Дом, который Сэм

Виза

Обдумывая предстоящее собеседование в американском посольстве (а вопрос был серьезный, в получении визы отказывали часто), мы с женой решили: отвечать по возможности честно, правдиво. В очереди на собеседование я слышал, что хуже всего, если попадешь к этой толстой идиотке в роговых очках. На вопрос: «Чем вы докажете, что не откажетесь возвращаться на вашу родину?» – приемлемых ответов, как выяснилось, не было. Она считала, что всякий нормальный визитер, посетив американский рай, должен всеми силами, любыми изощренными способами пополнить ряды незаконной эмиграции.

На все попытки аргументировать: оставленными дома детьми и родителями, собственным бизнесом, незнанием языка, да чем угодно – эта патриотка будто бы делала пометку – «не вполне искренне», – что означало безусловный отказ.

Понятно, я попал к ней. И отвечал так: «Я люблю Киев, мою родину. Поэтому в США уезжать не намерен».

Она поглядела на меня внимательно и не поверила.

Так бы, униженный и обозленный, я и отличал бы стопроцентных американцев, как толстых очкастых идиоток, если бы не Линда, «принимающая сторона».

Она послала в посольство телеграмму следующего содержания:

Всем, кому следует

Я была гостьей этой семьи в 1993-м и 1995-м. Разумеется, я должна проявить ответное гостеприимство.

Д-р Линда Рокк

Как все-таки мы отличаемся! Если бы я обращался в посольство, мое письмо-ходатайство было бы пространным, просительным, напирающим на значительные заслуги д-ра Рокк как педагога и спонсора, оказавшей неоценимую помощь в организации культурного обмена, что способствует укреплению дружбы и сотрудничества между нашими странами и пр. и пр. То есть я бы сделал акцент на ее достоинствах и высоких моральных качествах. И совершенно не был бы уверен в результате.

Линда написала о долгах, которые следует возвращать. И в ее искренности никто не усомнился.

Нас впустили.

Так начиналась наша первая поездка в США в 1997-м. А в октябре 2011-го состоялась вторая. И, надеюсь, не последняя. Теперь у нас мультивиза на пять лет. И мы уже не те, испуганные неофиты, а повидавшие и мир, и жизнь.

Многое изменилось. Украина уже не так любопытна американцам, о Чернобыле не помнят. И Штаты не столь притягательны, есть и Германия, и Норвегия.

Оценки сдержаннее, эмоции не зашкаливают.

Вот и хорошо. Можно браться за перо.

Линда

Каждый раз Линда приезжала к нам с целым чемоданом подарков. Но вручала не все и сразу в первый же день, а порциями, находя повод, и мы уже ждали вечера, ждали, как дети, когда, прервав чаепитие, она вдруг, улыбнувшись, будто вспомнив о чем-то далеком: «Я имею кое-что для тебя!» – доставала из-под стола нечто, упакованное в новогоднюю бумагу и перевязанное ленточкой.

Следует заметить, что все подарки были подобраны с учетом интересов и желаний каждого члена семьи. Но как она догадалась, как узнала – до сих пор непонятно. Мне, например, досталась чашка с портретом Ван Гога, моим любимым, из музея «Метрополитен», подарочное мини-издание анекдотов Марка Твена с печатью его дома-музея, изысканный альбом фотографий – пейзажей на стихи Роберта Фроста (угадайте, из какого музея?); моей супруге – целая коллекция: платок, серьги, брошь, магнит на холодильник из музея «Изящных искусств». И дети, и старики, и даже собака были счастливы.

Видно было, что и она сама замирала, когда нетерпеливые ручки разворачивали-разрывали бумагу, находя там коробочку, и – Вау! Боже, какая прелесть! – в немом восхищении вынимали и показывали всем.

И все же самое-самое она приберегала к концу поездки. Я был в восторге от книги стихов Евг. Евтушенко, подписанной автором мне – именно мне на вечере в Бостоне. А как она угодила отцу, вручив ему, майору в отставке, альбом о холодной войне СССР и США, выпущенный для участников саммита на высшем уровне.

Такое не стыдно было предъявить любой компании, поскольку и содержание, и происхождение, а значит, и цены подарков – в музеях они, как известно, недешевые – говорили сами за себя. А кроме того, чувствовалась, что и ей они интересны, в том числе и как повод поговорить о живописи и поэзии, «оранжевой революции» и Горбачеве.

Первый же ее визит показал, что мы знакомы давно. Память о войнах, больших и малых, о дружбе и вражде, непоказное сочувствие чернобыльской беде, внимание к старикам, детям, птицам и деревьям – все было близко. С Линдой мы подружились. И не только мы.

Благодаря доктору Рокк, педагогу и финансовому сьюпервайзеру (что-то вроде зам. начальника районо), детский театр, играющий на двух языках – украинском и английском, побывал с гастролями в США, причем наиболее одаренные смогли затем поучиться в американских школах, а трое из них – поступили в университеты, стали стипендиатами и после окончания получили приглашение в солидные фирмы.

Оптимизм, ясное мышление, практичность, твердость в принятии решений, умение слушать, патриотизм, любовь к литературе и истории, прекрасное владение автомобилем и фотоаппаратом, тяга к путешествиям и неутраченное любопытство…

Элегантная и уверенная в себе, она давно разошлась с мужем-пастором, сама воспитала троих детей и дала им превосходное образование; теперь у нее девятеро внуков, а также сестры, братья, кузины и их большие семьи по всей стране и друзья по всему миру.

Она боролась против войны во Вьетнаме, аплодировала Мартину Лютеру Кингу, примером служения родине считает Рузвельта и братьев Кеннеди, не уважает Бушей, поднимает американский флаг, когда приезжает на дачу, и клянет олигархов – врагов Обамы.

Проживает в Честере, под Нью-Йорком и в Новой Англии, штат Массачусетс, на Кэйп-Коде.

Короче говоря, стопроцентная американка. И главная достопримечательность США.

Дом

– У нас две проблемы, – Линда улыбнулась, – дураки и дороги.

И я не понял, шутит она или просто демонстрирует свою эрудицию, но если с дураками, особенно в правительстве, можно было согласиться, то дороги? Гладкие, прекрасно организованные, проложенные к каждому дому.

Как выяснилось, речь шла об американской мечте – собственном доме. И о пути к нему, о дорогах, которые мы выбираем.

«Одноэтажную Америку» я прочел еще в школе и, без особых проблем проживая в хрущевке, дивился, как можно свести жизнь – единственную и неповторимую – к покупке недвижимости. Разве так уж важно – где жить? А палатка в походе? А вагончик в стройотряде? А коммуналка, не потерявшая тогда своей прелести? Однажды в Крыму мы с дружком поселились в мотоциклетном сарае и каждую ночь менялись, то он спал в длинной части, а я в короткой, для коляски, то – наоборот. Погода стояла ясная, и комаров не было, а звезды светили вовсю!

Прошли годы, и теперь уже доцент, читающий основы предпринимательства, был восхищен определенностью т. н. американской мечты. «Собственный дом». Как же это правильно! Потому что – конкретно. Большая, ясная цель, определяющая будущее, жизненный путь. Не богатство – безмерное, абстрактное, а именно – дом, родовое гнездо. Образец для подражания, когда дети, вылетая из него, знают, что нужно строить свое, собственное, не только по необходимости, но и по традиции, семейной, фамильной, «так в нашей семье повелось».

В середине ХІХ века скромный дом стоил 500 долларов, и требовались десятки лет, чтобы накопить такие деньги.

Осознанная материальная цель, равновеликая трудовой жизни среднего американца, определила национальный характер, и прежде всего настойчивость и организованность. К этому следует добавить, что и могидж – ссуда под покупку дома лет, скажем, на 30 – заставляла заемщика следить за стабильностью получаемого дохода, иначе, если просрочить оплату, дом могут… Но лучше об этом не думать. То есть думать надо. Думать на этом пути вообще необходимо…

Дом в Честере, маленьком городке неподалеку от Нью-Йорка, оказался, как и положено, стопроцентноамериканским, и тогда, в первый наш приезд, показался большим, фешенебельным. На крыльце под белыми колоннами нас встретили миссис Дженнифер Рокк и мисс Эмма Рокк – мама и сестра. И повели по дому, показали спальни, гардеробные, ванные комнаты и туалеты на каждом этаже, кухню, оборудованную в том числе и посудомоечной машиной, гостиную, застекленную веранду и еще одну – открытую, на заднем крыльце.

Ясно, что такие дома строятся не только для детей и внуков, но и для пра- и прапра-. Я догадывался, что задача эта учтена и в выборе небольшого (соток 12—15), но достаточного участка, в комбинации цветника с элементами огорода, в выборе материала – где должен быть кирпич – кирпич, где дерево – нужные древесные породы, где шифер – отличная черепица. Дом для династии должен быть прочным, двухсполовинойэтажным, выкрашенным в белый цвет. Почему именно в белый? По традиции: чем мы хуже Президента? Ясно, ничем не хуже.

Белый – цвет чистоты, света. «Светлой мечтой всей прогрессивной семьи» и должен быть Дом. Воплощенной мечтой, реальной до-райской наградой за труды всей жизни, за что и дети, и внуки будут благодарить пра- и прапра-, а значит, и наследовать, и продолжать.

По этой причине и Линдин дом мог быть цвета любого, но остался в моей памяти белым, и в силу этого обращенным скорее к небу, чем к земле, выражающим саму «идею Дома». Думаю, по этой же причине Линдин дом выглядел тогда – в 1997-м – излишне комфортным. Сейчас же я могу назвать его хорошим, достойно скромным, в самый раз.

Страна пацанов

Штатам – одиннадцать. Считайте: если США – 200, а Китаю – 2000 – в пересчете на человеческий возраст – пацан и Конфуций. По этой мерке нетрудно просчитать, что Германия, Франция, Россия – предпенсионного возраста. Боятся, что подсидят. Тридцатилетняя Япония в самом расцвете творческих сил! Украине, если считать от первых гетманов, – 20—22, возраст выпускника. А Штатам – одиннадцать, как Тому и Геку, как тому пацану из «Последнего дюйма», или другому – из «Вина из одуванчиков», и персонажам Нормана Раквелла, и мне. «Я родился на острове Борнео в одиннадцать лет», – писал я когда-то, то есть вчера. Не потому ли Линда и повезла нас по одиннадцати штатам Восточного побережья? Штат за год?

– Я включила в план одиннадцать штатов, и еще – дистрикт Коламбия, как довесочек! – сообщила она в аэропорту, прищелкнув пальцами так, что мы просто обязаны были завизжать – Вау!

И мы завизжали.