2. Гром

– Оп-па! – Гром в момент проснулся от вскрика, и прохладного воздуха, вдруг обхватившего обнажённое тело. Попытался схватить одеяло, но куда там, оно слетело словно подхваченное внезапным порывом ветра – Гляньте-ка! – мелькнули рыжие вихры, опять этот маленький гадёныш. Гром уже хотел вскочить чтобы надрать ему уши и поставить фингал на конопатой роже – Балда как у коня! Ха-Ха-Ха… – но почувствовал себя необычно, странно, и эта тяжесть в паху – Гром, между ног дубовый лом! Ха-ха-ха…

– Пшёл прочь! – и мелкий всё же скрылся из горницы, с громким хохотом увернувшись от подушки запущенной Храбором – Вот урод! Он ведь даже не из рода Тёмной чащи, ходит везде как дома… Ты чего? – названный брат посмотрел на скукожившегося, красного как рак, Грома, и видно что-то сообразив, метнулся за брошенным Птахой одеялом, но было уже поздно. В горницу влетела озорная растрёпанная Заря, в одной, напяленной впопыхах, рубахе выше острых девичьих коленок.

– Чего это Птаха у вас орал? – она уставилась на, смущённо сидящего прижав ноги к груди, Грома, и тут же прыгнула к нему на постель и стала дёргать за колени и руки, которыми он обнял себя. Хотя рядом стоял совсем голый Храбор – Покажи, ну покажи…

– «Ну же, ну пускай пройдёт…» – однако ЭТО всё никак не проходило. Гром умоляюще посмотрел на Храбора. И по торчавшим скулам и прищуренному взгляду поганских вождей, и одновременно гордо встряхнувшимся волосам цвета дубовой коры великих князей Черсалава, понял, тот не спасёт его. Заря, Наследная княжна и его невеста, в будущем Государыня, Храбор поклялся её защищать и во всём слушаться. А Гром кто? Всего лишь её младший брат, хоть и ненамного, близнец, вождь несуществующего рода – «Ну и ладно!» – Гром убрал руки и опустил ноги.

– Вот это да-а! – протянула Заря.

Огромный твёрдый ствол стоял вертикально, возвышаясь над его необычным знаком духа Рода. Не таким как у других: вон, к примеру у Храбора внизу живота звезда рода Черсалавов из многих золотых и серебренных лучиков. Да и у Зари под рубахой на лобочке тоже звезда, большая, рода Государей Салавиии, Гром её много раз видел.

Но теперь он с удивлением смотрел не на сестру, а на себя. И не на знак в виде тёмной дождевой тучи с золотыми молниями, из-за которой появлялось ярко-красное весеннее солнце, а на своё новое достоинство рядом с этим знаком рода Весеннего неба. Хотя Птаха, конечно, соврал, у коней всё-таки немного больше.

– Ну всё, теперь все девчонки твои – радостно захлопала в ладоши сестра – запросто наш род возродишь! Скажи Храбор – она обернулась к своему наречённому и весело прищурилась на его висюльку – А у тебя когда такой будет?

– Уже давно такой… – Храбор вдруг вспомнил что голый, начал напяливать штаны на своё, хоть и совсем ещё юношеское, но красивое, довольно мускулистое тело, к тому же украшенное не только родовой звездой, но и знаками других духов – Только чуть поменьше – хмуро ответил он.

Гром завидовал ему, у него ведь тоже хорошо сложенное тело. Они с самого раннего возраста все втроём вместе, и Храбору он ни в чём не уступает, даже наоборот, «А сынок-то Государыни удивительно хорош, растёт красивым и статным» так все говорят. Но вот его своими знаками духи не отмечают, даже у Зари есть, а у него нет ничего кроме родового. Это бы и не страшно, не всем быть любимцами духов, многие люди и так живут. Да вот только Гром последний из рода, последняя надежда, он будущий вождь и родоначальник. И кто пойдёт за таким вождём, которого даже духи не отметили? Это Заре хорошо, да Храбору, за ними титул, им и без знаков любой подчиняться будет. Когда-нибудь, если мама передаст ей власть. Только вот у них и знаки есть.

– Что за сборище? – равнодушный и тихий голос тётки Радуги испугал всех троих. Хоть и родная, тоже из рода Весеннего неба, молодая и красивая, всего на десять лет старше них. Сестра нынешней Государыни Ярки и жена вождя рода Тёмной чащи, Коряги – Та-ак! – её пугающий взгляд прошёлся по озорникам и упёрся в восставший корень племянника – Хвастаем, отрок? – добрый голос и взгляд, но все знали, шутить не следует.

Будто ветви боярышника растут по всему её телу, цепляясь шипами за кожу. Любое её неудовольствие и на человека обрушится проклятие. И на него самого, и на род его, и на всё Государство коли сильно разозлить, а то и на весь мир. Вот голые ростки идут из-под рукавов, по ладоням и пальцам, дотронься она и всё. И красивые неулыбчивые губы, один шип словно проткнул губу, скажи слово и нет человека. А нежные глаза, словно в белке шип застрял и прям в зрачок воткнулся. Только кое-где, на внешней стороне ладони и на щеке, имеются пухлые белые соцветия, нежные, красивые. Но всё одно, шипы они не скрывают – «Только не смотреть, только не смотреть…»

– Я не специально – Гром потупил взгляд – он сам такой стал.

– Сам?! – женщина сделала шаг, чуть склонилась и вдруг фыркнула – У отца твоего такой же был!

Гром вздрогнул от неожиданности и вдруг понял, что корешок быстренько возвращается в свою обычную форму – «Прокляла всё-таки!» – подумал он с сожалением. Но, конечно, не вслух, вслух чревато, ещё и не того можно дождаться. А Радуга между тем обернулась к Заре и Храбору:

– Ты на кухню хрен чистить, а ты сегодня будешь помогать кобыл случать. Коль вам в страду любоваться более нечем – совсем не строго, но оба подростка тотчас убежали исполнять приказание – а ты… – она вдруг села на кровать и вздохнула. Протянула руку словно хотела взъерошить его светлые волосы, но нерешительно остановилась, сжав кисть в кулак, будто и правда боялась проклясть невзначай, а может не хотела пугать – …уже решил, что дальше делать будешь? – вроде и равнодушный голос, но как будто тоска какая в глазах.

– «Решил?!» – внутренне усмехнулся он – «Что тут решать?!» – за него уже всё давно решили. И вообще, ей-то какое дело – «Ах, ну-да, это же был и её род, это же на её глазах всех убили!»

Знак рода обычно ставит отец, сразу после рождения, как бы передавая род. У него не так, он родился сразу со знаком, и не со звездой, означающей его место в роду, а с гербом, символом. Ему род передали духи. Духи рода. Предки. Божества. Как угодно, можно назвать, смысл один, ему они поручили возродить Род.

– Искать жену – просто сообщил Гром.

– В четырнадцать лет? – в голосе Радуги послышалась насмешка.

– Говорят моя мать в десять лет первого врага своей рукой убила! – жёстко проговорил он – Говорят тебе было девять, когда ты в плен попала и страшного духа приручила! – он её больше не боялся, ну и пусть проклинает, против своего рода он всё одно не пойдёт – Говорят мой отец половину Слава в этом возрасте перетрахал…

– Ну, это врут – неожиданно засмеялась, обычно мрачно-равнодушная, тётка – так, пару баб гулящих было наверно! – и вдруг положила свою ладонь на низ его живота, прямо на знак. Глаза её сузились, пальцы чуть сжались. И Гром похолодел от испуга, будто острые шипы боярышника укололи его в лобок и в уд, везде, где голой кожи касалась её ладонь. Ушла из голоса весёлость – А вот в нашем роду, действительно, многих имел! Правда не в четырнадцать, уже старше был.

– Мне нельзя ждать – прохрипел Гром, весь внутренне сжавшись – вдруг что случится со мной, кто род возродит? – так и хотелось скинуть её руку со своих чресл, но не осмелился.

– Хорошо. Разрешу тебе пойти на красную горку, иначе сам не поймёшь. Но смотри мне – её пальцы снова чуть напряглись, и снова внутри будто отсохло всё – коли будешь думать этим местом, а не головой, коли род наш опозоришь, прокляну! – и встала, наконец убрав свою ладонь – Вставай, неча в страду, до завтрака, на лавке валяться – и покинула горницу.

Места их, за широким длинным столом через всю большую трапезную, были хоть и не в конце, но и не во главе. Здесь не по знатности считали, а по заслугам, и будь они хоть какие княжичи, а отношение ко всем одинаковое, что заслужил, то и получи.

– Этот Вороной просто ужас какой-то – рассказывал Храбор, в свою очередь загребая из большой миски кашу, ложку за ложкой – даром что старый. Все кобылы от него шарахаются…

– А меня, представляешь, целый таз хрена заставили натереть – перебивала его Заря – до сих пор глаза слезятся… А тебе Громик? Как, сильно от неё досталось?

– На красную горку разрешила сходить – шмыгнул он носом.

– Ох, ты ж! – вырвался завистливый возглас у Храбора – Может и мне можно?! – Заря, конечно, не могла дотянутся к нему через стол, девицы и парни сидели по разную сторону, но взгляд её был убийственный – Да чего? Я ж посмотреть только… – попытался он исправить оплошность.

Но бесполезно, Заря сжала зубы и посылала молнии глазами, зыркая по сторонам из-под пряди выбившихся волос. Убедившись, что вокруг все громко болтают о своём, процедила негромко:

– Ладно, я тебе сама покажу – но тут же поправилась – а ты мне! Такой как у Грома утром был! И не вздумай баловать – сразу окоротила она его ухмылку – забыл, что Радуга нам говорила? Коли до свадьбы коснёшься кого, проклянёт так что отсохнет там всё у тебя…

– Она и ей то же самое говорила – шепнул Храбор Грому – что лоно у неё паутиной покроется – он хихикнул – ну ни чё, думается ничего не будет, пугает только…

– Ты же не серьёзно?! – а сам подумал – «Ну вот чего он у неё там не видел?» – и правда, с детства ведь вместе. И купались, и игрались, хоть голышом хоть так. Это только последнее время, как Заря зацвела той весной, стесняться чего-то стала – Радуга может и пугает, но Государыня не простит!

– Да ты чё, за кого меня принимаешь?! Мы так, только поласкаемся. А остальное перед духами и людьми, как положено…

Но Гром ему не очень-то верил. Не об этом ли предупреждала Радуга, говоря каким местом думать надо? Ему он ничего ни сказал, а вот Радуге да, намекнул потом. И виноватым себя не чувствовал. Зато теперь, пока идёт весенняя страда, можно не волноваться, и так-то после работы мысли все только о сне, так ещё как-то так получалось, что Храбор и Заря работали всё время в разных местах, не пересекаясь.

– Что за люди подлые есть?! Кому любовь наша мешает?! – жаловался Храбор Грому, укладывая на телегу мешки с зерном семенным – Завистники, услышали говор наш, да вождю и предали…

Крики, смех и весёлый шум, вместе с отблесками костров доносятся из вечернего сумрака. Вот она, сказочная, загадочная, так что сердце ёкает, Красная горка! В смысле не просто само место конечно, таких горок по всей Салавии полным-полно, но и место, и время, и действо. Сколько сказок, историй смешных и трогательных, сколько хвастовства выслушал Гром, а теперь сам здесь стоит и не знает, что делать, как ступить ещё несколько шагов? Уже второй вечер, вчера так постоял-постоял, да и ушёл. Хорошо хоть Зари с Храбором нету, так и порывались его проводить и издалека наблюдать. Однако вождь Коряга нашёл им занятие. Зарю, вместе с другими бабами, заставили одежду работников перестирывать, у вождя Тёмной чащи двор большой, дружины и работников много, а после страды немало грязного накопилось. А Храбора на заставу услали, с поручением – «С каким-таким поручением, на заставах только деды остались, кто ж весной нападать будет? А с тех пор, как Государыня Поганов замирила, а кого и Салавии подчинила, так и вообще набегов нет. Если только ватаги какие мелкие» – впрочем ещё зимой пришла злая весть: Государь Мир убит, и что будто бы убила его Ночка, поганская служанка Государыни и мать Храбора. А недавно гонец из самого Слава к вождю Коряге был.

Смех и говор, совсем рядом, отвлекли от мыслей. Несколько девок и парней резво скинули с себя одежды и побежали прямо в речку. С хохотом и громким девичьим визгом.

– «Не нашенские» – определил Гром делая вид будто он тут случайно, так, мимо проходил – «в смысле не из рода Тёмной чащи» – хоть и живёт он среди них, почти сколько себя помнит, но и забывать нельзя, у него свой род, род Весеннего неба.

– Эй, паря, чего стоишь? Айда с нами! – мужик, уже не парень, сверкая мокрым телом, толкнул в плечо и подмигнул – Не тушуйся, свои все! Ель, ты скоро там?

– А не ждите – медленно из воды выходила жёнка, мокрая, красивая, голая. Задрав руки, она собрала распущенные волосы и выжимает их. Лунный свет и отсветы костров так и играют на её грудях налитых, на животе плоском и бёдрах округлых. И глядит она прямо на него, и будто улыбается хитро – дело у меня есть – Гром так и почувствовал, как растёт, тяжелеет, его уд в портах.

– Как хочешь – ухмыльнулся мужик в бородку. Ловко подхватил другую деву, весело заверещавшую от неожиданности, шмякнул по мокрому заду и побежал вслед за остальными, наверх – Эх, разойдись! – гаркнул и, прямо с хохочущей девкой на плечах, прыгнул через самый большой костёр.

А жёнка, что осталась, уже вышла из воды и подходит к парню, всё ближе, ближе. И только тут Гром узнал её – «Ну точно Ель!» – она-то как-раз «нашенская», дворовая, самая обычная. И не рабыня, даже наоборот, вроде как племянница вождя Коряги, вон и звездочка над лоном имеется, небольшая, пять лучиков всего, три серебренных два золотых, ну так вожди не княжеских кровей. И не замужняя в двадцать-то семь лет? Странная она, как будто грустная всё время ходит. И знак у неё на лице странного духа, с одной стороны, на щеке слеза блестит, а с другой, будто алые губы дальше продолжаются, в ухмылке довольной. Раньше особо и не обращал внимания, мало ли жёнок всяких в Тёмной чаще, сильном, богатом и, наверное, самом людном роду Залесского края? – «Так вот она какая на самом деле…»

И додумать не успел, губы её мягкие, вкусные, медовые, приникли к его устам. Так что оставалось только пить этот нектар, чувствуя, как томление по всему телу разносится. А руки её уже и рубаху ему задрали, и порты стянули, и сомкнулись ладони на стволе. Тут-то она и разлепилась с ним и взглянула вниз:

– Не обманула, и правда громадный…

– Кто не обманул? – поинтересовался Гром.

– А не важно – она потянула его рубаху вверх, через голову, стаскивая полностью – Ложись – да подтолкнула ладонью в грудь.

Сама сверху как села, овладевая. Да так, что Гром дёрнулся, тело всё свело, заставив скривиться открыв рот, и он охнул изливаясь. И необычно, и стыдно, губу закусил, глаза отвёл. А Ель вдруг как заржёт, от чего весёлая часть лица совсем потешная стала:

– Ха-ха-ха-ха… Ой, про… хи… сти… ха-ха-ха, такой смешной… хи-хи… просто…

И смех такой искренний, заразительный. Грудь её трясётся перед глазами и бёдра нежно трутся о него, и живот содрогается, вместе со всем телом. Гром и сам хихикнул и почувствовал, как опять наливается да твердеет корень, прямо в её сотрясающемся лоне.

– «Как же это сладко!» – никогда Гром такого не испытывал. Теперь, когда всё прошло, осталась только усталость в животе и расслабленность тела. И молодая женщина что лежит на нём, приникнув полностью, и чувствуется быстрое биение её сердца и усталое дыхание прямо в ухо, а ночь прохладно обнимает разгорячённые тела. Вот теперь он пожалел, и Храбора, и Зарю – «Когда ещё они это познают?» – и вдруг вспомнил, зачем вообще это всё:

– Ты будешь моей женой?

– Женой? – в груди Ели возник смешок, отдавшись и в нём – А что, можно. Будешь меня каждую ночь любить – мечтательно произнесла она, складывая руки на его груди и кладя на них голову – только, разве твоя мама Государыня не будет против? – а повернула голову так, что серебристая слеза ярко заблестела в лунном свете.

– Нет же! – воодушевлённо ответил Гром приподнимаясь на локтях – Мы будем жить одни, на землях моего Рода. Растить детей и вести хозяйство…

– Одни?! – она разочарованно надула губки – Совсем? Не-е, без мира мне скучно. Я люблю, когда весело вокруг и много людей. Пошли! – она вдруг вскочила и потянула его за руку – Ну же, побежали ко всем! – и он побежал, вверх, на холм, за, цепко схвативший за кисть, рукой. Прорвались через весёлый хоровод. Вместе сиганули через костёр и, оказавшись в кругу огней, где целая толпа голых людей играла в жмурки, Ель толкнула его в центр – Чур следующий жмурится!