнимое удовольствие.

Кинематограф больше не баловал Токарскую хорошими ролями. Было лишь несколько эпизодов, самый яркий из которых – в картине «Испытательный срок». Токарская в образе эффектной и томной крупье ходила между игорных столов и величественно-монотонно возвещала: «Делайте ставки, господа!» И вновь зрители ее заметили, и вновь ей стремились подражать, потому что к этой актрисе, как ни к какой другой, подходит словосочетание «яркая индивидуальность». А еще критики применяли к ней такой термин, как «изысканная утонченность». Валентина Георгиевна и на сцене, и на экране играла преимущественно иностранок и женщин-вамп с утонченными манерами и неповторимым шармом.

«Положение человека, бывшего в годы войны на территории Германии, а потом угодившего в сталинскую ссылку, не позволяло Токарской выдвинуться на первый план, – писала в книге “Валентин Плучек. В поисках утраченного оптимизма” многолетняя помощница худрука Театра сатиры Галина Полтавская. – К ней нельзя было привлекать особое внимание, ее долго замалчивали, о ней не писали, про нее не рекомендовали говорить…» Может быть, поэтому и не снимали в кино. Но в театре всё равно не забывали, любили, давали небольшие роли, которые Валентина Георгиевна играла всегда блистательно, с выдумкой.

Говорят, что Токарская была лучшей Марселиной в советско-российской истории спектакля «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Безусловно, Татьяна Пельтцер тоже была хороша, но она трактовала этот образ со своей излюбленной бытовой характерностью, Токарская же наделила героиню присущими ей манерами гранд-дамы, с которыми севильская ключница смотрелась особенно иронично. Однако исполнитель роли Фигаро Андрей Миронов по настоянию мамы добился того, чтобы в первом составе и на всех ответственных спектаклях Марселину играла именно Пельтцер.

В труппе звездного Театра сатиры Валентина Токарская занимала особое место. Не имея почетного звания, она тем не менее никогда не перечислялась наравне с другими «незаслуженными», что называется, через запятую. Все знали, что это легенда, достояние, великий талант. За глаза ее звали графиней. Из любого пустячка Токарская делала шедевр. Ее Лунатичке в феерическом «Клопе» посвящали отдельные статьи и стихотворные оды, она была очень смешной Фимой Собак и Еленой Станиславовной в «Двенадцати стульях», эксцентричной Сурмиловой в «Гурии Львовиче Синичкине», а сексапильная княжна Павликова из «Обнаженной со скрипкой» сводила с ума зрителей-мужчин.

Если актриса долго не получала новых ролей, она подходила к Валентину Николаевичу Плучеку и требовала ввода в массовку: «Вы только позвольте мне выйти на сцену, а дальше я сделаю всё сама». Плучек восхищался Токарской, но выпустить ее в массовке боялся: понимал, что Валентина Георгиевна невольно сосредоточит всё внимание зрителей на себе. Токарская поистине была человеком-театром.

Как уже говорилось, в героинях Валентины Георгиевны не было никакого быта, а была несколько изломанная манера, которая завораживала, несмотря на возраст. Поэтому неожиданной и для зрителей, и для самой актрисы стала роль деревенской бабки Секлетиньи в спектакле «По 206-й…» Василия Белова. Ее старушка оказалась простой и хитроватой одновременно. Секлетинья искренне любила своих односельчан, безропотно подставляла голову под ножницы мальчишек и так же безропотно ехала в райцентр на заседание суда, где путалась в показаниях, защищая непутевых мужичков. «Сколько в ней тепла и юмора! – писал знаменитый критик Юрий Дмитриев. – И никак нельзя понять, действительно ли она так уж глуха или притворяется тугоухой, когда это ей выгодно. Без преувеличения поставим эту старуху – по бытовой правде, душевности, глубине, человеческой характерности – в один ряд со знаменитыми старухами Малого театра В. Н. Рыжовой и М. М. Блюменталь-Тамариной. Похвала очень высокая, но заслуженная. Секлетинья – Токарская в большой степени помогает созданию в спектакле атмосферы деревенской жизни».

Эту роль Валентина Георгиевна очень любила. Телевидение, увы, обошло вниманием этот спектакль, как и многие другие, где играла Токарская. К счастью, сохранились несколько постановок, которые сегодня можно увидеть в интернете: «Обнаженная со скрипкой», «Интервью у весны», «Наследники Рабурдэна» и «Эцитоны Бурчелли», а также одна из самых известных постановок театра «Маленькие комедии большого дома», в которой была занята чуть ли не вся труппа. Там актриса играла роль Киры Платоновны – старой пианистки из ЖЭКа, преданной домоуправу Шубину, которого с блеском играл Анатолий Папанов. Когда все жильцы разбежались по своим делам и мечта Шубина организовать хор рухнула, Кира Платоновна осталась рядом и предложила расстроенному мечтателю спеть дуэтом его любимую песню «Пой, ласточка, пой». После премьеры на программке постановщики спектакля Ширвиндт и Миронов написали: «Дорогая Валентина Георгиевна! Спасибо за тонкую, мягкую и очень трогательную игру как на пианино, так и в сцене. Спасибо за всё!»

* * *

Киношники вспомнили о Валентине Токарской после рождественской телепередачи Эльдара Рязанова из Дома ветеранов кино, в 1991 году. На встречу со старейшинами пришли самые известные и популярные артисты театра и эстрады. Среди приглашенных был и Александр Ширвиндт. Его напарник – Михаил Державин – не смог приехать, и Ширвиндт взял на съемку Токарскую. Валентина Георгиевна с присущим ей юмором вкратце рассказала свою биографию, а затем спела старинную кабацкую песню «Мой милый Джон». Успех был фантастическим. Актрисе шел восемьдесят шестой год.

«После этого меня пригласили сразу три молодых кинорежиссера, – рассказывала Валентина Георгиевна. – В одном фильме я должна была сыграть старуху-убийцу из семнадцатого века. Действие происходило в старом замке, моя героиня принимала постояльцев, убивала их и делала чучела. На съемки другого фильма надо было ехать в Одессу, и я отказалась из-за дороги. Третий фильм – “Вино из одуванчиков” по Брэдбери. Везде – главные роли. Но вышло так, что на первой же съемке после восьми часов непрерывной работы у меня от перенапряжения лопнули глазные сосуды, и я чуть не умерла. Так что все режиссеры перепугались: “Помрет старуха на площадке, потом за нее отвечай…” А на съемках “Вина из одуванчиков” я попросила разрешения надеть очки – у меня опять было плохо с глазами. Мне не разрешили, пришлось отказаться. Так что, если эпизод какой сыграть – пожалуйста, а главную роль я уже не потяну».

В жизни актрисы появилась энергичная однофамилица, режиссер Вероника Токарская. Плодом их совместных усилий стал документальный фильм «Валентина Георгиевна, ваш выход!» Вероника сумела отыскать в архивах уникальные кинокадры из спектаклей не только Театра сатиры, но и Мюзик-холла. Только с самой героиней ей пришлось нелегко. Валентина Георгиевна, как личность неординарная и всесторонне одаренная, активно вмешивалась в творческий процесс, порой капризничала, хотя в итоге выполнила всё точно, как требовал режиссер. Фильм получился пронзительным, трогательным и содержательным.

После успешной премьеры женщины задумались о постановке спектакля по рассказам Агаты Кристи – Валентина Георгиевна лелеяла мечту сыграть мисс Марпл. Но этот проект, к сожалению, не реализовался.

Переломным для Валентины Георгиевны стал 1993 год. Первого июня указом президента Токарской было присвоено звание народной артистки России. Сразу, без заслуженной! Вскоре ей была назначена знаменитая президентская пенсия, ее стали буквально разрывать на части журналисты и администраторы телепередач, готовилась к печати книга «Театр ГУЛАГа», включающая воспоминания актрисы о жизни в плену и лагере. У нее проснулся интерес к жизни – ей вновь захотелось жить красиво, талантливо. Она подолгу задерживалась у витрин роскошных универмагов на Тверской, вызывая недоуменные взгляды избалованных продавщиц. Она могла позвонить своей подруге Ирине Михайловне и предложить поехать на новую ярмарку в Коньково, «которую стали часто рекламировать по телевизору», – и они ехали. Валентина Георгиевна неутомимо шествовала по бесконечному ангару, примеряя каждую приглянувшуюся «шмотку» от соломенной шляпки до брюк.

К юбилею Театра сатиры Токарская подготовила музыкальный номер. Десять лет она не играла премьер и теперь расцвела, распрямилась, помолодела, повеселела. Ее номер искрился юмором. Она – Нинон, знаменитость Парижа. Он – Джон, танцовщик кабаре, мулат в красном фраке. У них быстротечная, бешеная и обреченная на трагический финал страсть, которую виртуозно разыгрывали восьмидесятивосьмилетняя Валентина Токарская и двадцатипятилетний Михаил Дорожкин.

Наконец, Токарской дали роль. Как она волновалась! Сначала, по просьбе Плучека, молодой режиссер Михаил Зонненштраль начал репетировать с ней «Гарольд и Мод», но работа не шла, Михаилу не нравилась пьеса. Немного погодя к юбилею Ольги Аросевой было решено поставить спектакль «Как пришить старушку» по пьесе Джона Патрика «Дорогая Памела». И тут Зонненштраль предложил Валентине Георгиевне роль врача страховой компании, переделанную с мужской на женскую. Токарская моментально загорелась. Это же эксцентрика! Гротеск! Лицедейство! Начала что-то придумывать. Ее старуха стала глуховатой, кривоногой, медлительной, но в то же время кокетливой и плутоватой. Она была не прочь пофлиртовать с мужчиной и подчеркнуть старость другой женщины. Актриса появлялась на сцене настоящим пугалом, вызывая восторженные аплодисменты зрителей и лишний раз доказывая, что не боится выглядеть смешной и нелепой. А диалог с Евгением Графкиным – обаятельным жуликом Солом Бозо – мог бы стать законченным эстрадным номером. В ходе медосмотра старуха неожиданно обращала внимание на импозантного мужчину в халате и начинала заигрывать с ним, а тот моментально включался в игру, и этот фарсовый флирт доводил зрителей до безудержного хохота.

Валентина Георгиевна волновалась, как девочка, и была счастлива, получив похвалу из уст главного режиссера театра Валентина Плучека.