В забегаловке на трамвайной остановке приобрели подозрительно дешевый пакет вина, чего закусить, и отправились к Феликсу, жившему в панельном девятиэтажном доме, на шестом этаже, за сварными ржавыми решетками, в двухкомнатной квартире.

Одна комната, женская по содержанию, была отдана под пианино и большую кровать, в другой, названной кабинетом, все стены заставлены книжными шкафами, имеется стол со стульями, мягкое кресло и худенький полуголый мальчик лет одиннадцати играющий на компьютере в игрушки.

– Гриша, – воскликнул Дроздецкий страшным голосом, – с какой стати опять комп включил? Кто тебе разрешил? Давно ли все мои тексты стер под чистую? Почему не в школе?

– Заболел я! Температура тридцать семь и две. Мама сказала лежать.

– Иди в мамину комнату и лежи там, мы здесь с дядей Глебом разговаривать будем.

– Шоколадку хочешь? – предложил для знакомства Глеб, жертвуя часть закуски мальчику, так бесцеремонно высылаемому из кабинета.

– Не буду я вашей шоколадки!

Обиженный мальчик вышел, хлопнув дверью.

– Ну и отлично, – Дроздецкий притворил за сыном поплотнее дверь, достал из застекленных книжных шкафов пару красивых бокалов и наполнил их доверху полусладкой «Изабеллой», нарезал на расписной досточке сыр, разложил на тарелке полукругом, дольки яблока с другой стороны, осмотрел все, наклоняя голову так-сяк и остался очень доволен. – Вот таким живописным образом и отметимся.

На стеллажах Заваркин заметил фотографию мужчины в пальто, клетчатом шарфе и фасонистом кепи, денди по моде пятидесятых годов. «Вероятно какой-то писатель советского периода или поэт». Лицом неизвестный более всего походил на Платонова.

– Узнаешь?

– Платонов?

Феликс Михайлович счастливо рассмеялся:

– Выше бери… мой отец, завкафедрой истории КПСС одного заштатного вуза. Но многие его действительно здесь с Платоновым путают, хотя сходства в реальности, вне этой фотографии, не было никакого. А жизненные пути, тем не менее, пересекались, папаша рассказывал, как будучи в Москве, однажды в трамвае наступил писателю Платонову на ногу!

Дверь распахнулась, в комнату вбежал Гриша в прежних черных трико, схватил со стола шоколадку и убежал.

– Ну, так бы сразу, а то не хочу, не буду. Присаживайся Глебушка на стульчик, извини, я к своему креслу задом очень привык. Но сначала закрой за шалуном дверь. Пришла пора выпить и поговорить, здесь нам никто более не помешает. Жена Иришка до позднего вечера на репетиции. Ах, как хорошо! Люблю я грешным делом сии минуты, сегодня с самого утра предвкушал, когда сидел без толку на Герцена. Сейчас выпью и прольется вдохновение, коему не суждено быть оформленным в текст… Нет, почему так, кто знает? На сухую просидишь драгоценного утра три часа, и ни слова, представь, ни слова из себя излить на бумагу не в состоянии. Отчего так? Риторический вопрос. Давай выпьем за нашу сегодняшнюю встречу, за обновленное знакомство, за священное литературное братство, а главное, за великую нашу русскую литературу, скромным слугою которой себя считаю с младых ногтей по сию пору, и останусь ей служить навсегда… Да-с… Хорошо! Теперь надо бы закурить! Не куришь? И молодец…

Феликс растворил окно, выпустил дым в светлое небо.

– Нравится тебе у меня? То-то и оно, Глебушка, упорство и труд всё перетрут. Вот этими самыми руками ремонт делал, обои поклеил… Отличные обои? Старался. Времени у безработного предостаточно и, чтобы как-то отчитаться перед семьей, что не пишу роман, произвел ремонт, тошно, конечно, тошно, когда не пишется… На даче у тещи помогаю по выходным… У тестя на заводе числюсь кем-то, там моя трудовая книжка лежит, хорошие люди, снабжают нас целиком и полностью всем необходимым, тесть – директор асфальто-бетонного завода…

– С таким тылом грех не писать… только это… могут при случае в асфальт легко закатать…

– Могут! Запросто могут! Грех не писать, не писать – грех, и как назло не пишется который месяц, не могу себя заставить ручку в руку взять, а если халтура какая журналистская подвернется – запросто, это из меня льется… как из дырявого помойного ведра… знаешь что? Давай выпьем за божественную суть художественность литературы, остальное – травести и вздор… Ах, хорошо… Есть и в краснодарском вине художественный вкус… Тут еще с этим Новым союзом, организация, то-сё – а время отбирает, поиск денег на альманах… книжку для мэра написал… Ты знаешь, что мы для мэра нашего Арнольда Степановича состряпали… для него, а кто еще в городе хорошо заплатит? По расценкам для высшего чиновничества сотворили продукт. Собственно говоря, тоже была обычная журналистская работа… после которой, веришь… рука не поднимается на высокую прозу…

– Он что, сам лично тебе рассказывал про свою жизнь?

– Нет, брат, все проще бывает в подобных случаях: передали через секретаря пачку газетных вырезок, разложил их на столе в нужном порядке и перекроил в мемуары… Злая вещь получилась, кстати, от себя бы лично я подобное писать не решился… как он там в статьях своих недругов крыл. А мне что, закрепил материал в виде книги: взгляд мэра Мурзаева на исторический процесс и местный человеческий недоброкачественный фактор: папилломы ему везде мерещатся. Между прочим книгу нашу в неделю с прилавков смели, Алебардов умудрился на ней еще и заработать, многих мы там очень узнаваемо причесали. Иногда аж страшно делается, как встретишь лицо известное в узком коридоре власти, про которое так нелицеприятно выражался под фамилией мэра, подумаешь, эх, знал бы ты сволочь… с кем только что расшаркался, не лыбился столь дружелюбно…

Дроздецкий махнул друг за другом два полных бокальчика, глаза его сузились:

– Ты что молчишь? Знаешь, небось, Мурзаева? Встречался с ним приватно?

– Лично не знаком, однако тётка моя рассказывала, как Арнольд Степанович перед ней на коленях однажды ползал, в ее квартире коммунальной, а если точнее сказать, в ванной комнате…

– Да ты что? Правда? – обрадовался Феликс Михайлович настолько, что от избытка чувств принялся тормошить Заваркина за плечо. – Ну-ну, поведай, я это люблю под настроение. – Схватился за пакет, тот оказался пуст, – вот черт! – вытащил из кармана телефон. – Олег, ты где? Близко? Хорошо. Несешь? Молодец, Олежка!

Идет наш доктор технических наук, спешит на выручку передовым частям! Замечательный парень, не зря член нашего боевого Нового союза… Ты тоже Глебка наш человек, ну, давай, валяй про любовь Степаныча к твоей тетке, хотя, знаю я, у него любовницы обычно помоложе, врет, врет родственница, как сивая кобыла…

– Это в те еще времена случилось, когда Мурзаев район города возглавлял, моей тетке тогда всего-то лет шестьдесят было…

– Всего-навсего? Ха-ха-ха, вот некрофил какой мэр-то наш оказался… а я думаю, чего он единолично на иконостас для Преображенского монастыря расщедрился, грехи замаливает, не иначе, продолжай, любопытно до чрезвычайки, так сказать, в ванной, значит, на колени встал? И что? Неужели фигура сзади столь идеальной оказалась у родственницы? Ну-ну… занятно…

– Да, в ванной ползал, которая одновременно кухней являлась в их квартире коммунальной. То есть, прежде в том коридоре две семьи обитало. Комнаты у них были раздельные, а кухня общая, затем другая семья получила комнату, как бы из другого коридора, и местную дверь заколотила. В результате чего тетушка осталась в своем коридоре одна, при отдельной квартире с просторным коридором, комнатой и кухней большой, тогда ей в голову стукнула феноменальная идея соорудить на кухне еще и ванную, за полиэтиленовой шторкой. Чтобы в баню за десять кварталов по субботам с веником не шляться, не морозиться…

– Погоди, а то забуду! Знаешь почему разумные тунгусы не моются в своем Заполярье? Чтобы не простудиться и не вымереть! А наше здравоохранение им бань настроили на вечной мерзлоте с парилками, как результат – смертность возросла, средняя продолжительность жизни упала! Ну, не идиоты разве? Да полные!

Раздался звонок в дверь. Феликс кинулся встречать гостя, следом за ним отправился Глеб, туда же в прихожую выскочил Гриша с возгласом:

– Мама вернулась!

Дроздицкий замахнулся на него:

– Типун тебе на язык, отрок! Олежик! Долгожданный наш спаситель, от засухи избавитель! Неужто два? Целых два литра притащил? Ах, дай я тебя расцелую в умнейший лобик! Смотри, Глеб, каков лобешник у Олежки! Мыслитель! Аристотель, чистый Аристотель! Вот вам, люди добрые – настоящий ученый, без подделки, и мысли и дела он знает наперёд… и колбаски и хлебушка и чего это? Неужто апельсины?

– Грейпфруты. Они больше витамина Цэ содержат, – сказал вошедший член Нового союза, по совместительству доктор наук, маленького роста обширный в талии господин с глазами небольшими, карими, на удивление скромными, даже грустными, деликатно улыбчивый.

Крохотной ладошкой пригладил короткую челку на стриженой голове с пробивающейся сединой, и прошел со всеми в комнату. Где уже священнодействовал хозяин, разрезая грейпфрут, сыр с колбасой и складывая все на одну тарелку из-за малости места на заваленном книге и пеплом от сигарет столе:

– Олежка, драгоценный мой! Бери себе бокал со шкафа, вон там, возле Голсуорси почище будет, наливай до краев штрафную, нам тоже обязательно по штрафной и не менее… Так… вот это я люблю, Верная рука – друг индейцев, дай я тебя еще расцелую! Глебушка, ты, засранец такой, не тяни за душу, повествуй далее свою секс-балладу про тетку… Представь, Олежка, оказывается наш мэр Степаныч в оные годы перед его родной теткой по ванной комнате, совмещенной с кухней, на коленках ползал! Честно, честно! Умолял облагодетельствовать… так сказать… как там в онежском эпосе значится в соответствующих главах писаний: «Обходя окрестности Онежского озера, отец Онуфрий обнаружил обнаженную Ольгу. Отдайся, Ольга! Ольга отдалась…».

– Ну и фантазия у вас, Феликс Михайлович! Ползал он перед ванной, действительно, но тётка рядом стояла…

– Трусы что ль потерял? Так еще лучше звучит! Боже мой, какой образ! Потрясающая картина, древнегреческое совершенство в условиях коммунальной ванны! Ножки, небось, обнимал, ползаючи змеем, ох, узнаю мерзавца Мирзоева!

– А что ползал-то? Очки, небось, посеял? – усмехнулся доктор наук.

– Нет, он тогда во главе обычной районной комиссии явился – проявил заботу. Соседи снизу пожаловались в райисполком на мокроту своего потолка, вот Мурзаев и решил самолично проверить состояние ванны, не течет ли сифон. Встал на колени, сунул руку вниз к трубам, проверил, говорит: «Сухо!». На том дело и закончилось: комиссия ушла, больше к тетушке претензий не было.

– Бордель! Натуральный бордель! Нет, почему доктор наук не допил штрафную? Эх, наука, естественник ты, нутро у тебя слабое, ладно, я как истинный просвещенный гуманитарий, а стало быть личность во всех отношениях гуманная за тебя допью…

Лихо опрокинув и соседний бокальчик, Дроздецкий неторопливо расстегнул пуговицу на рубашке, обнажив волосатую грудь, снял очки и замигал на Глеба блистающими от счастья близорукими очами.

– А что, ведь хороший человек наш мэр! Замечательный просто! Самолично все проверил! Не поленился встать даже на коленки, а ведь глава района уже был!

– Вообще удивительный случай, – согласился Заваркин, – практически из ряда вон, чтобы глава района сам по кухне… коммунальной… пополз.

– Да… а вот я… – хотел было вклиниться в беседу доктор, но Дроздецкий ему не дозволил, прикрыв рот ладошкой:

– Стало быть книгу его знаменитую я ему лично, как хорошему человеку скомпоновал, отредактировал, неплохой текст получился, можно даже сказать местами занимательный, без ложной скромности будет сказано. А какая ювелирная острота! Это вам не какая-нибудь там «Малая земля», тут замах как у косаря: вжик – и полетели головы, все в раз расхватали. Мы альманах на те мэрские деньги выпустили, хранили у Алебардова в офисе, он там почти весь тираж себе захватил. Вот гад, а еще бессребреником прикидывался! Прищучил тираж, скотина бессовестная! Давайте выпьем за то, чтобы с Алебардовым больше не здороваться! Вот еще один номер альманаха выпустим и здороваться перестанем! Чтобы и вы, друзья, ни-ни. Кто Алебардову руку протянет, мамой клянусь, погоню вон из Союза. Не посмотрю, что… не посмотрю…

Тут вдруг от лучистого счастья Феликса Дроздецкого разлившегося было по кабинету в начале беседы не осталось и следа, он ругал своего одно-союзника Алебардова за подлый эгоизм, предательство, двурушничество, а также связь с неким уже совершенным подлецом – начальником департамента культуры области Кусочкиным.

Ни два полных, до краев бокала краснодарского вина подряд не помогли, ни богатые витаминами цитрусовые, ничто, ничто…

А концовка приятной встречи оказалась и вовсе смазанной: Михалыч неожиданно для всех клюнул носом и… заснул за столом. Сконфуженные гости перенесли корифея в соседнюю комнату на кровать, после чего крепко пожав руки друг другу и наследнику Грише, оставив его за старшего, разошлись по домам.

Однако же несмотря на скомканную концовку, домашний свой вечер Заваркин провел в приподнятом настроении, переживая раз за разом по новой моменты столь удачно возобновленного знакомства.

Как удачно получилось, что они встретились, и Глеб снова очутился среди своих. А как хорошо говорил Дроздецкий! Какой умница доктор наук и вообще все-все просто замечательно, несмотря на происки Алебардова с его компанией чиновных бонз, да не будет он здороваться с этим Алебардовым при встрече, пусть себе тот живет как хочет… Заваркин возжелал немедленно вступить в Новый союз, в котором объединились такие чудесные люди, как Олежка, Феликс, стало быть ему надо издать какую-нибудь книжонку и дело в шляпе. Но где взять денег? Тем более, потеряв сегодня с утра последнюю работу? Первую и последнюю? Так нет ничего проще: продать гараж! Как же он раньше не сообразил? А еще говорят: «Утро вечера мудреней», да ни черта подобного, надо продать отцов гараж, который двадцать лет стоит пустой, со всяческим хламом, хотя нет, там последние пять лет держит машину Аркашка. К черту машину Аркашки, книга важнее!