Цитаты из книги «Ремесло»

Я работал в «Костре». То есть из жертвы литературного режима превратился в функционера этого режима. Функционер – очень емкое слово. Занимая официальную должность, ты становишься человеком функции. Вырваться за диктуемые ею пределы невозможно без губительного скандала. Функция подавляет тебя. В угоду функции твои представления незаметно искажаются. И ты уже не принадлежишь себе. Раньше я, будучи гонимым автором, имел все основания ненавидеть литературных чиновников. Теперь меня самого ненавидели. Я вел двойную жизнь. В «Костре» исправно душил живое слово. Затем надевал кепку и шел в Детгиз, «Аврору», «Советский писатель». Там исправно душили меня. Я был одновременно хищником и жертвой.

Любая житейская мелочь побуждала Верховского к тяжким безрезультатным раздумьям. Однажды я мимоходом спросил его: – Штопор есть? Верховский задумался. Несколько раз пересек мой кабинет. Потом сказал: – Сейчас я иду обедать. Буду после трех. И мы вернемся к этому разговору. Тема интересная… Прошел час. Мукузани было выпито. Художник Зуев без усилий выдавил пробку корявым мизинцем. Наконец появился Верховский. Уныло взглянул на меня и сказал: – Штопора у меня, к сожалению, нет. Есть пилочка для ногтей…

Редактировал «Костер» детский писатель Сахарнов. Я прочитал его книги. Они мне понравились. Непритязательные морские истории. Он выпускал шесть-семь книжек за год. Недаром считают, что ресурсы океана безграничны. Дельфины нравились Сахарнову больше, чем люди. Он этого даже не скрывал. И я его понимаю. Трудолюбивый и дисциплинированный, он занимался собственной литературой. Журнал был для него символом, пакетом акций, золотым обеспечением. При этом Сахарнов умел быть обаятельным. Обаяние же, как известно, уравновешивает любые пороки. Короче, он мне нравился. Тем более что критерии у меня пониженные…

Лениздат выпустил книжку. Под фотоиллюстрацией значилось: «Личные вещи партизана Боснюка. Пуля из его черепа и гвоздь, которым Боснюк ранил немецкого офицера…» Широко жил товарищ Боснюк…

Один мой приятель сказал: – Чем ты недоволен, если разобраться? Тебя не печатают? А Христа печатали?!. Не печатают, зато ты жив… Они тебя не печатают! Подумаешь!.. Да ты бы их в автобус не пустил! А тебя всего лишь не печатают…

Впрочем, отложенное удовольствие – не потерянное удовольствие. Верю, что рано или поздно твоя встреча с читателями «Звезды» состоится. Жму руку.

Рукописи были отклонены. И все-таки это письмо меня обнадежило. Ведь главное для меня – написать что-то стоящее. А здесь: «…беспощадный дар наблюдательности…», «…уникальный жизненный материал…». Через несколько лет меня перестанут интересовать соображения рецензентов

ду совестью и подлостью. В эту щель необходимо проникнуть. Я набрался храбрости и сказал: – Мне кажется, рядом с этой щелью волчий капкан установлен. Наступила тягостная пауза. Я попрощался и вышел.

должен публиковаться. Разумеется, не в ущерб своему таланту. Есть такая щель между совестью и подлостью. В эту щель необходимо проникнуть.

Бродского волновали глубокие истины. Понятие души в его литературном и жизненном обиходе было решающим, центральным