Цитаты из книг автора «Сергей Довлатов»

Знаете, – говорю, – уж лучше отсебятина, чем отъ

Пахнущие молоком и навозом ораторы сменяют друг друга…

Ты единственный аморальный человек среди моих знакомых. Вот я и хочу проконсультироваться.

– Так раньше называли гомосексуалистов. Он к вам не приставал? Приставал, думаю. Еще как приставал. Руку мне, журналисту, подал. То-то я удивился…

– Значит, вы одобряете культ личности? – тихо спросила Агапова. – Культ, культ… Культ есть и будет… Личность нужна, понимаете, личность!

Ну, познакомился с бабой, тоже одинокая. Чтобы уродливая, не скажу – задумчивая.

– Я не говорю вам – что писать. Я только скажу вам – чего мы писать категорически не должны. Мы не должны писать, что религиозное возрождение с каждым годом ширится. Что социалистическая экономика переживает острый кризис. И так далее. Все это мы писали сорок лет. За это время у нас сменилось четырнадцать главных редакторов. А социалистическая экономика все еще жива. – Но она действительно переживает кризис. – Значит, кризис – явление стабильное. Упадок вообще стабильнее прогресса. – Учту. Барри Тарасевич продолжал:

– Только после вас, доктор, – вспомнила Лида какую-то старую шутку.

– Но ведь сейчас отпускают. – И я хочу этим воспользоваться. Мне надоело. Надоело стоять в очередях за всякой дрянью. Надоело ходить в рваных чулках. Надоело радоваться говяжьим сарделькам… Что тебя удерживает? Эрмитаж, Нева, березы? – Березы меня совершенно не волнуют. – Так что же? – Язык. На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас приводит.

Братец выглядел сильно. Над утесами плеч возвышалось бурое кирпичное лицо. Купол его был увенчан жесткой и запыленной грядкой прошлогодней травы. Лепные своды ушей терялись в полумраке. Форпосту широкого прочного лба не хватало бойниц. Оврагом темнели разомкнутые губы. Мерцающие болотца глаз, подернутые ледяною кромкой, – вопрошали. Бездонный рот, как щель в скале, таил угрозу. Братец поднялся и крейсером выдвинул левую руку. Я чуть не застонал, когда железные тиски сжали мою ладонь. Затем братец рухнул на скрипнувший стул. Шевельнулись гранитные жернова. Короткое сокрушительное землетрясение на миг превратило лицо человека в руины. Среди которых расцвел, чтобы тотчас завянуть, – бледно-алый цветок его улыбки.