Цитаты из книги «Блеск и нищета русской литературы (сборник)»

В подобной обстановке трудно быть лентяем, но мне это удавалось.

«Корпуса университета находились в старинной части города. Сочетание воды и камня порождает здесь особую, величественную атмосферу. В подобной обстановке трудно быть лентяем, но мне это удавалось.

В Борисе Шрагине мне нравилось многое, начиная с его фамилии: Шрагин. В ней звучали и «брага», и «шпага», и «шарага», и какие-то решительные шаги

Однажды я спросил Воннегута, который живет между Лексингтон и Третьей: – Вас, наверное, тут каждый знает? Воннегут ответил: – Десять лет я гуляю здесь с моим терьером. И хоть бы один человек закричал мне: «Ты Воннегут?!»

Что ты делаешь, ненормальный? Ведь это же как минимум шесть рублей. Кило говядины на рынке…»

Это только в СССР, насколько я знаю, платят за объем написанного. Кстати, не в этом ли причина традиционного российского многословия? Какой-нибудь московский автор, допустим, пишет: «Евгений Федорович Терентьев, дородный мужчина лет шестидесяти четырех, проснулся среди ночи от грохота землечерпалки. Евгений Федорович раскрыл глаза, закашлялся, тронул небритую щеку и опять погрузился в сон». Автор справедливо думает: «Вычеркну-ка я этот дурацкий абзац. Зачем он нужен?!» Но внутренний голос ему отвечает:

шим. Мои друзья, прекрасно знающие английский, говорили: – Читая ее переводы, мы слышим твой голос. Я у Бродского спросил по телефону: – Вы мой рассказ читали? – Читал. – А перевод читали? – Читал. – Ну и как? – Перевод замечательный. Затем он то ли уточнил, то ли исправился: – Адекватный. Позже я буду дружить с очаровательной неглупой Лайзой Такер. Которая также изъявит желание заняться моими рассказами. И я спрошу ее: – Вы что-то уже переводили с русского? – Да, – ответит Лайза, – я перевела стихи Цветаевой. И добавит: – В моих переводах они звучат лучше, чем в оригинале. Вот этого я уже перенести не смогу. И дружба наша, к сожалению, прервется.

а меняемся только мы сами, и не очень-то благородно, я думаю, возлагать на покойного писателя ответственность за собственные перемены.

Хемингуэй застрелился около тридцати лет назад и с тех пор остается неизменным,

За шесть лет в Америке мне довелось работать с несколькими переводчиками, причем весьма квалифицированными, совместно мы разрешили множество лингвистических проблем, вышли из множества словесных тупиков, но слово «халтура» по-прежнему вырастает каждый раз перед нами как непреодолимое препятствие.