Крестным отцом журнала «Дружба народов» обычно называют Горького, который еще 22 августа 1934 года в заключительной речи на Первом съезде писателей заявил, что «необходимо издавать на русском языке сборники текущей прозы и поэзии национальных республик и областей в хороших переводах».
И, конечно, Сталина – это его словами в марте 1939 года открылся первый номер пока еще альманаха:
Дружба между народами СССР – большое и серьезное завоевание. Ибо пока эта дружба существует, народы нашей страны будут свободны и непобедимы. Никто не страшен нам, ни внешние, ни внутренние враги, пока эта дружба живет и здравствует.
Предназначение и стартовые установки нового издания, таким образом, понятны.
Не очень, правда, понятно, почему с введением в строй постоянно действующей трибуны (и витрины!) многонациональной советской литературы мешкали так долго: до двадцать второго года Октябрьской революции как-никак. Попытки заглянуть на иноязычные окраины державы если и предпринимались раньше, то очень какие-то неуверенные, робкие, во всяком случае, без большевистского фанатизма и большевистской последовательности. То в 1927 году затеют альманах художественной литературы и искусства народов СССР «Советская страна» – и на третьем же номере это начинание бросят. То вознамерятся заменить его серией переводных книг в Госиздате, выпуском, как тогда выражались, «братских могил» типа «Дагестанской антологии» и «Таджикского сборника», «Узбекистана» и «Казахстана», «Антологии грузинской прозы» и «Поэзии горцев Кавказа» – но и тут без особого азарта и должной систематичности. Что говорить, если даже с одобренным на Первом съезде писателей планом издавать альманах, а еще лучше журнал «Творчество народов СССР» валандались добрых 5 лет: нет классных переводчиков, нет толковых организаторов-энтузиастов, нет, наконец, неотступного хозяйского догляда со стороны директивных органов149.
Прошли, однако же, и эти годы, первый номер альманаха с названием «Дружба народов» на обложке увидел-таки свет, заявив своей главной темой всенародное празднование 125-летия Тараса Шевченко: его стихи в новых переводах, стихи, новеллы и статьи, ему посвященные, повесть М. Зощенко «Тарас Шевченко». Однако то ли материала, связанного с украинским классиком, на весь выпуск не хватило, то ли демонстрация национального многоцветья с самого начала входила в число задач, но тут же были представлены и другие культуры: стихами Г. Леонидзе, С. Чиковани, П. Маркиша, С. Вургуна, главами из романа С. Зорьяна, армянским, грузинским, туркменским и таджикским фольклором.
И все бы ладно, но где же набрать переводчиков, не просто владеющих языками, но еще и талантливых? И в начале 1940-го Президиум ССП принимает постановление, фактически легализующее переводы по подстрочникам:
Так как подготовка кадров, владеющих языками, <…> потребует известного (и немалого) времени, а потребность советского читателя в художественных переводах с языков народов СССР должна удовлетворяться безотлагательно, может допускаться как временная мера практика художественного перевода путем организации предварительного подстрочного перевода.
Само собой разумеется, что эта временная мера на все последующие десятилетия становится нормой, и в оглавлениях дружбинских номеров уже к 1941 году появились имена Б. Пастернака, М. Цветаевой, Н. Тихонова, С. Липкина, П. Антокольского, В. Державина.
Дела тем не менее шли ни шатко ни валко. И с периодичностью, и с тиражом, и с кандидатурой главного редактора власть никак не могла определиться. Планировались сначала шесть, потом 4 номера в год, но в 1939-м появилось всего 3 номера, первый из которых был подписан заместителем главного редактора Гослитиздата Георгием Ржановым, а еще два вышли под редакцией Петра Павленко. В мае 1941-го выходит 8-й номер альманаха. Затем на два с половиной года пауза. С октября 1943 по 1946 год ежегодно выходит по одному номеру, который фактически готовил редактор Гослитиздата Аркадий Деев, так как официально числившийся главным редактором П. Павленко в это время безвылазно лечился в Крыму.
Очередной рывок был предпринят уже при амбициозных редакторах Петре Скосыреве (1947–1949), и Викторе Гольцеве (1949–1955): альманах стал выходить 6 раз в год, тираж поднялся до 20 тысяч, в составе редколлегии появились значимые писательские имена, да и напечатанные в «Дружбе народов» романы туркмена Берды Кербабаева «Решающий шаг», адыгейца Тембота Керашева «Дорога к счастью», казаха Мухтара Ауэзова «Абай», повесть украинца Ивана Рябоклича «Золототысячник», отмеченные Сталинскими премиями в 1948–1949 годах, привлекли благосклонное внимание начальства.
Тем не менее до преобразования альманаха в регулярный журнал было пока что далече. И только в 1955-м Виктор Гольцев успел увидеть свое детище в статусе литературно-художественного и общественно-политического ежемесячника, но в конце того же года скончался, а сменивший его на этом посту Борис Лавренев, оставаясь, что ему льстило, членом редколлегии «Нового мира», своей должностью в «Дружбе народов» явно манкировал. Тираж то поднимался, то снова падал до минимального, и начинанием, себя оправдавшим, явился, вероятно, только выпуск многотомного книжного приложения «Библиотека классиков литератур народов СССР»150.
Что же касается самого журнала, то он не то чтобы хирел, но никак не мог выбиться в высшую лигу отечественной литературной периодики. Тогда Лавренева «по состоянию здоровья» все-таки отправили в отставку, создали редакционный совет числом аж в сорок литературных генералов, а его председателем и, соответственно, главным редактором в ноябре 1957 года был, – как вспоминает Лариса Лебедева, – назначен «человек „выше критики“ – А. А. Сурков. В редакции он появлялся редко, в самых необходимых случаях, но „крыша“, как говорят теперь, была надежная»151.
Пробыл Сурков в этой роли всего два с небольшим года. Но за это время – по его ли инициативе, его ли попечением – журнал заметно обновился. Возникли постоянные рубрики – и, например, «Новые переводы» открылись главами из «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели в переложении Николая Заболоцкого. Раздел критики и библиографии стал впечатляюще обширным. Журнал даже попытался зайти на смежную территорию «Иностранной литературы», печатая стихотворные переводы не только с грузинского, татарского, литовского и казахского, но и с арабского, китайского, корейского, хинди, французского, испанского, шведского языков.
Сколько-нибудь устойчивой эта практика, впрочем, не стала. Зато истинно счастливым стало решение представлять русских авторов не только их переводческой деятельностью, но и их оригинальными произведениями. А что, ведь русская литература – такая же неотъемлемая часть многонациональной, и внимания она требует соответственного. Так что «своими» в «Дружбе» стали поэты Николай Асеев, Александр Яшин, Евгений Евтушенко, тогдашние дебютанты Иван Лысцов, Дмитрий Сухарев, Олег Чухонцев, а постепенно начала подтягиваться и русская проза.
У Василия Смирнова, который в феврале 1960 года сменил Суркова на посту главного редактора, представление о русской литературе было, однако же, своеобразным. Писателей-евреев и полукровок, равно как и тех, кто отметился публикациями в «Новом мире» и «Юности», он, мягко говоря, не жаловал. Поэтому если многонациональный ландшафт при нем был вполне достойным – романы Алеся Адамовича «Война под крышами», Юозаса Балтушиса «Проданные годы», пьесы Мухтара Ауэзова «Зарницы», Иона Друцэ «Каса-маре», то за русскую прозу отвечал унылый роман Николая Вирты «Степь да степь кругом», а за переводы с чужеземного – контрпропагандистский роман Карло Марзани «Уцелевший» о «разгуле ФБР и ему подобных реакционных организаций в США».
А в январе 1964 года главный редактор и вовсе отличился, напечатав в «Дружбе народов» письмо «Атака в одиночку», подписанное врачом из Пензы Б. Механовым, где оскорбительно резко были оценены и поэма Твардовского «Теркин на том свете», и литературная позиция «Нового мира», который Смирнов и раньше прилюдно называл «сточной трубой нечистот».
Поскольку это письмо появилось на журнальных страницах без ведома не только членов редколлегии, но и большинства сотрудников редакции, заявивших о своем протесте, то было назначено следствие. И выяснилось, что читательское письмо пришло, на самом деле, в журнал «Октябрь», оттуда было передано в «Дружбу народов», где его основательно переписали и идеологически заострили. С этой целью в Пензу был даже командирован сотрудник редакции А. Богданов, который получил половину гонорара, причитавшегося за публикацию, хотя свою подпись под нею не поставил.
В разборе этого инцидента на писательском секретариате Твардовский принимать участие отказался. Тогда как Смирнов, для порядка признав «допущенное им отступление от принципов коллегиальности», тут же перешел в атаку на поэму, которая, напомним, была опубликована лишь по личному распоряжению Н. С. Хрущева. И более того, заявил:
Неужели потому, что тов. Хрущеву понравилась эта вещь, то нельзя ее и покритиковать? <…> Я не понимаю Твардовского как редактора и считаю, что он ведет ошибочную и вредную для советской литературы линию в журнале152.
Будь Хрущев по-прежнему силен, смельчаку не сносить бы головы. Однако до «малой октябрьской революции» оставалось всего 7 месяцев, так что Смирнова лишь по-товарищески пожурили и оставили у журнального кормила еще на год. Пока в феврале 1965-го на эту должность не пришел детский писатель Сергей Баруздин, и пришел на добрую четверть века.
Срок, что и говорить, изрядный, случалось всякое, и поэтому воспоминания о редакторской стратегии Сергея Алексеевича существенно разнятся. Кто-то считает, что он во всем полагался на проверенных первых заместителей Акопа Салахяна, затем Леонарда Лавлинского (с 1970), Леонида Теракопяна (с 1977) или – сошлемся на небесспорное мнение Геннадия Красухина – вел журнал строго по советам своей либеральничавшей жены Розы Сафаровой153. Тогда как Лев Аннинский утверждает, что лучшего редактора я до того не знал… а после – все другие варианты редакторства неизменно сопоставлял с его стилем. Благотворный, щедрый, неиссякаемый строй ценностей, вынашиваемый в уникально-многонациональной стране. Для меня это великое время, и оно неотделимо от памяти о Сергее Алексеевиче Баруздине154.
Все, кто печатался в баруздинской «Дружбе народов», вспоминают, что откликом даже на самую пустяковую публикацию было благодарственное письмо главного редактора, самолично отстуканное дома на пишущей машинке и непременно завершавшееся просьбой прислать свои книги в дар библиотеке Нурекской ГЭС, над которой шефствовала редакция155.
Вот вроде и пустяк, но единственный в своем роде и оттого значимый, передающий личное отношение к делу, которое Баруздин понимал как главное в собственной жизни.
О проекте
О подписке
Другие проекты